Массманн, Ганс Фердинанд

Ганс Фердинанд Массманн
Hans Ferdinand Maßmann
Дата рождения:	15 августа 1797(1797-08-15)
Место рождения:	Берлин
Дата смерти:	3 августа 1874(1874-08-03) (76 лет)
Место смерти:	Мускау
Научная сфера:	германистика, медиевистика
Место работы:	Мюнхенский университет
Учёное звание:	профессор
Известен как:	активист движения гимнастов

Ганс Фердина́нд Ма́ссманн (нем. Hans Ferdinand Maßmann; 15 августа 1797, Берлин — 3 августа 1874, Мускау, Верхняя Лужица) — немецкий филолог-медиевист, занимавший первую кафедру германистики в Мюнхене. Один из активистов движения гимнастов.

Биография

Ганс Массманн вырос в семье часовщика в Берлине, здесь же начал изучать теологию и классическую филологию. В то же время он занимался у известного «отца гимнастики» Фридриха Людвига Яна. Подоплёкой движения гимнастов в то время была идея о поднятии физических и духовных сил, направленных на борьбу с наполеоновской Францией.

После службы в армии Массманн был направлен в Йену, где продолжил обучение и активистскую деятельность движения. На Вартбургском студенческом празднике в 1817 году Массманн был замечен в сжигании не немецких книжных изданий и антинациональных документов, за что был приговорён управлением университета в восьмидневному заключению в карцер. В период с 1818 по 1819 занимался продвижением идей движения в Бреслау (Вроцлав), однако из-за так называемых «вроцлавских дебатов» с противниками был вынужден переселиться в Магдебург, где написал свою известную студенческую патриотическую песню «Ich hab mich ergeben».

После долгих лет агитации и активистской деятельности, не имея никакой материальной поддержки, в 1821 году Массманн останавливается в Нюрнберге, где работает учителем. Спустя пять лет переезжает в Мюнхен и работает физкультурником в кадетском корпусе. В 1929 Массманн защитил докторскую диссертацию и был определён на новую кафедру германистики в Мюнхенский университет Людвига-Максимилиана. Вернуться к работе в рамках движения его приглашало прусское министерство, предлагая место в Берлине, но в силу личных причин Массманн не смог продолжить дальнейшую работу.

Память

Деятельность Массманна как физкультурника и преподавателя германистики описывается неоднозначно. Будучи профессором филологии, Массманн написал множество трудов по истории немецкого языка и немецкой литературе, однако уже его современники отмечали стилистические и исследовательские недостатки его работ.

Генрих Гейне взял Массманна в качестве прототипа для стихотворения «Verkehrte Welt», где изображал его превосходным гимнастом, однако смысл стихотворения говорит об обратном, так как в нём представлен искажённый мир (Das ist ja die verkehrte Welt, wir gehen auf den Köpfen!).

Источники

• Шерер В. Maßmann, Hans Ferdinand // Allgemeine Deutsche Biographie. — Leipzig: Duncker & Humblot, 1884. — Т. 20. — С. 569–571.
• Joachim Burkhard Richter. Hans Ferdinand Maßmann. Altdeutscher Patriotismus im 19. Jahrhundert. — Berlin, New York: De Gruyter, 1992.
• [portal.dnb.de/opac.htm?query=Woe%3D119059193&method=simpleSearch Katalog der Deutschen Nationalbibliothek: Hans Ferdinand Maßmann] (нем.). DNB. Проверено 15 июля 2012.

Отрывок, характеризующий Массманн, Ганс Фердинанд

Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.