Марьяненко, Иван Александрович

Иван Александрович Марьяненко
укр. Іван Олександрович Мар’яненко
Имя при рождении:	Иван Александрович Петлишенко
Место рождения:	х. Сочеванов близ с. Марьяновки, Елисаветградский уезд, Херсонская губерния, Российская империя
Профессия:	актёр, театральный режиссёр, театральный педагог
Годы активности:	1895—1958
Псевдонимы:	Марьяненко
Театр:	ХУАДТ им. Т. Шевченко
Награды:

Ива́н Алекса́ндрович Марья́ненко (настоящая фамилия — Петлишенко; укр. Іван Олександрович Мар’яненко) (1878—1962) — советский актёр театра и кино, театральный режиссёр, педагог. Народный артист СССР (1944). Лауреат Сталинской премии первой степени (1947).

Биография

Иван Петлишенко родился 28 мая (9 июня) 1878 года на хуторе Сочеванов вблизи села Марьяновка (ныне Бобринецкий район Кировоградской области Украины) в семье бедного крестьянина.

Его дядя, актёр и драматург М. Л. Кропивницкий помог Ивану и его младшему брату Марку окончить Купянское уездное училище, а в 1895 году принял их в свою труппу, где молодой актёр начал выступать под псевдонимом Марьяненко. Первый успех пришёл с ролью Власа в пьесе М. Л. Кропивницкого «Олеся».

В 1899 году переходит в труппу А. З. Суслова, где утверждается в амплуа лирического любовника (1899—1906). С труппой гастролирует в Москве и Санкт-Петербурге. В 1903—1904 годах — в труппе Ф. П. Волика. В 1907 году поступил в первый постоянный украинский Театр Н. К. Садовского, открытый в Киеве, где работал до 1914 года.

В 1915 году сформировал Товарищество украинских актёров, в состав которого вошли как молодые актёры, так и известные: П. К. Саксаганский и М. К. Заньковецкая. Здесь выступал не только как актёр, но и как режиссёр.

В 1917 году — директор, актёр и режиссёр Национального образцового театра, созданного по инициативе Товарищества «Национальный театр», в 1918 — актёр Государственного драматического театра, в 1919—1923 — комиссар (директор), актёр Первого театра Украинской советской республики им. Т. Шевченко (ныне Днепропетровский драматический театр имени Т. Шевченко), созданного на базе Государственного драматического театра и Народного театра, созданного на базе Национального образцового театра (все в Киеве).

В 1923 году каве (с 1926 года — в Харькове, с 1935 года — Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко), которым руководил Лесь Курбас. Когда начались гонения на Л. Курбаса, пытался выступать в защиту режиссёра, но безуспешно. После разгрома театра в 1933—1934 годах остался в труппе. В 1935—1958 годах — актёр Харьковского украинского драматического театра им. Т. Шевченко. В 1925 году — актёр Харьковского театра им. И.Франко (ныне Национальный академический драматический театр имени Ивана Франко в Киеве).

У многих вызвало удивление вступление именитого актёра в экспериментальный театр. Но сам артист, когда бы ни вспоминал о своём содружестве с Л. Курбасом, говорил: «Вспоминая то время, считаю, что принял целиком правильное решение. И поэтому я дожил до конца своей сценической жизни именно в коллективе этого театра».

Развивая традиции украинского театра, создал галерею образов в комедии, драме и трагедии.

В 1933—1935 годах позировал М. Г. Манизеру для фигуры связанного казака многофигурного памятника Шевченко в Харькове.

В 1907—1917 годах преподавал в Киевской музыкально-драматической школе Н. В. Лисенка, в 1917—1925 — в созданном на базе этой школы Высшем музыкально-драматическом институте имени Н. Лысенко (ныне Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени И. К. Карпенко-Карого). В 1925—1941 и 1944—1961 годах вёл педагогическую работу в Харьковском театральном институте (ныне Харьковский национальный университет искусств имени И. П. Котляревского) (с 1946 года — профессор кафедры актёрского мастерства). Среди учеников — В. Василько, И. Козловский, Б. Романицкий, Н. Ужвий, И. Кравцов.

С 1920 по 1923 годы — уполномоченный Наркомпроса Украинской ССР по Народному театру. С 1927 по 1932 годы — член Президиума, с 1929 по 1932 годы — член ЦК Всеукраинского Комитета профсоюза работников искусства.

Умер 4 ноября 1962 года в Харькове. Похоронен на 2-м городсеом кладбище.

Семья

• Жена — Ольга Петровна Полянская-Карпенко (1869—1943), украинская певица и драматическая актриса
• Дядя — Марк Лукич Кропивницкий (1840—1910), украинский актёр и драматург
• Брат — Марк Александрович Петлишенко (1880—1938), театральный актёр, был репрессирован в 1938 году

Награды и звания

• Заслуженный артист Украинской ССР
• Народный артист Украинской ССР (1940)
• Народный артист СССР (1944)
• Сталинская премия первой степени (1947) — за исполнение главной роли в спектакле «Ярослав Мудрый» И. А. Кочерги
• Орден Ленина (19.08.1945)
• Три ордена Трудового Красного Знамени (1947, 1951, 1960)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медали.

Творчество

Роли

Труппа А. З. Суслова

• Квитка — «Талан» М. П. Старицкого
• Василий — «Цыганка Аза» М. П. Старицкого
• Борис — «Пока солнце взойдет, роса очи выест» М. Л. Кропивницкого)
• Игнат — «Бесталанная» И. К. Карпенко-Карого

Театр Садовского

• Панас — «Бурлак» И. К. Карпенко-Карого
• Игнат Голый — «Савва Чалый» И. К. Карпенко-Карого
• Тарас — «Бондаривна» И. К. Карпенко-Карого
• Хлестаков — «Ревизор» Н. В. Гоголя
• Жадов — «Доходное место» А. Н. Островского
• Дон Жуан — «Каменный властелин» Л. Украинки

Национальный образцовый театр

• 1917 — «Тартюф» Мольера — Тартюф

Государственный драматический театр

• 1918 — «Возчик Геншель» Г. Гауптмана — Геншель

Первый театр Украинской советской республики им. Т. Шевченко

• 1919 — «Ткачи» Г. Гауптмана — Анхорге
• 1920 — «Гайдамаки» по Т.Г. Шевченко — Гонта
• 1921 — «Северные богатыри» Г. Ибсена — Эрнульф

Театр «Березиль»

• 1926 — «Седи» С. Моэма и Д. Колтона — Девидсон
• 1927 — «Сава Чалый» И. К. Карпенко-Карого — Потоцкий
• 1928 — «Бронепоезд 14-69» В. В. Иванова — Вершинин
• 1932 — «Хозяин» И. К. Карпенко-Карого — Финоген
• 1933 — «Гибель эскадры» А. Е. Корнейчука — Стрижень
• 1934 — «Мартын Боруля» И. К. Карпенко-Карого — Омелько
• 1934 — «Платон Кречет» А. Е. Корнейчука — Берест

Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко

• 1935 — «Васса Железнова» М. Горького — Прохор
• 1937 — «Правда» А. Е. Корнейчука — Кузьма Рыжов
• 1937 — «Скупой рыцарь» А. С. Пушкина — Барон
• 1937 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Горностаев
• 1938 — «Гроза» А. Н. Островского — Дикой
• 1939 — «Назар Стодоля» Т. Г. Шевченко — Кичатый
• 1939 — «Богдан Хмельницкий» А. Е. Корнейчука — Богдан
• 1940 — «Евгения Гранде» по О. Бальзаку — Феликс Гранде
• 1942 — «Фронт» А. Е. Корнейчука — Горлов
• 1946 — «Ярослав Мудрый» И. А. Кочерги — Ярослав Мудрый
• 1950 — «Навеки вместе» Л. Д. Дмитерко — Пушкарь
• 1952 — «Ревизор» Н. В. Гоголя — Земляника
• 1952 — «Любовь на рассвете» Я. А. Галана — Стефан Петрич.

Постановки

Товарищество украинских актёров

• 1915 — «Голубая роза» Л. Украинки
• 1916 — «Сказки старой мельницы» С. Ф. Черкасенко

Национальный образцовый театр

• 1917 — «Оборона Буши» М. П. Старицкого

Роли в кино

• 1911 — Наталка-Полтавка (фильм-спектакль) — Микола
• 1929 — Ливень — Гонта
• 1931 — Фата Моргана — Подпара
• 1933 — Колиивщина — Гонта
• 1936 — Прометей — генерал Ладанский
• 1957 — Любовь на рассвете (фильм-спектакль) — Штефан Петрич

Литературные сочинения

• Прошлое украинского театра. — Киев, 1953.
• Сцена, актёры, роли. — Киев, 1964.

Память

• В честь И. Марьяненко названы переулок в Киеве и переулок в Харькове.
• На доме, где жил актёр в Харькове, установлена мемориальная доска.

• В 1980 году вышел документальный фильм «Иван Марьяненко».

Ссылки

• Марьяненко Иван Александрович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.kharkivoda.gov.ua/politika/show.php?page=15440 130 лет выдающемуся украинскому актеру Ивану Марьяненко]
• [www.region.in.ua/elisavet/artist/book/tmk01_u.html У світлі рампи]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Марьяненко, Иван Александрович

Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.