Бал-маскарад

Бал-маскара́д, Маскарад (от фр. mascarade из итал. mascarata, mascherata, от итал. maschera «маска»). В XVIII—XIX вв. часто используется название Маскированный бал (от фр. bal-masqué) — бал, на котором присутствующие одеты в различные характерные, национальные, исторические или фантастические костюмы, большей частью с масками на лицах. Маскарады возникли в Италии, а оттуда распространились по другим странам. Они составляют одно из любимых развлечений карнавала.

Особенности терминологии

«Маскарадом» называлось любое явление, при котором имело место изменение внешнего вида с целью украшения, сюрприза, обмана и проч. Так напр., переодевание русского войска в шведское военное платье с целью дезинформации противника в битве под Нарвою в 1704 году современник вполне справедливо называет «маскарадом»

Учитывая это, а также и тот факт, что маскарады в России появились прежде балов и тем более «балов-маскарадов», будем действовать в русле традиций наименований, каковая сложилась в России начиная с XVIII в., то есть называть «маскардом» любое событие, участники которого действовали в специальных костюмах или масках. При этом подчеркнем, что наиболее традиционно, слово «маскарад» употребляется для обозначения костюмированных и маскированных балов.

Маскарад и допетровские культурные традиции

Традиции маскарада в России, как и многие сходные формы общественного досуга имеют директивно заимствованный характер и начались с эпохи Петра Первого. Можно, конечно, подчеркнуть традиционность костюмирования в русской народной культуре, заложившей основу позднейших маскарадов. Можно этого не делать, но повторить вслед за Пыляевым его краткое указание на момент зарождения российских маскарадов: «…первые маскарады в России введены императором Петром Великим по случаю мира со шведами, в 1721 году; они продолжались тогда при дворе семь дней сряду. В смысле святочных игр и переодеваний, маскарады были еще известны при царе Иоанне Грозном. Маскарады в Европе вошли в обыкновение в 1540 году; ученик Микель-Анджело, Граници, устроил первый такой торжественный маскарад в честь Павла Эмилия».

По здравом размышлении, имеются все основания больше склоняться к мнению Пыляева. Маскарад был заимствован не в отдельных его элементах, но как целое, как структура, имеющая особые свойства, характерные для неё как целого и не выводимые из простого перечисления отдельных частей. Костюмированность же, свойственна любой национальной культуре. Ш. Компан, например, ведет происхождение маскарадов от римских сатурналий.

Традиции эти имели глубокие корни и на Руси, так что маскарад России Нового времени, будучи по своему характеру общеевропейским, утвердился, имея в своих отдельных элементах некую национальную опору («встречные течения» по Веселовскому). Однако он не эволюционировал из народной культуры, но был привнесен единоразово уже в комплектном виде, часто дистанцируясь от фольклора по стилистике, содержанию элементов, контекстной основе, привязке к событиям реальной жизни и даже по собственной его смысловой нагрузке, игнорирующей мистический символизм и традиционную обрядность, примкнув к ритуалам светским, имеющим иной выразительный язык и отличную символику. И напротив, в составе отдельных элементов можно видеть сходство с тем, что уже было в России до Петра.

Родство явлений ощущалось самими современниками. Это проявилось, в частности, в адекватности старой терминологии, применяемой на первых этапах заимствования для обозначения новых событий. Смена терминов особенно заметна в петровские времена, когда новации были ещё свежи и словарь не вполне устоялся. К примеру, фрагмент рассказа об итальянской опере из Записок стольника Толстого в Венеции 1697 года: «… начинают в тех операх играть в первом часу ночи, а кончают в 5-м и 6-м часу ночи, а в день никогда не играют. И приходит в те оперы множество людей в машкарах, по-славянски в харях».

Итак, маскарад времен Петра — это другой маскарад, ведущий своё происхождение из Европы, но не из русской народной традиции. Однако, наряду с заимствованиями многие элементы в стилистике его оформления привносятся из народных празднований. Сравним два события, внешне чрезвычайно схожих, из которых первое — вполне европейский светский праздник, использующий фольклорные элементы (свадьба Никиты Зотова в 1715 г.) и второе — обыкновенное народное гуляние, из череды развлечений российских помещиков начала XIX в.

1. «Едва процессия тронулась, зазвонили все городские колокола и с валов крепости, к которой они направлялись, забили все барабаны; разных животных заставляли кричать. Все общество играло или бренчало на различных инструментах, и вместе это производило такой ужасный оглушительный шум, что описать невозможно». 2. «Зимою устраивалась гонка на лошадях и маскированная масленица. Толпы девок и баб собирались для этой цели на барский двор; там вымазывали им лица сажею, чтобы поезд рельефнее походил на маскарадное представление. Вымазанных и выпачканных сажали в большие сани по подобию лукошек и, окружив поезд верховыми всадниками, переезжали из села в село, из деревни в деревню, при звуках бубен, тазов и сковород. Заслышав издали эту шумную оргию, народ стекался отовсюду, чтобы полюбоваться как тешатся господа».

Как мы видим, в Петровские времена близость стилистики с народными ряжеными увеселениями выражено достаточно уверенно. Важнейшие отличия относились к символической, смысловой основе празднований. Позже в подверженных европейским влияниям маскарадах эпохи Екатерины II близость становится менее явной. Между тем фольклорные традиции ряжения по-прежнему живы, но только в своем кругу бытования. Они продолжали существовать в повседневном укладе народа и близкого ему слоя уездных помещиков, просвещенные же классы обеих столиц культивируют иной европейский маскарад.

Первые маскарады в России

Сама идея маскированности не предполагает танцы в качестве обязательного элемента, что особенно ярко заметно на начальном этапе его бытования в России. Маскарад в Петровские времена зародился не в качестве бала, но как маскарад-шествие или иное публичное (часто уличное) действие. Можно даже усилить это утверждение, заявив, что, в целом, маскарады времен Петра Великого дистанцировались от танцевальности.

Для эпохи характерны несколько проявлений подобного маскарада: маскарад-шествие, маскарад-санные катания и пестрые шутовские маскарадные действа, куда с полным основанием можно отнести ритуалы и, в целом, бытование Всешутейшего собора, частые шутовские свадьбы (попеременно, то карликов, то великанов) и даже шутовские похороны. Например, француза Вимени — человека веселого, затейливого, забавы ради произведенного в потешные «самоедские цари», а потому перманентно пьяного, по самую свою неизбежно-скорую смерть, будучи принужденным увеселять высокую персону в роли собутыльника. Среди примеров — имевшие место в Москве в 1722 году маскарадные катания на санях, «коим придана форма морских судов», свадьба князь-папы П. И. Бутурлина в «маскарадном» платье. Сюда же можно отнести и красочные костюмированные шествия в масках по петербургским улицам. Одно из таковых, бывшее в 1723 году, так и названо — «Компания Машкарада».

В немалой степени подобные «маскарады» представляются частным случаем проявления традиций «карнавальности», где собственно, костюмы, маски, переодевание и тому подобные процедуры не всегда являлись откровенно выраженными.

Маскарад в России в начале XVIII века

XVIII век — переломный в культуре и искусстве России, в это время формируется новый менталитет, что развивает интерес к человеку как личности. Страсть к воплощениям, мистификациям, сцене ведёт к развитию театрализованных празднеств а также появлению костюмированного портрета. Тенденции всесторонней европеизации. Первые проявления театрализации — ряженые и скоморохи (народные увеселения приурочивались к праздникам календаря и имели культовый характер). Карнавалы — истоки в языческой старине — ряженые, принимавшие звериный облик. Популярность «лубочных комедий», масленичных игрищ. Постепенно спектакль и маскарад утрачивают связь с культом. В Европе и по сей день, многие карнавалы связаны с праздниками определенных святых.

В Европе — все инкогнито, в России — перед входом снимали маски.

Маскарад — традиция переодеваться, надевать маски идет от ритуальных действ (шаманизм, тотемные обряды, язычество). Данная традиция перешла в Средневековье и далее. Вседозволенность и безнаказанность — особенность маскарадов. Ряженые, шутовское переодевание — из Византии. Со временем — утрата культового значения => увеселения. В карнавальных шествиях часто принимали участие люди с физическими отклонениями. Идеологическая нагрузка — курс на обмирщение. Ништадтский мир => празднования, карнавалы, салюты. 1723 г. — маскарад — национальные костюмы + профессиональные (рудокопы, моряки) . В тот же год — пышные празднества по случаю основания флота. Персонажи маскарадов: античные герои, этнические, профессиональные костюмы, костюмы животных, птиц. Носили маски. У Анны Иоанновны — целая армия шутих-трещоток. Елизавета Петровна — любительница празднеств, регламент мероприятий. 1744 г. — в женских нарядах являлись мужчины, в мужских — женщины, производя своего рода травести. Широко использовались мушки. Использовались приглашения, проводились проверки особ, прибывших на праздник. Составлялся список отсутствующих. Придворные маскарады — в домах знати. Декабрь 1739 — январь 1740 г. — Ледяной дом (Крафт, Еропкин). Длина Ледового дома — 17 м. (ледяные пушки, деревья, птицы, дельфины, слон в натуральную величину). Внутри дома весь интерьер — ледяной. Елизавета ввела в маскарады французский вкус.

Маскарад в России во второй половине XVIII века

1754 г. — 3 дня маскарадных обедов в честь рождения Павла I. Маскарады часто устраивали и в загородных резиденциях (Ораниенбаум — Петр III устраивал там много празднеств, представления итальянской оперы, маскарадов). Петр III часто устраивал разгульные празднества (превращались в вакханалию). Многим они были не по душе (Екатерина об окружении Петра III — «тамошняя сволочь»). Екатерина устроила в Ораниенбауме театральное действо — его могли посетить люди разных сословий, в том числе и те, кто не мог попасть в Зимний дворец. Для людей неблагородных сословий тоже устраивались маскарады — «вольные маскарады» (билеты — 3 руб. / штука). Вывешивались афиши. На таких мероприятиях можно было отужинать, выпить, поиграть в карты на ломберных столах (итальянец Лакателли). Усиливается принятая при Елизавете тенденция на французский вкус. При Екатерине маскарады должны были показывать мощь и богатство России перед иностранцами. Екатерина ознаменовала празднествами своё восшествие на престол («Торжествующая Минерва» — сценарий актёра Волкова).

«Екатерина II в образе торжествующей Минервы» (Стефано Торелли) — картина в Третьяковской галерее, есть повторения в Царском Селе. Коронация проходила в Москве в 1763 г., затем Екатерина вернулась в Петербург. Маскарад в Зимнем дворце и Царском Селе.

Возрастной ценз посещения маскарадов — 13 лет, затем был повышен до 15 лет. В Зимнем дворце проводилось по 8 маскарадов в год. Вход — бесплатный, рассылалось 10 тыс. билетов, приходило около 5 тыс. Могли присутствовать не только дворяне, но и купцы и мещане (но не все). Существовали и детские маскарады — они проходили в Зимнем дворе (в южном крыле, половине Павла I). Проводились для детей с 7 до 12 лет (детей могли сопровождать родители в обычном, не маскарадном, платье). Для одного из таких праздников сделали турецкие костюмы (Павел был султаном). 1770 г. — празднества в честь прусского принца Генриха (зал Аполлона, 3, 5 тыс. масок). Часто маскарады устраивались после театральных представлений в Оперном доме. Частный Нарышкинский сад на Мойке — каждую среду и воскресенье. (1 руб. — билет, если были представления — 2 руб.).

Маскарады в честь военных побед — 1791 г. — в честь победы над Измаилом (3 тыс. участников). При Павле маскарадное платье стало обязательным (при Екатерине можно было использовать только маску + жесткий регламент вплоть до цвета). Празднества в конце века стали изысканными (а в начале века в них, как правило, участвовали юродивые). Эволюция от петровских святочных забав к стилизованным красочным маскарадам.

Литература

• Березовчук Л. Н., Вознесенский М. В. Маскарад // Музыкальный Петербург. Энциклопедический словарь. XVIII век. — Т. 1. — Кн. 2. — К — П. — Спб.: Композитор, 1998. — С. 185—189.
• Компан Ш. Танцевальный словарь, содержащий в себе историю, правила и основания танцевального искусства с критическими размышлениями и любопытными анекдотами, относящимися к древним и новым танцам / Пер. с франц. — М.: В тип. В. Окорокова, 1790. — [memoirs.ru/texts/Kompan_790_298.htm Статьи «Маскарад» и «Маска» см.: с. 291—298.]
• [memoirs.ru/texts/MaskaradRS83T39N8.htm Маскарад в С.-Петербурге в 1841 г. Афиша / Сообщ. Я. И. Довгалевский, предисл. М. И. Семевского // Русская старина, 1883. — Т. 39. — № 8. — С. 411—420.]
• [memoirs.ru/texts/Mask_RA84K3V5.htm Старинная афиша маскарада в Михайловском дворце. 2 февраля 1844 / Сообщ. П. А. Ефремов // Русский архив, 1884. — Кн. 3. — Вып. 5. — С. 59-64.]
• [memoirs.ru/texts/TaneevM_RA85K3V9.htm Танеев С. И. Маскарады в столицах (Материал для истории) // Русский архив, 1885. — Кн. 3. — Вып. 9. — С. 148—153.]
• [memoirs.ru/texts/Timof_IV85_22_11.htm Тимофеев С. По поводу статьи «Эпоха каруселей и маскарадов в России» // Исторический вестник, 1885. — Т. 22. — № 11. — С. 482—484.]
• Успенский Б. А. [ec-dejavu.net/m-2/Masquerade.html «Дурацкая свадьба» в Петербурге в 1740 г.] // Успенский Б. А. Вокруг Тредиаковского. Труды по истории русского языка и русской культуры. — М.: Индрик, 2008, с. 534—545

Отрывок, характеризующий Бал-маскарад

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…