Массовое убийство в Лувесьенне

Массовое убийство в Лувесьенне 27 февраля 1995 года
Место атаки	Лувесьен, Иль-де-Франс, Франция
Цель атаки	Российский бизнесмен Евгений Полевой и члены его семьи и гости
Дата	27 февраля 1995 года
Способ атаки	массовое убийство
Погибшие	6
Террористы	официально — Алексей Полевой; вероятно, неизвестные киллеры

Массовое убийство в Лувесьенне — убийство семьи российского бизнесмена Евгения Полевого из 4 человек и двоих гостей, произошедшее 27 февраля 1995 года в Лувесьене, пригороде Парижа.

Семья Полевых

Евгений Полевой родился в Витебске Белорусской ССР. Окончил Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Проходил военную службу в Туркменской ССР в должности военного переводчика. В 1970-е годы вступил в КПСС, с 1976 года работал в обществе дружбы «СССР — Франция». В те же годы прочно обосновался в Москве, дружил со многими влиятельными чиновниками СССР и даже Франции, например, с Франсуа Миттераном. Имел жену и сына Алексея.

В середине 1980-х годов Полевой был уволен из общества и поступил на работу в управление снабжения Министерства морского флота. Позже его коллега по работе в этом ведомстве вспоминал:

В 1985 году Евгений потерял всякий стыд. Он испытывал наслаждение, ставя людей в унизительное положение. Однажды заявился на юбилей моего начальника с проститутками. Потом организовал кампанию против руководства, которое без всяких оснований обвинил в расхищении имущества министерства.

В то же время Евгений Полевой развёлся с женой и вновь женился. В конце 1980-х годов он начал заниматься бизнесом, основал компанию «Интерпром», занимавшуюся торговлей лесом. После августовского путча 1991 года, когда было проведено массовое сокращение в КГБ СССР, Полевой сделал начальником по кадрам в своей компании бывшего генерала Владимира Фоненко. Также в компании стали работать бывший заместитель министра лесной промышленности СССР Николай Савченко со своими инженерами. Всё это породило слухи о связях «Интерпрома» с различными государственными органами. Неоднократно муссировались слухи о причастности Полевого к махинациям с нефтью, цветными металлами и торговле наркотиками.

Полевой вскоре стал заниматься активной деятельностью в Туркменистане. В начале 1992 года в Ашхабаде была основана фирма «Ригел». Доподлинно неизвестно, чем она в действительности занималась. По одной из версий, изложенной братом Евгения Полевого Дмитрием, она служила промежуточным звеном в торговле наркотиками и отмывании денег. Также по некоторым данным Полевой был лично знаком с президентом Туркмении Сапармурадом Ниязовым.

По воспоминаниям знакомых Полевого, он обладал невероятной хитростью и изворотливостью, но вместе с тем имел сложный характер, постоянно наживал себе врагов. С сыном Алексеем был груб, часто бил его. Полевой постоянно унижал партнёров и даже обворовывал их. В 1994 году с ним расстались его партнёры Владимир Романов и Владимир Фоненко. Оба они заявили, что «выносить Полевого не было сил» и что «это был негодяй, который не умел вести себя как полагается в делах». У многих знакомых Полевого также остались отрицательные впечатления о нём.

С начала 1990-х годов Евгений Полевой постоянно проживал во Франции, в пригороде Парижа Лувесьене. Вместе с ним там обосновалась его вторая жена Людмила и сын от первого брака Алексей. По некоторым данным, Полевые переехали во Францию, потому что в России им угрожали расправой.

Убийство

27 февраля 1995 года в 3 часа ночи в лувесьеннское отделение полиции позвонил 16-летний Алексей Полевой и сообщил, что вся его семья со знакомыми расстреляна в их собственном доме. Прибывшие на место преступления французские полицейские обнаружили 6 трупов — Евгения Полевого и его жены Людмилы, её родителей и супружеской пары, гостившей у Полевых.

На следующий день Алексей признался в том, что именно он совершил массовое убийство. В качестве мотива он назвал невозможность более терпеть деспотический характер отца. С самого начала это признание вызвало серьёзные сомнения. Так, например, из 16 произведённых выстрелов 15 оказались смертельными, а подросток едва ли мог настолько хорошо владеть огнестрельным оружием. Тем не менее, на руках Алексея были обнаружены следы пороха, на оружии — его отпечатки пальцев. Алексею Полевому предъявили обвинение в убийстве шести человек, что, по французским законам грозило ему пожизненным заключением, однако, учитывая его юный возраст, он был бы приговорён к 18-20 годам лишения свободы.

Расследование

В основу обвинения была положена «патологическая неприязнь» между Алексеем и Евгением Полевыми. Однако многие в этом сомневались — Евгений перевёз сына во Францию, снимал ему квартиру в Париже, ежемесячно давал по 10 000 французских франков на карманные расходы.

В ноябре 1995 года Алексей Полевой отказался от своих прежних показаний, заявив, что его семью убили двое неизвестных, которые заставили его сделать несколько выстрелов в смертельно раненного отца, что и объясняет отпечатки на оружии и следы пороха на руках, а также взять на себя вину в убийстве, после чего забрали с собой некую красную папку с документами. Впрочем, следствие отвергло эти показания.

Брат Евгения Полевого Дмитрий также не поверил в виновность Алексея. Он заявил, что у него есть доказательства невиновности его племянника, и собирался их представить французскому следствию. Однако в 1996 году Дмитрий Полевой исчез, а через несколько дней его тело было обнаружено на окраине Витебска.

Следствие длилось три года, после чего дело было передано в суд.

Суд

В марте 1998 года состоялось заключительное судебное слушание. Прокурор Сильви Лотто потребовал для Алексея Полевого максимального для несовершеннолетнего наказания — 18-20 лет лишения свободы. Суд присяжных признал его виновным в убийстве 6 человек, однако судья вынес весьма странный приговор — 8 лет лишения свободы. Многие подумали, что суд понимал, что едва ли Алексей мог убить всю свою семью, но связываться с «русской мафией» не пожелал.

Подавать апелляцию Алексей Полевой отказался по совету адвоката, так как новый суд мог бы вынести приговор не в его пользу. В июле 2000 года Алексей Полевой условно-досрочно освободился. Дальнейшая его судьба точно неизвестна, возможно, он остался жить во Франции.

Массовое убийство в кино

В 1999 году был снят документальный фильм из цикла «Криминальная Россия» — «Убить по-русски», в котором была предпринята попытка разобраться в перипетиях этого дела.

Отрывок, характеризующий Массовое убийство в Лувесьенне

– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.