Маска Зорро

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Маска Зорро (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Маска Зорро
The Mask of Zorro
Жанр

приключенческий фильм

Режиссёр

Мартин Кэмпбелл

Продюсер

Даг Клейборн
Дэвид Фостер
Джон Герц
Лори Макдональд
Уолтер Ф. Паркс
Стивен Спилберг

Автор
сценария

Джонстон МакКалли
Тед Эллиот
Терри Россио

В главных
ролях

Антонио Бандерас
Энтони Хопкинс
Кэтрин Зета-Джонс

Оператор

Фил Мехо

Композитор

Джеймс Хорнер

Длительность

136 мин

Бюджет

$95 000 000

Сборы

$250 288 523

Страна

США США

Год

1998

Следующий фильм

Легенда Зорро

К:Фильмы 1998 года

«Ма́ска Зо́рро» (англ. The Mask of Zorro) — фильм-вестерн 1998 года режиссёра Мартина Кэмпбелла с Антонио Бандерасом, Энтони Хопкинсом и Кэтрин Зетой-Джонс в главных ролях. В течение 80 лет, которые прошли со времен создания испанского героя Зорро, это стало первым случаем исполнения роли Зорро испаноязычным актёром (хотя сам персонаж не испанец, а калифорниец с мексиканскими корнями). Премьера состоялась 17 июля 1998 года.

Фильм, снятый в Мексике и в американском городе Орландо, успешно прошёл в прокате, заработав 250 млн долларов в мире (при бюджете в 95 млн долларов). Фильм был положительно оценен критиками (85 % по данным сайта Rotten Tomatoes).

В 2005 году вышел сиквел «Легенда Зорро», в котором также снялись Бандерас и Зета-Джонс.





Сюжет

1821 год. После 11 лет противостояний Испанская корона потеряла контроль над Мексикой, и теперь мексиканский генерал Санта-Анна наступает на богатую провинцию Калифорния, чтобы присоединить её к новообразованной империи. Калифорнийский губернатор Рафаэль Монтеро готовится покинуть свою вотчину, напоследок оставив дворянам купчие на их земли, по которым они смогут сохранить автономию провинции в обмен на исправные налоговые выплаты. Также Монтеро берет из толпы вокруг его дворца троих крестьян, собираясь казнить их только для того, чтобы выманить своего заклятого врага, «мстителя в маске» по имени Зорро. Народный герой не заставляет себя долго ждать и мастерски, под ликование толпы, освобождает невиновных и сражает людей губернатора. За помощь в его деле Зорро дарит свой серебряный медальон одному из братьев Мурьета, Хоакину. Перед тем, как ускакать на своем коне Торнадо, Зорро оставляет свой отличительный знак — букву Z, которую он наносит тремя быстрыми движениями, на шее губернатора в честь трех невинных, которых он хотел убить, и «на вечную память о Мексике».

Зорро возвращается в своё тайное логово, пещеру под гасиендой Дона Диего де ла Вега, коим Зорро и является. Диего, один из знатных дворян и лучший фехтовальщик Калифорнии, готовится «уйти на покой», так как испанцы покидают страну и Зорро уже не нужен, а сам продолжит жить со своей женой Эсперансой, красивейшей женщиной Калифорнии, и дочерью Эленой. Счастливый момент нарушает прибывший Монтеро, который понял, кто скрывается под маской, и даже сжал раненое в недавней стычке плечо Диего, чтобы подтвердить свои догадки. Эсперанса не дает арестовать мужа, что дает Диего возможность вступить в дуэль с Монтеро. Вспыхивает пожар, Эсперанса прикрывает Диего от выстрела испанского сержанта, вследствие чего умирает. Монтеро оглушает Диего и сажает его в тюремную повозку, обещая что он останется жить, чтобы страдать от знания того, что его дочь воспитана его врагом, как сам Рафаэль страдал от того, что его возлюбленная (Эсперанса) предпочла Диего, а не его. Смотря как Рафаэль забирает Элену из горящего дома, Диего де ла Вега клянется отомстить.

Проходит 20 лет. Мексиканское владычество в Калифорнии не приносит крестьянам каких-либо свобод или улучшения жизни. Среди разбойников, которые рыщут по стране, оказываются братья Мурьета, заработавшие себе славу грабителей и конокрадов, и вместе со старым американским бандитом «Трехпалым» Джеком грабят мексиканские аванпосты, притворяясь, что они в плену у Джека. После одной из таких выходок бандиты оказываются окружены американскими рейнджерами во главе с капитаном Хариссоном Лавом. Джека ранили в ногу, а Хоакин позволил брату бежать, после чего стреляет в самого себя, а его голову Лав забирает в качестве трофея. У Алехандро от брата остается только медальон Зорро.

Ночью того же дня Рафаэль Монтеро инкогнито прибывает в Калифорнию за несколько часов до своего официального прибытия, чтобы найти де ла Вега. Он изначально не узнает его среди заключенных старого мексиканского форта, а когда надзиратель просит признаться, кто из них Зорро, сумасшедшие заключённые набрасываются на Монтеро и охрану, называя себя именем «мстителя в маске». Настоящий Зорро, обросший бородой и волосами старик, увидев своего старого врага, устраивает побег в духе Монте-Кристо: обезвреживает охранника, чтобы забрать его сапоги; притворяется мертвым, после чего его хоронят и он спокойно покидает могилу и уходит подальше от форта.

Утром Монтеро с помпой прибывает на берег Калифорнии, где его встречает старый соратник и друг, Дон Луис. Бывший губернатор, ставший частным предпринимателем, произносит пламенную речь, в которой упоминает несправедливость по отношению к народу со стороны Испании, Мексики и дворянства. Когда кто-то упоминает Зорро, Монтэро отвечает, что «народный герой» уже 20 лет не появлялся, а он, стоя перед народом без маски, готов помочь народу Калифорнии освободиться от угнетателей. Народ ликует, но среди них находится и Диего де ла Вега, готовящийся свершить свою месть. Единственное, что его останавливает, это его дочь Элена, воспитанная Рафаэлем Монтеро. Неспособный хладнокровно убить на глазах дочери, которая не знает всей правды, он уходит.

В это время Алехандро сидит в трактире и заливает горе о смерти брата виски. Денег у него нет, и он готов отдать трактирщику медальон. Это замечает Диего де ла Вега, который сначала спрашивает про медальон и узнает в пропойце одного из тех мальчишек, которые помогли ему 20 лет назад. Увидев капитана Лава, Алехандро готовится вступить с убийцей брата в бой, но Диего останавливает его, после чего избивает неспособного владеть шпагой разбойника, поясняя, что тот пьян и был бы убит, и за брата никто бы не отмстил. Диего предлагает помочь Алехандро в отмщении, так как он некогда помог ему. Алехандро понимает, что перед ним Зорро.

Диего приводит Алехандро в своё заброшенное убежище под руинами гасиенды и говорит, что у них общая цель: Монтеро и Лав, который был с ним в мексиканском форте, находятся в сговоре и готовятся сделать что-то недоброе в Калифорнии. Алехандро молод и горяч, но все его знания о фехтовании заключаются в знании только того, что шпага «должна вонзиться в тело». Начинается комплекс тяжелых изматывающих тренировок, в которых Диего рассказывает о философии боя, называющийся «Колесом мастера», и учит Алехандро оставаться хладнокровным, чтобы не дать слепой злости убить себя, а также приводит грязного и обросшего волосами бандита в презентабельный вид. Алехандро показывает успехи в фехтовании, и Диего начинает думать, что его протеже готов. Они оба выходят на улицы Лос-Анджелеса для разведки и замечают статного, но буйного андалузского жеребца, своим черным цветом напоминающим Торнадо. Алехандро снимает с ноги коня черную ткань, из которой делает себе аналог маски, и готовится явить себя миру как возрожденного Зорро.

С виду простое дело по похищению лошади превращается в драку с мексиканским гарнизоном, вследствие которого Алехандро взрывает целый арсенал, поднимая по тревоге почти весь район. Ему удается скрыться в исповедальне церкви благодаря помнящему прежнего Зорро падре, ждавшего возвращения героя все эти годы. В это же время на исповедь пришла и Элена, которую приходится исповедовать Алехандро, помня их первую встречу незадолго до его рейда. Она признается, что в ней теплится бунтарский дух, хотя отец требует от неё поведения сдержанной дворянки, а также в симпатии к «неизвестному в маске». Алехандро советует ей следовать сердцу, после чего сбегает за мгновение до появления капитана Лава, который собирается «разобраться» со священником после ухода Элены. Алехандро с трудом удается убедить черного коня стать его Торнадо, но в конце концов уезжает на нем в убежище, напоследок оставив шпагой фирменное «Z».

Диего недоволен выходкой Алехандро, говоря что фехтование и плащ не делают его достойным маски Зорро, а его действия схожи с логикой фигляра и конокрада. Алехандро не менее недоволен, так как за всё время их сотрудничества Диего только пичкает его нравоучениями и наставлениями без каких-либо намеков на действия. Диего вызывает протеже на бой, но вместо шпаги достает ложку. Монтеро устраивает встречу всего калифорнийского дворянства в своей гасиенде, и, чтобы ближе подобраться к цели, Алехандро должен стать благородным дворянином. Оба понимают, что задача не из легких, но берутся за дело.

При помощи спрятанных Диего средств он и Алехандро пробираются на прием Рафаэля Монтеро. Алехандро представляется Доном Алехандро дель Кастилия и Гарсия, сыном Дона Бартоло дель Кастилия, приближенного королевы, а Диего представляет как своего помощника Бернардо. Монтеро, считающий себя истинным дворянином, не обращает внимание на слугу, и более пристально смотрит на Алехандро, который успел очаровать Элену. Пока Диего обыскивает офис Монтеро, Алехандро строит из себя знатного Дона за ужином, продолжая очаровывать Элену и не упускать случая унизить капитана Лава. Диего ничего не находит, но чтобы еще ближе подойти к Монтеро, Алехандро танцует жгучий танец с Эленой, что выводит Монтеро из себя, так как «его дочь» так поступать не должна. Элена обижена, но Алехандро, ссылаясь на связи при королевском дворе, проникается расположением Монтеро.

На закрытой встрече Монтеро делится с соратниками своей мечтой о независимой Калифорнийской республике. Один из дворян, Дон Педро, высказывает сомнение по поводу идеи Монтеро: попытка отделится от Мексики приведет к войне, а скудное дворянское ополчение не способно противостоять армии Санта-Анны, который теперь является главой Мексиканской республики. Монтэро поясняет, что уже провел переговоры с Санта-Анной и готов выкупить Калифорнию у Мексики за испанское золото, в счет назревающей войны между Мексикой и США.

На следующий день Монтеро привозит в зашторенных повозках всех дворян, включая Алехандро, на тайный золотой прииск, прозванный «Эльдорадо». Шахты расположены не в Калифорнии, а на севере Мексики, хотя на слитках поставлено испанское клеймо, чтобы Санта-Анна думал, что его спонсирует Испания. Алехандро видит, что рабочими, а точнее рабами являются крестьяне, даже дети, и заключенные. Так, на дворян нападает «Трехпалый» Джек, но его убивает Лав. Перед смертью старый разбойник видит Алехандро и улыбается, увидев друга. Все это видит Лав, который требует от Алехандро встречи в своем кабинете в гасиенде.

Диего, приглядывающий за Торнадо в конюшне гасиенды, оказывается замеченным Эленой, которая говорит, что ей знаком голос слуги (Диего любил рассказывать сказки и петь своей дочери в колыбели). Они обсуждают прошлое, и Диего ненароком признается в том, что потерял дочь много лет назад, а Элена рассказывает, как по ночам в Андалузии скакала на коне и тянула руки к небу, чтобы дотянуться до духа матери. После Элена гуляет по городскому рынку, где её видит старая нищенка и дарит ей шаль. Через торговку, дочь нищенки, Элена узнает, что нищенка была её няней, и узнала в ней родителей девушки: Диего и Эсперанса де ла Вега. Элена прибывает в смятении.

В своем офисе капитан Лав показывает Алехандро свою скромную коллекцию: заспиртованные в чанах голову Хоакина Мурьета и руку «Трехпалого» Джека. Капитан считает, что, выпив вина из этих чанов, он приобретет их силу, ссылаясь на обычаи индейцев, поедающих сердца своих врагов с той же целью. Алехандро не раскрывает себя, хотя Лав и подозревает, что это брат Хоакина. Вернувшись в убежище, Алехандро находится в смятении, увидев страшную коллекцию капитана Лава. Диего просит его пробраться в гасиенду Монтеро и выкрасть карту к рудникам. Алехандро признается, что не может сохранять хладнокровие, когда в сердце одна ненависть, и тогда Диего де ла Вега предлагает скрыть её маской, тем самым признав в молодом разбойнике своего преемника.

Монтеро и Лав празднуют свою грядущую победу и приватизацию Калифорнии, но их радость омрачается огромным огненным «Z» на полях близ гасиенды, оставленной Диего. Рафаэль Монтеро осознает, что Зорро действительно вернулся и жаждет вендетты. Воспользовавшись замешательством, Алехандро, одетый в обновленный костюм «мстителя в маске», крадёт карту и слышит разговор заговорщиков. Монтеро понимает, что как только Санта-Анна узнает, что золото с его земли, дни испанского губернатора в Америке будут сочтены, поэтому Лав предлагает забрать все добытое золото, а рудник взорвать вместе с рабочими, не оставив тем самым никаких свидетелей. Зорро вступает в бой как с людьми Монтеро, так и с самим губернатором и капитаном. Монтэро удивлен тому, что этот Зорро обладает техникой фехтования де ла Вега, но значительно моложе и ловчее. Зорро сбрасывает на головы врагов огромную карту Калифорнии, после чего убегает в конюшни, где его перехватывает Элена. Девушка неплохо обучена фехтованию, но бой их всё больше игровой, нежели серьёзный. В конце Зорро буквально раздевает Элену шпагой, целует на прощание и удаляется. Во время погони Зорро уже в третий раз обводит вокруг пальца сержанта Армандо Гарсию (первый раз во время грабежа аванпоста с Хоакином и Джеком; второй раз в гарнизоне, перед его взрывом).

По карте Алехандро строит план по вызволению крестьян, но Диего отказывается ему помогать. Старый Зорро признается, что его главная цель — отмстить Монтеро за смерть жены и вернуть себе дочь, Элену. Алехандро разочаровывается в своем учителе, считая, что тот его предал, и сам, желая мести, не позволил ему отмстить за смерть брата. Диего признается, что готовил его как преемника, и что теперь он «народный герой», а не он.

Монтеро в ярости понимает, что рано или поздно Санта-Анна явится за ним, а самодовольного американского капитана обвиняет в некомпетентности. В этот момент некто из тени приставляет острие шпаги к шее губернатора, прямо указывая на шрам в виде «Z». Монтеро теперь осознает, что человек в тени это Диего де ла Вега, а «новым» Зорро стал Алехандро Мурьета. Диего требует, чтобы привели Элену. Сначала Монтеро пытается выставить Диего сумасшедшим, но услышав его имя, Элена вспоминает нищенку на улице. Воспользовавшись заминкой, Лав хочет застрелить де ла Вега, но Монтеро не позволяет выстрелить, пока его «дочь» на линии огня. Диего требует, чтобы Монтеро наконец рассказал, как 20 лет назад погибла Эсперанса. Но Диего захватывают в плен, и тот успевает досказать, что няня украшала колыбельку девочки ромбиями, единственными цветами, растущими исключительно в Калифорнии, чей запах Элене показался знакомым, по прибытии в страну. Элена понимает, что все эти годы Монтеро врал ей, движимый лишь своими амбициями и завистью.

Следующим утром Монтэро и Лав начали приводить свой план в исполнение: золото начали загружать в повозки, а рабочие оказались заперты с бочками с порохом. Диего не без помощи Элены выбирается из-под стражи, а Алехандро уже во всю саботирует планы заговорщиков. Между врагами завязывается драка: Диего ведет бой с Монтеро, а Алехандро во всю сражается с Лавом. Хоть Элена и не дает отцу хладнокровно убить Монтэро, губернатор пользуется этим, чтобы убить своего заклятого врага, и ему удается его смертельно ранить. Алехандро загоняет капитана Лава на грузовой лифт и пронзает насквозь, открыв своё лицо убийце брата, чтобы тот понимал, что вендетта была неминуема. Диего же сбивает с опоры повозку с золотом и Рафаэль Монтэро, запутавшись ногой в поводьях летит вниз, сбивая с собой и лифт, на котором стоял еще живой Харрисон Лав. Алехандро и Элена вместе успевают освободить рабочих перед тем, как рудник взрывается. Перед смертью Диего де ла Вега благословляет союз своей дочери и ученика и говорит, что Калифорнии всегда нужен Зорро. Крестьяне хоронят своего старого героя с соответствующими почестями.

Проходит некоторое время. Алехандро женился на Элене и взял фамилию своего тестя — де ла Вега. Он, как и Диего, рассказывает истории своему сыну, Хоакину, а Элена критикует его колыбельные, после чего отпускает его вершить дело отца. Монтеро и Лав мертвы, но Калифорния до сих пор не в безопасности от властолюбивых дворян и алчных бандитов. Маска Зорро вновь должна быть надета.

В ролях

См. также

Напишите отзыв о статье "Маска Зорро"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Маска Зорро

Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.