Массовое убийство в Розберге

Массовое убийство в Розберге
Место атаки	Розберг, штат Орегон, США. 43°17′20″ с. ш. 123°19′55″ з. д.43.2888° с. ш. 123.3320° з. д. / 43.2888; -123.3320     (Snyder Hall)
Дата	Четверг, 1 октября 2015 10:38 — 10:48 (UTC-7)
Способ атаки	Стрельба из огнестрельного оружия, Массовое убийство, Стрельба в школе
Оружие	Полуавтоматическая винтовка «Del-Ton» 5,56×45 мм Пистолет Glock 9 mm Пистолет Smith & Wesson 40-го калибра
Погибшие	10 (включая стрелявшего)
Раненые	9
Убийцы	Кристофер Шон Харпер-Мерсер, 26 лет

Стрельба в Розберге (штат Орегон, США) произошла 1 октября 2015 года на территории кампуса колледжа Ампква. 26-летний местный житель Кристофер Шон Харпер-Мерсер застрелил 9 человек и ранил ещё девятерых на территории кампуса, после чего застрелился.

Предыстория

Это уже второй подобный инцидент в Розберге. Первый случай произошёл 23 февраля 2006 года, когда 14-летний ученик «Roseburg High School» Винсент Уэйн Лэудоро, подвергающийся издевательствам со стороны своих одноклассников, тяжело ранил из пистолета 16-летнего Джозефа Монти, после чего попытался совершить самоубийство, но прибывшие полицейские предотвратили его и арестовали стрелявшего. В июле 2006 года суд приговорил его к 11 годам тюремного заключения.

Ход событий

Согласно показаниям выживших студентов, преступник начал стрельбу в 10:38 (UTC−7) в аудитории №15, где проходила лекция по изучению английского языка.

По словам 18-летней Анестейши Бойлан, находившейся в тот момент в аудитории, преступник убил преподавателя, внезапно произведя выстрел в стеклянную дверь. Затем Мерсер вошел в аудиторию и, направив оружие на шокированных студентов, приказал им назвать своё вероисповедание. Услышав, что некоторые назвали себя христианами, сказал: «Ладно, раз вы христиане, то отправитесь и увидите Бога сию секунду!», после чего открыл по ним огонь. Сама Бойлан получила ранение в позвоночник и была госпитализирована.

Уходя, Харпер-Мерсер приказал одному из студентов оставаться в углу аудитории, после чего вручил ему пакет и сказал передать его полиции.

Затем преступник попытался проникнуть в другую аудиторию, но женщина-преподаватель закрыла собой дверь, и после неудачной попытки открыть её, Мерсер выстрелил сквозь дверь не менее 18 раз, буквально изрешитив женщину.

Почти в тот же момент, стрелка попытался обезвредить 30-летний Крис Минц, бывший военнослужащий вооруженных сил США. Минц попытался накинуться на стрелявшего, чтобы предотвратить его вход в другую аудиторию, но преступник вовремя заметил его и произвел в мужчину три выстрела. Упавший на пол Минц прокричал убийце «Сегодня день рождения моего сына, ему всего шесть!» в ответ на это Мерсер выстрелил в него еще дважды.

Примерно в это же время на телефон службы спасения поступил звонок из кампуса. Звонивший сообщил, что по территории кампуса движется вооруженный человек и стреляет в людей без разбора. Позже в полицию начали поступать и другие звонки подобного содержания.

В 10:44 утра, через шесть минут после начала стрельбы, к месту происшествия прибыли первые полицейские машины. Шериф Даглас Джон Хэнлин, вместе со своим помощником и сотрудником охраны учебного заведения, двинулся в сторону стрелявшего. Увидев их, преступник открыл огонь по стражам правопорядка.. Перестрелка продолжалась от двух до четырёх минут, после чего, примерно в 10:48 утра, раненый в правую руку нападавший, застрелился в одной из аудиторий.. Никто из сотрудников полиции не пострадал.

Нападавший

Стрелок — Кристофер Шон Харпер-Мерсер (англ. Christopher Sean Harper-Mercer) (26 июля 1989 — 1 октября 2015 ), местный житель, студент заочной формы обучения «Umpqua Community College».

Преступник родился в Ланкашире. До 16 лет жил с матерью и отцом в Калифорнии. Затем, после развода родителей, вместе с матерью, перебрался в Орегон, где та получила престижную должность. Не смотря на то, что по решению суда оба родителя имели равные права по опеке над сыном, до 18 лет Харпер-Мерсер не виделся со своим отцом.

В 2008 году Мерсер завербовался в новобранцы Армии США, но через месяц был уволен оттуда во время прохождения курса подготовки на военной базе «Fort Jackson» штат Южная Каролина, США. Официальная версия - «по состоянию здоровья». Но бывшие сослуживцы рассказывали, что Мерсер был уволен из армии, так как пытался покончить с собой, не выдержав эмоциональных и физических нагрузок.

В 2009 году Кристофер закончил «Switzer Learning Center», для лиц с эмоциональными проблемами и лиц, имеющих проблемы с умственным развитием. В 2013 году вместе с матерью они переехали в городок Винчестер, когда его мать получила там работу.

В их доме хранилось не менее 14 единиц огнестрельного оружия, на которые у матери Мерсера было разрешение. Среди арсенала было как минимум два пистолета Glock и винтовка AR—15, которые всегда находились в заряженном состоянии и лежали у всех на виду, что противоречит действующему законодательству, штата Орегон. По словам соседей, Мерсеры очень часто выезжали на стрельбище. Самого Мерсера соседи описывали, как «злого молодого человека, вечно недовольного жизнью и ведущего замкнутый образ жизни». Отец преступника — Ян Мерсер, позже предположил, что у сына была затяжная депрессия в связи с проблемами психики.

Мерсер придерживался антирелигиозных и расистских взглядов. Он писал одобрительные комментарии в интернете по поводу Массового убийства в «Сэнди-Хук» и Стрельбы в Айла-Висте.

Полиции стало известно, что 1 сентября 2015 года Мерсер получил письмо от администрации «Umpqua Community College» о том, что в случае не погашения задолженности по оплате обучения размером в 2.021$, он будет отчислен из колледжа не позднее 6 октября 2015 года.

30 сентября 2015 года оставил сообщение на анонимном имиджборде 4chan, в котором сообщил, что собирается устроить стрельбу, чтобы стать героем новостей. Также в сообщении он сказал, что чувствует себя очень замкнуто и одиноко. Там же было написано, что он осознает, что сам по себе – ни на что не способное ничтожество.

Отрывок, характеризующий Массовое убийство в Розберге

Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».