Марьям (медведица)

Марьям
Медведица Марьям со своей воспитательницей Галиной Богданович. Конец 1940-х гг. (фото из архива Веры Чаплиной)
Вид:	Бурый медведь
Пол:	Женский
Дата рождения:	март 1944
Дата смерти:	после 1952 г.
Страна:	СССР
Род занятий:	Питомец зоопарка
Годы активности:	1944 – 1950 г. (в Московском зоопарке)

Марьям — ручная бурая медведица из коллекции Московского зоопарка 1944 – 1950 гг., партнерша артиста Павла Кадочникова в фильме «Повесть о настоящем человеке» (1948).

Биография

Родилась в марте 1944 г. и крошечным медвежонком была взята пограничниками, вынужденно застрелившими её мать. В пограничной части она получила кличку Марьям и благодаря своему на редкость покладистому характеру стала всеобщей любимицей. Ухаживал за ней сержант Петров и проводил с медвежонком все своё свободное время. Но оставлять подрастающую медведицу в пограничной части было нельзя, и сержант Петров, направляясь в июле в отпуск через Москву, решил передать ручную Марьям в подарок Московскому зоопарку. В архиве Веры Чаплиной сохранилось несколько фотографий с маленькой Марьям, сделанных летом 1944 г..

В зоопарке медвежонка поместили на площадку молодняка, которая в конце Великой Отечественной войны возобновила свою работу для посетителей. Но ручная Марьям уже привыкла общаться только с людьми и не желала знакомиться с другими зверятами площадки. Пришлось её определить в секцию выездных животных, где с ней стала заниматься ученица Чаплиной Галина Григорьевна Богданович.

Однако и там Марьям дичилась других зверей и не желала играть с ними. Единственным её товарищем стал шестимесячный эрдельтерьер Джек, с которым она неожиданно и настолько сильно подружилась, что к зиме их поместили вместе «и поставили большую просторную конуру, в которой каждый выбрал себе место. Марьям устроилась у выхода, а что касается Джека, то он всегда прятался за Марьям. За спиною медведя было теплей и совсем не задувал ветер». После этого Марьям еще больше привыкла к Джеку и теперь совсем не желала расставаться с ним, даже на выездах. «Когда её попробовали взять на выступление, а собаку оставить, она кричала, упиралась и ни за что не хотела лезть в машину одна. Справиться с годовалым медведем было трудно, и пришлось вместе с ней брать и Джека. Вместе их и выводили на сцену. Причем, если медвежонок иногда упрямился, Джек хватал его за ухо и тащил за собою. На такое обращение Марьям не сердилась, и стоило Джеку схватить её за ухо, как она тут же успокаивалась и послушно следовала за собакой».

Такое обращение эрдельтерьера стало настолько привычным для Марьям, что, став совершенно взрослой, она всегда была готова подчиниться своему товарищу. Когда четырехлетнюю Марьям вывезли под Звенигород на съемки фильма «Повесть о настоящем человеке», то, конечно, Джека взяли вместе с ней. Съемки происходили в лесу. Во время одного из съемочных эпизодов Марьям неожиданно провалилась в яму, с испуганным ревом выскочила из неё и скрылась в лесу. «Режиссёр, оператор и артисты бросились за ней, утопая в снегу. Но догнать медведя не удалось. Тогда вспомнили о Джеке. Его спустили с поводка. Вздымая облака снега, собака бросилась по следу медведя и исчезла в лесу. Съемочная группа пошла по двойному следу – медведя и собаки. Когда группа наконец подошла к тому месту, где остановились звери, она увидела, что Джек держит зубами Марьям за ухо и не пускает её».

Самым ответственным был эпизод, в котором снимали в одном кадре лежащего на снегу главного героя и рядом с ним «кровожадного» медведя, обнюхивающего лицо человека и разрывающего на нем куртку. На подготовительном этапе даже предполагалось использовать восковую куклу вместо человека, но Кадочников, недавно успешно снимавшийся с ручными животными Московского зоопарка в фильме «Робинзон Крузо» (1946) и сам предложивший режиссёру работать с зоопарковской партнёршей, отказался от такого «дублера». Задолго до съемки Кадочников начал приручать к себе Марьям. Он приходил к ней в зоопарк, «…кормил, ласкал, выпускал на прогулку. Познакомился с характером медведя, с его привычками. И все-таки в день съемки основного эпизода все очень волновались. Кто знает, как поведет себя медведь: а вдруг схватит лежащего человека за лицо и его изуродует? …Кадочников лежит. Он чувствует на своем лице близкое дыхание зверя. Ему, как и Мересьеву, безумно хочется вскочить, но огромным усилием воли он сдерживается и лежит неподвижно, как мертвый...». Но вот эпизод благополучно снят. «Все ласкают Марьям, наперебой расспрашивают Кадочникова, как он себя чувствовал во время съемки. – Нельзя сказать, что очень хорошо, – смеется он. – Особенно было неприятно, когда сия медведица взяла меня за нос. Ну, думаю, сейчас откусит. Но к счастью, она ограничилась тем, что слизала грим...». «После возвращения в Москву Кадочников часто приезжал в Зоопарк и навещал Марьям – свою партнёршу по съемке».

Марьям и Джек прожили в Московском зоопарке до 1950 г. 6-летняя Марьям «была настолько ручной, что юные натуралисты катались на ней верхом. Но в том году Марьям перестали брать на выездные лекции после того, как однажды она сорвала очередную встречу со школьниками – случайно освободилась от привязи и, вместо того, чтобы идти на сцену, отправилась в буфет и «успела не только съесть все сладости и фрукты, но и выпить вино». Вскоре Марьям перевели из выездной секции на Новую территорию зоопарка и поместили в просторном выгуле на Острове зверей вместе с медведем по кличке «Шалун». Месяц Марьям прожила без собаки и вначале даже обрадовалась новому приятелю, но потом так заскучала, что было решено вновь соединить её вместе с Джеком и отправить их в один из зверинцев. В зверинце их тоже поместили в одну клетку, а зимой 1950/1951 г. у Марьям родились медвежата – от оставшегося в Москве Шалуна. Эрдельтерьер Джек стал для них «приемным отцом».

Литературная героиня

В начале 1950-х гг. Вера Чаплина написала рассказ «Марьям и Джек», который включила в сборник «Питомцы зоопарка» (1955, фотографии А. Анжанова). Кульминацией его сюжета стала серия киноэпизодов. Чаплина, сама присутствовавшая на съемках, красочно описала сцену совместной работы в кадре Павла Кадочникова и «грозной» медведицы, отдав должное его самообладанию и чувству юмора, и вспоминала, что у Марьям был предсказуемый, добродушный нрав – что встречается среди медведей исключительно редко.

Рассказ «Марьям и Джек» из цикла Питомцы зоопарка десятки раз издавался в нашей стране и переведен на японский, немецкий и румынский языки.

См. также

• Арго (волк)
• Борец (медведь)
• Кинули
• Кузя (кондор)
• Раджи
• Самсон Гамлетович Ленинградов
• Сиротка (тигрица)
• Фрина (орангутан)
• Шанго (слон)

Литература

• Чаплина В. В. Марьям и Джек / Питомцы зоопарка. — М., Детгиз, 1955. — 234-246 с.
• Московский зоопарк (путеводитель). М., «Московский рабочий», 1952. С. 84–86.
• Московский зоологический парк: к 140-летию со дня основания. Страницы истории. М., «Эллис Лак 2000». 2004. С. 118, 120. (Фотография А. Анжанова).
• Тавьев М. Ю. Вера Чаплина и её четвероногие друзья. — М., Издательский проект «Архив писателя», 2015. — 224 с. — ISBN 978-5-00077-287-4.

Фильмография

• Художественный фильм «Повесть о настоящем человеке». Киностудия «Мосфильм», 1948. Режиссёр Александр Столпер, сценаристы Борис Полевой и Мария Смирнова, оператор Марк Магидсон, партнёр Марьям и исполнитель главной роли - Павел Кадочников.

Отрывок, характеризующий Марьям (медведица)

– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.