Массачусетский технологический институт

Массачусетский технологический институт (МТИ)
По-английски	Massachusetts Institute of Technology
Девиз	лат. Mens et Manus («Головой и руками»)
Основан	1861
Тип	частный
Целевой фонд	$ 13,475 млрд. (2015)
Президент	Рафаэль Райф
Место расположения	Кембридж, Массачусетс, США 42°21′32″ с. ш. 71°05′34″ з. д.42.35889° с. ш. 71.09278° з. д. / 42.35889; -71.09278
Кампус	городской, 68 га
Студентов	11 319
Бакалавров	4 512
Магистров и докторов	6 807
Преподавателей	1 021
Цвета
Талисман	бобр
Официальный сайт	[web.mit.edu/ web.mit.edu]
Категория на Викискладе

К:Учебные заведения, основанные в 1861 году

Массачу́сетский технологи́ческий институ́т (англ. Massachusetts Institute of Technology, MIT) — университет и исследовательский центр, расположенный в Кембридже (пригороде Бостона), штат Массачусетс, США. Также известен как Массачусетский институт технологий (МИТ) и Массачусетский технологический университет. Одно из самых престижных технических учебных заведений США и мира.

МИТ занимает лидирующие позиции в престижных рейтингах университетов мира, является новатором в областях робототехники и искусственного интеллекта, а его образовательные инженерные программы, программы в сфере информационных технологий, экономики, физики, химии и математики изданием U.S. News & World Report, известным своей системой ранжирования национальных университетов, из года в год признаются лучшими в стране. Институт также известен во многих других областях, включая менеджмент, экономику, лингвистику, политические науки и философию.

МИТ является крупнейшей в мире научно-исследовательской структурой (из неаффилированных к коммерческим корпорациям) по объёму ежегодных военных заказов на военные исследования (в 2014 расходы из бюджета института на НИОКР военной тематики составили $951 млн). В корпоративном сегменте с ним соперничают только такие гиганты как Lockheed Martin, Northrop Grumman, Raytheon, Boeing, ежегодные расходы которых на НИОКР превышают миллиард долларов.

Среди самых известных подразделений МИТ значатся лаборатория Линкольна, лаборатория информатики и искусственного интеллекта, а также школа управления. 81 член сообщества МИТ являются лауреатами Нобелевской премии, это рекордный показатель.

История

Первые годы

В 1861 году Содружество Массачусетса одобрило хартию Вильяма Бэртона Роджерса об учреждении «Массачусетского технологического института и Бостонского общества естествознания». Вильям Бэртон Роджерс хотел создать новую форму высшего образования, отвечающего вызовам стремительно развивающейся науки в середине XIX века, на которые классическое образование уже не могло дать адекватный ответ. После принятия хартии Роджерс стал искать средства, развивать учебную программу и подбирать подходящее место для института. План Роджерса, как он сейчас известен, базировался на трёх принципах: образовательная ценность полезных знаний, необходимость обучения через действия и объединение профессиональных и гуманитарных наук. Его философия — «обучение не в манипуляциях и мгновенных деталях науки, которые можно применить лишь на практике, а в знании и понимании всех основных научных принципов с их объяснениями». Из-за начавшейся несколько месяцев спустя гражданской войны первые занятия в МИТе прошли только в 1865 году в арендованном помещении торгового дома в пригороде Бостона.

Строительство первого здания МИТ в районе Бэк Бэй завершилось в 1866 году и было известно под названием «Бостонское техно» до тех пор, пока кампус не пророс через реку Чарльза в Кембридж в 1916 году. С течением лет научная и инженерная подготовка стала отходить от идеала Роджерса и сконцентрировалась больше на практических, чем теоретических предметах. Более того, институт столкнулся с финансовыми проблемами и проблемами набора профессорского-преподавательского состава. МИТ был до такой степени специализирован, что это причиняло ущерб остальному обучению. «Школа выше по реке» (Гарвардский университет) добивалась от администрации МИТа слияния; первоначальный план в 1900 году отменили из-за протестов выпускников института. В 1914 году официально объявили об объединении МИТа и гарвардского департамента прикладной науки, и оно должно было начаться, «когда институт займёт свои новые роскошные корпуса в Кембридже». Тем не менее, в 1917 году слияние с Гарвардом аннулировали из-за решения суда штата.

Стереоизображение МИТа, 19 век.

Роджерс-билдинг, 19 век.

План кампуса в Бостоне, 1905 г.

История МИТ

Расширение

Вышеописанные попытки объединения происходили параллельно с тем, как МИТ вырастал из лекционных и лабораторных помещений своего здания в Бостоне. Заняв свой пост в 1909 году, президент Ричард Маклорен искал пути расширения территории института. Анонимный жертвователь — Джордж Истман, как выяснилось позже, — подарил средства для покупки мили промышленных земель вдоль кембриджской стороны реки Чарльза. К 1916 году МИТ окончательно переехал в новые статные здания, выполненные в стиле неоклассицизма, и остаётся там до сих пор. Новый кампус подразумевал некоторые изменения в стагнирующей учебной программе, президент Карл Тейлор Комптон и вице-президент Вэнивар Буш в 1930 году кардинально изменили программу, увеличив важность «действительных» наук, таких как физика или химия, и уменьшая время на работу в мастерских или рисование чертежей. Несмотря на сложность в годы Великой депрессии, реформы упрочили доверие к возможностям института поддерживать своё лидерство в науке и инженерном искусстве. По воле случая они также укрепили академическую репутацию МИТа в канун Второй мировой войны, привлекая учёных и исследователей, позже внёсших большие вклады в Радиационную лабораторию, Инструментальную лабораторию и другие военные исследовательские программы.

МИТ значительно изменился, оказавшись вовлечённым в военные исследования Второй мировой войны. Буш — вице-президент института, проректор — стал главой Национального исследовательского оборонного комитета, позже ставший Отделом научных исследований и разработок, ответственным за проект Манхэттен. Поддерживаемые правительством исследования обеспечили фантастическое увеличение исследовательского персонала института и физических лабораторий, переместив акцент со студентов на аспирантов. Во время холодной войны и Космической гонки 1950—1960-х годов росло беспокойство по поводу технологического разрыва между США и СССР. Участие МИТа в военно-промышленном комплексе страны стало источником гордости в кампусе. Тем не менее, в конце 1960-х — начале 1970-х годов активно протестующие против этих исследований студенты и преподаватели-активисты потребовали от администрации института выделить такие лаборатории в то, что стало Лабораторией Чарльза Старка Драпера и Лабораторией Линкольна. Масштаб этих протестов отражает факт, что МИТ имел больше имён в «списке врагов президента Никсона», чем любая другая организация; среди этих людей есть президент института Джером Виеснер и профессор Ноам Хомски. Заметки, открывшиеся во время Уотергейтского скандала указывали, что Никсон урезал федеральные ассигнования МИТу из-за «антиоборонной точки зрения Виеснера».

Испытания и разногласия

МИТ номинально стал местом совместного мужского и женского обучения с 1870 года, когда зачислили Эллен Сваллоу Ричардс. Девушки-студентки, тем не менее, оставались в незначительном меньшинстве (примерно несколько десятков) до открытия первого женского общежития — МакКормик Холл — в 1964 году. Женщины составили 43 % всех студентов и 29 % аспирантов, зарегистрированных в 2005 году. Ричардс стала первым преподавателем-женщиной в МИТе, специализирующейся на охране окружающей среды. В 1998 году МИТ стал первым серьёзным учебным заведением, признавшим существование систематического перекоса в отношении женщин-преподавателей и поддержавшим усилия по исправлению сложившейся ситуации. В 2003 году в новостях института опубликовали большое количество статей, из которых следует, что статус женщины улучшился в течение последних лет. В августе 2004 года кандидатуру Сюзан Хокфилд, молекулярного нейробиолога, одобрили, и она стала первым президентом-женщиной. Она приняла должность как шестнадцатый президент института 6 декабря 2004 года.

МИТ оказался не свободен и от других разногласий. В 1986 году Дэвид Балтимор, Нобелевский лауреат, и его коллега Тереза Иманиши-Кари были обвинены в подлоге результатов исследований. За этим последовало расследование Конгресса, которое потребовало от Балтимора отказаться от назначения на пост президента Университета Рокфеллера, хотя обвинение с Иманиши-Кари было снято и он стал президентом Калтеха. В середине 80-х годов XX века историк науки Дэвид Ф. Нобл, контракт с которым не был продлён, обвинил МИТ в своём беспричинном увольнении, когда он публиковал несколько книг и документов, критикующих отношения МИТ с корпорациями и военными ведомствами. Этот случай стал общеизвестным, подняв вопрос, до какой степени у научного работника есть право на свободу слова. В 2000 году профессор Тед Постол обвинил администрацию МИТа в попытке замолчать подлог исследовательских данных в Лаборатории Линкольна в отношении теста баллистических ракет; расследование этого дела до конца ещё не закончено. Большое количество членов сообщества МИТа вовлечено в свободное программное обеспечение, как Ричард Столлман или Хал Абельсон. Газета студентов МИТа — МИТ Тех —стала первой газетой в web. В 2001 году МИТ объявил, что планирует выложить множество материалов по разным курсам как часть своего проекта OpenCourseWare. Также Николас Негропонте из Медийной лаборатории является главой инициативы «Ноутбук каждому ребёнку».

Сотрудничество с Россией

В середине июня 2011 ректором Массачусетского технологического института профессором Рафаэлем Райфом и президентом фонда «Сколково» Виктором Вексельбергом было подписано соглашение о создании в иннограде университета под рабочим названием Skolkovo Institute of Science and Technology (SIST), Сколковский институт науки и технологий (СИНТ, ныне — Сколтех). договорённость между «Сколково» и «MIT Sloan» построена на принципах проектного обучения, которые лежат в основе образовательного подхода обеих школ и предполагает сотрудничество на базе обмена модулями по программам МВА.

В октябре 2013 года президент Массачусетского технологического института Лео Рафаэль Райф возглавил Международный совет Московского физико-технического института (МФТИ).

Факультеты (программы)

• Архитектуры
• Астрономии
• Аэронавтики
• Биологии
• Гуманитарных наук
• Здравоохранения
• Инженерного дела
• Информационных технологий
• Математики
• Менеджмента
• Физики
• Химии

Стоимость обучения

Стоимость обучения, включая проживание, в среднем составляет 40800 долларов США в год.

Позиции и репутация

МИТ стоит под итоговым номером 2 среди двухсот лучших университетов мира по версии The Times (2004—2005 годы): номер 1 в технологии и инженерном искусстве и номер 2 в науке^{[источник?]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)}. Национальный исследовательский совет в исследовании 1995 года среди университетов США присвоила институту номер 1 по репутации и номер 4 по цитатам и наградам. Программа Ломбарди по измерению производительности университетов стабильно показывает МИТ среди 5 лучших национальных университетов с 2000 года — с начала программы.

Программы МИТа по химии, компьютерной науке, инженерному искусству, математике и физике, — каждой был присвоен первый номер в рейтингах Новостей США и Мирового отчёта 2007. Инженерная школа имеет постоянный первый рейтинг среди студенческих программ с тех пор, как журнал впервые провёл своё голосование в 1988 году. Школа управления стала вторым номером для студентов и четвёртым среди всех программ MBA по версии рейтинга US News 2006 года. The Washington Monthly поставил первым номером МИТ в рейтинге колледжей для поступающих в 2005 году и то же в 2006 году. В 2014 году МИТ занял 3 позицию в Академическом рейтинге университетов мира, 5 место в рейтинге лучших вузов США по версии Forbes.

Культурная и студенческая жизнь

МИТ никогда не выдавал почётных степеней; единственный путь получить диплом — заработать его. В дополнение к этому, институт не выдаёт атлетических стипендий, степеней за постороннюю работу или латинских почестей при окончании обучения — философия в том, что окончить МИТ — большая честь. Институт иногда выдаёт, в редких случаях, почётные степени профессоров; Уинстон Черчилль получил эту степень в 1949 году, Салман Рушди в 1993 году. Сотрудники и студенты могут гордиться собой только на основе умственных способностей и достижений, и профессора часто говорят, что они составляют рейтинг студентов «по алфавиту». Из-за давления науки культуру МИТа часто характеризуют отношениями любви и ненависти. Неформальный девиз школы — аббревиатура IHTFP («I hate this fucking place», «I have truly found paradise», «Institute has the finest professors», и т. д.)

Медиа-лаборатория

Симмонс-Холл, построен в 2002 г.

Кресжская аудитория

Здания МИТ

В 1970 году ректор Института отношений Бенсон Р. Шнайдер опубликовал «Скрытую программу», в которой он рассуждает о том, что масса предположений и требований управляет жизнью студентов МИТа и подавляет их способности к творческому мышлению. Шнайдер утверждает, что неписанные правила часто значат больше «официальной программы», и эта ситуация не является исключительно МИТовской.

Институт всегда стремился предоставить своим студентам свободу самовыражения. Так, например, отличительной чертой сайта MITadmissions.org является наличие блогов и аккаунтов, созданных студентами, содержание которых не подверглось редактированию со стороны администрации.

Такая позиция учебного заведения влияет на развитие этики хакеров. Сам термин «хакер» и большая часть хакерской культуры произошли из МИТа, начиная с TMRC и Лаборатории ИИ в конце 1950-х — начале 1960-х годов. Список местных хакеров включает Ричарда Столлмана и профессоров Джеральда Джея Сассмана и Тома Найта.

В МИТе термин «хак» имеет несколько значений. «Хакнуть» может означать физическое обследование территории (часто внутри кампуса, но иногда и снаружи), которая обычно недоступна — крыши и вентиляционные шахты. «Хак» также означает хорошо подготовленное практическое увеселение, не только умная техническая борьба. Например, когда в общежитиях начали подходить к концу свободные места, «Хакеры» построили на крыше главного здания (Building #10) комнату и распределили туда несколько новичков.

Стремление к антиавторитаризму иногда перебарщивает и в других формах. В 1977 году две студентки-второкурсницы Сюзана Гильберт и Роксана Ричи подверглись дисциплинарному взысканию за опубликованную 28 апреля статью в альтернативном еженедельнике МИТа. Названная «Руководство потребителя по молодым людям из МИТ» (Consumer Guide to MIT Men), эта статья представляла собой сексуальное исследование 36 молодых людей, с которыми две девушки решили переспать; все 36 были затем расставлены в список по их производительности. Гильберт и Ричи намеревались переделать таблицы с учётом рейтинговой системы и книжек с фотографиями, используемые парнями для поиска девушек, но их статья привела не только к дисциплинарному наказанию, но и к петиции, подписанной двумястами протестующими студентами, и к осуждению президента Джерома Б. Виеснера, который опубликовал ярую критику статьи. Другой ляпсус в кампусе случился, когда в конце 1970-х годов фильм о традиционном дне регистрации заменили на «Звёздные войны».

Самоубийство студентки Элизабет Шин в 2000 году привлекло внимание к суицидам в МИТе и привело к спорам, имеет ли МИТ необычно большое количество самоубийц. Статья в «Бостонском глобусе» утверждает, что студенты института гораздо более предрасположены наложить на себя руки, чем в двенадцати других сравнимых учебных заведениях, и цитирует психиатра, который распознал «заразные самоубийства». Действительно ли, в МИТе самоубийц больше, постоянно обсуждается; к примеру, лицензированный социальный работник, написал в Psychiatric Times статью, в которой отметил, что «в МИТе самоубийц примерно столько же, сколько и в среднем по стране, если учитывать чрезвычайно мужской коллектив школы.» В конце 2001 года оперативная группа института рекомендовала улучшить службы психического здоровья. Канцлер Филип Л. Клэй объявил о том, что МИТ будет воплощать рекомендации, включая расширение штата и рабочих часов в центре психического здоровья.

Один из корпусов МИТ. Архитектор — Фрэнк Гери

Спортивный и оздоровительный центр

«Бесконечный коридор»

МИТ предлагает атлетические программы по 41 виду спорта университетского уровня. Институтские команды называются «Инженеры», их талисман с 1914 года — бобёр, «природный инженер». (Или иногда: «Бобр является инженером среди животных — студенты МИТа — животные среди инженеров.») Лестер Гарднер дал следующее толкование: «Бобёр не только символизирует технику, но его привычки становятся нашими собственными. Бобёр замечателен своими инженерными и механическими способностями и привычкой к труду. Его привычки принадлежат вечеру. Он делает свою лучшую работу ночью.» Они участвуют в третьем дивизионе NCAA, Мужской и Женской атлетических ассоциациях Новой Англии, Футбольной ассоциации Новой Англии, командно в первом дивизионе NCAA и Западной гребельной ассоциации колледжей. Они участвовали в нескольких больших колледжовых сборных в 1980 году, выиграв национальный и мировой чемпионат.

Команды МИТа выигрывали или занимали призовые места в национальных чемпионатах по стрельбе из пистолета, лёгкой атлетике, бегу по пересечённой местности, фехтовании и водном поло. В МИТе также есть кампусная радиостанция, ежегодная «охота за тайной» на выходные в неделю со днём Мартина Лютера Кинга, а также один из старейших современных танцклубов времени вестернов в стране. Общество научной фантастики МИТа поставило перед собой цель собрать самую большую в мире общедоступную коллекцию научно-фантастических книг на английском языке. Симфонический оркестр МИТа записывается после поддержки Дэфида Эпштейна в 1970-х. Стало традицией, что при каждом начале цикла лекций LSC смотрят фильм на тридцатипятимиллиметровой плёнке 1970-х годов, перед показом которого проносится дружный вздох «LSC… сосёт»; иногда его можно услышать и в других театрах около Бостона. Они принесли много знаменитых ораторов и артистов, включая таких, как Гари Ларсон, Уеирд Ал Янкович, и бывший секретарь по обороне Роберт Макнамара.

Проживание студентов

МИТ гарантирует общежитие на четыре года для всех студентов. Приставленные руководитель группы и комендант выполняют двойную роль, помогая студентам и проверяя их на имеющиеся медицинские или психологические проблемы. Студентам разрешается выбрать общежитие и этаж до приезда в кампус; как результат, среди живущих появляются различные сообщества. Хотя большое количество общежитий предоставляет разнообразие выбора возможностей жилья, общежития на Массачусетс Авеню и на востоке от него стереотипно более приспособлены для контркультурной деятельности. Более старые общежития, как Бексли холл и Восточный кампус ограничивают широкую свободу действий в оформлении, которое включает в некоторых случаях обои, решётки, совершенно чёрные коридоры и стенные аквариумы.

Многие старшекурсники предпочитают жить в студенческих мужских, женских и смешанных общинах, большинство из которых располагаются за рекой в районе Бэк Бэй с историческим месторасположением МИТа. До 2002 года первокурсники, получившие членство в этих организациях могли переезжать туда немедленно, оставляя систему общежитий. После смерти Скотта Крюгера от алкоголя в сентябре 1997 года как новоиспечённого члена общины Фи Гамма Дельта, институт начал требовать от всех первокурсников проживания в общежитиях.

MIT Technology Review

6 января 2016 года в онлайн журнале MIT Technology, относящемся к институту, появилась статья, свидетельствующая о том, что в лабораториях США выращиваются гибриды людей и животных. Американский радио ведущий Алекс Джонс осудил деятельность журнала, заявив, что подобные новости являются пропагандой, призванной внедрить положительное отношение к подобным экспериментам в сознание масс.

Интересные факты

• Отметки на Гарвардском мосту сделаны в малораспространённой единице длины — смутах. В 1958 году студенты МИТа решили измерить длину Гарвардского моста, соединяющего Бостон и Кембридж с помощью одного из своей компании — студента по имени Оливер Смут, которого в лежачем положении перемещали дальше и дальше, делая краской отметки. Общая длина моста составила «364.4 smoots plus one ear» (англ. 364,4 смута и ещё одно ухо), а сама единица смут равна примерно 170 сантиметрам. После реконструкции моста в 1988 году городские власти стёрли все отметки, которые студенты постоянно обновляли. Однако вмешались полицейские, которым было удобно сообщать о происшествиях на мосту, ориентируясь по смутам, и линии восстановили. Сам Оливер Смут потом стал президентом Американского национального института стандартов, а впоследствии и возглавил Международную организацию по стандартизации.

См. также

• MIT Press

Ссылки

• [web.mit.edu/ Официальный сайт MIT] (англ.)
• [ocw.mit.edu/ Учебные материалы MIT онлайн] (англ.)
• [hacks.mit.edu/ Галерея розыгрышей MIT] (англ.)

Отрывок, характеризующий Массачусетский технологический институт

В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!