Массовое убийство на железной дороге Лонг-Айленда

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Массовое убийство на железной дороге Лонг-Айленда — преступление с применением огнестрельного оружия, которое совершил Колин Фергюсон (англ. Colin Ferguson, род. 14 января 1958) на железной дороге Лонг-Айленда (англ. Long Island Rail Road, LIRR) в Гарден-сити (округ Нассо штата Нью-Йорк). Позднее он был осуждён за убийство шестерых и ранение девятнадцати других жертв.

7 декабря 1993 года поезд LIRR подошёл к станции Мериллон авеню. Фергюсон извлёк своё оружие и открыл огонь по пассажирам. Он убил шестерых и ранил девятнадцать человек, пока его не остановили трое пассажиров: Кевин Блюм (Kevin Blum), Марк Макэнти (Mark McEntee) и Майк O’Коннор (Mike O’Connor). Суд над Фергюсоном был отмечен необыкновенными событиями: он уволил своего защитника и настаивал на том, что будет защищать себя сам и допрашивать собственных жертв.

17 февраля 1995 года Фергюсон был осуждён за убийство шестерых пассажиров, умерших от причинённых им ранений. Он также был осуждён за покушение на убийство девятнадцати пассажиров. По состоянию на 2013 он отбывает свою меру наказания в 315 лет и 8 месяцев в исправительном учреждении Апстейт (Upstate Correctional Facility) округа Франклин штата Нью-Йорк[1]. Ближайшее слушание о досрочном освобождении состоится 6 августа 2309 года.





Жизнь Колина Фергюсона

Юность

Колин Фергюсон родился 14 января 1958 в г. Кингстон (Ямайка)[2] в семье фон Германа и Мей Фергюсон. Фон Герман, богатый фармацевт и управляющий фармацевтической компанией (Hercules Agencies)[3] был описан журналом Time как «один из наиболее влиятельных бизнесменов на Ямайке»[4].

Семья Колина Фергюсона, включая четырёх его братьев, проживала в двухэтажном доме с няней и экономкой в пригороде Кингстона Хейвендейл. Фергюсон с 1969 по 1974 посещал местную вечернюю школу Калабар[5], директор которой описывал его как «отличного студента», игравшего в крикет и футбол[2]. Фергюсон закончил школу третьим в классе[5].

В 1978 году, когда Колину Фергюсону было 20 лет, его отец фон Герман погиб в автомобильной катастрофе, на его похоронах присутствовали правительственные и военные знаменитости. Вскоре после этого мать Колина умерла от рака. Смерть родителей положила конец семейному благополучию[4]. Друзья семьи отмечали, что это сильно расстроило Колина. В 1982 году он переехал в США по гостевой визе. Его друзья предполагали, что у него были проблемы с расизмом в Америке[3] и он чувствовал разочарование, поскольку не мог найти работу кроме чёрной[6].

Жизнь в США

Фергюсон повстречал Одри Уоррен, гражданку США ямайского происхождения, и 13 мая 1986 года вступил с ней в брак[7], что дало ему право на постоянное место жительства в США. Фергюсон и Уоррен переехали в дом на Лонг-Айленде, где часто устраивали драки, порой до такой степени, что требовалось вмешательство полиции[5]. 18 мая 1988[7] Уоррен добилась развода с Фергюсоном, заявив, что брак закончился, поскольку они придерживаются «различных социальных взглядов»[8]. Знакомые говорили, что Уоррен оставила Фергюсона, так как он был «слишком агрессивен или враждебен» по отношению к ней[6] и что развод стал «сокрушительным ударом» для Фергюсона[5]. Он устроился на работу делопроизводителем в Ademco Security Group в Сёссете, штат Нью-Йорк (деревня на северном побережье Лонг-Айленда). 18 августа 1989 года в поисках накладных из картотеки Фергюсон поскользнулся и упал со стула, повредив голову, шею и спину[5], что привело к его увольнению[4]. Он подал жалобу в бюро по компенсациям для рабочих штата Нью-Йорк (New York State Workers' Compensation Board), где его дело рассматривалось в течение следующих нескольких лет[2]. Фергюсон поступил в колледж района Нассау, где три раза попадал в списки декана[4]. В этом году его вынудили уйти после слушания дисциплинарного комитета по поводу его агрессии против преподавателя[2].

«Он был одержим расизмом. Было чувство что он может укусить». — Хью Уилсон, профессор университета Аделфи.

— [9]

В конце 1990 года Фергюсон перевёлся в университет Аделфи в Гарден-сити, где обучался управлению бизнесом[2]. Он высказывался против сосуществования с белыми и обычно призывал к насилию и к революции, регулярно обвинял окружающих в расизме, даже в случае совершенно непримечательных столкновений. Однажды он обвинил белую женщину в библиотеке в том что она выкрикивала расистские эпитеты в его адрес после того как он спросил её о классном задании. Расследование по поводу инцидента не проводилось. Позднее Фергюсон на симпозиуме говорил с преподавателем о её жизни в ЮАР и прервал её возгласом «нам следует поговорить о революции в ЮАР и о том, как нам избавиться от белых!»[9] и «Убить всех белых!»[4]. Когда студенты и преподаватели попытались успокоить его, Фергюсон стал им угрожать, периодически возвещая «Революция чёрных достанет вас!»[9]. В июне 1991 из-за угроз его временно отстранили от учёбы[9] и, хотя он мог снова приступить к учёбе по окончанию этой меры, он предпочёл не делать этого[2].

За два года до стрельбы

В 1991 году Фергюсон снял комнату в округе Флатбуш (Бруклин)[2], он был безработным[4] и проживал среди иммигрантов из западной Индии. Соседи говорили, что он одевался очень опрятно, но держался замкнуто и редко улыбался кому-либо или разговаривал с кем-нибудь, только изредка приветствовал кого-либо[2]. Тем не менее, его квартирный хозяин Патрик Деннис говорил, что однажды Фергюсон сказал ему: «Я — великий человек. Это единственное что меня удерживает. Это белые люди.»[5]. В 1992 году бывшая жена Фергюсона Одри Уоррен подала жалобу в полицию, обвиняя его в том, что он пытался открыть багажник её машины. До этого Уоррен не видела его со времени развода[4]. В феврале 1992 Фергюсон был арестован и обвинён в преследовании женщины в метро. Женщина пожелала занять место рядом с ним и попросила его подвинуться, после чего тот заорал на неё и зажимал её локоть и ногу пока подоспевшие полицейские не уложили его на пол. Фергюсон пытался бежать и кричал: «Братья, придите мне на помощь!»[10]. Он посылал письма комиссару полиции Нью-Йорка и другим высшим руководителям с жалобами на свой арест, описывая его как «тягучий (так в оригинале) и расистский»[2] и обвиняя арестовавших его полицейских в грубом обращении. Представители New York City Transit Authority расследовали его жалобы и отклонили их[11].

В сентябре 1992 года Фергюсон добился выплаты на сумму в 26 250 долларов по его просьбе о трудовой компенсации у Ademco Security Group. В апреле 1993 Фергюсон настаивал, что всё ещё испытывает боли и требовал возобновления дела, чтобы он мог получить дополнительные средства на лечение[5]. В последующие недели он посетил юридическую фирму в Манхэттене. Лорен Абрамсон, юрист, предоставившая ему консультацию, сказала, что немедля почувствовала себя некомфортно в обществе Фергюсона, который стал ей угрожать. Она попросила клерка присутствовать при разговоре, заявив: «Я не хочу оставаться с ним наедине»[2]. Хотя Фергюсон оделся опрятно, он вёл себя странно и назвался фальшивым именем, перед тем как сказать своё настоящее имя. Спустя месяцы Фергюсон начал названивать сотрудникам фирмы, угрожая им, заявляя, что они проявили дискриминацию в его отношении. В одном из звонков он упомянул о бойне, случившейся в Калифорнии. Напуганные звонками юристы стали запирать входные двери конторы. Фергюсон обратился в New York State Worker’s Compensation Board требуя возобновить дело. Ввиду его настойчивости бюро рассмотрело дело, но в итоге вынесло отказ[2]. Сотрудники бюро поместили Фергюсона в список потенциально опасных личностей, за которыми охрана должна была надзирать[4].

В апреле 1993 года[5] Фергюсон переехал в Калифорнию в поисках возможностей для карьеры. Он безуспешно пытался устроиться в несколько мест, в том числе на автомойку, где менеджер поднял его на смех. Фергюсон приобрёл за 400 долларов 9-мм пистолет Ruger P-89 у Turner’s Outdoorsman в г. Лонг-бич после 15-дневного ожидания согласно законам об оружии штата Калифорния[11][12]. Фергюсон выдал себя за постоянного жителя Калифорнии, предоставив водительские права, полученные им двумя месяцами раньше, в которых был указан адрес мотеля в г. Лонг-Бич, где он остановился[12]. После того как его ограбили двое грабителей, он стал постоянно носить пистолет в портфеле[5]. В мае 1993 он переехал обратно в Нью-Йорк, объяснив своему другу, что не желает конкурировать с иммигрантами и испаноязычными за рабочее место[4]. Деннис, хозяин квартиры, которую он снимал во Флетбуше, заявил, что по возвращении Фергюсон выглядел ещё более неуравновешенным, говоря в третьем лице о «некоем сценарии Страшного суда апокрифического типа», в котором негры поднимаются и свергают «своих напыщенных правителей и угнетателей»[5]. Фергюсон начал принимать душ по пять раз на дню, сосед часто слышали, как он поёт по ночам: «весь чёрный народ перебьёт весь белый народ»[5]. Деннис стал всё больше беспокоиться одержимостью Фергюсона насчёт расизма и явной растущей психической нестабильностью и потребовал, чтобы Фергюсон съехал к концу месяца[5].

Стрельба

7 декабря 1993 года Фергюсон купил билет на поезд восточного направления, отбывающий в 17:33 с атлантического терминала в Бруклине. Поезд останавливался на станции Ямайка в Куинсе. Он сел в юго-западном конце третьего вагона[13] пригородного поезда Long Island Rail Road (LIRR) восточного направления, идущего от Пенн-стейшн до Минеолы, вместе с 80 пассажирами. У него был брезентовый чехол, где находился пистолет и 160 патронов[6][14]. Когда поезд приблизился к станции Мерилон-авеню, Фергюсон извлёк оружие, уронив несколько зарядов на пол, и открыл неприцельный огонь. За следующие три минуты он убил шестерых и ранил 19 человек. Некоторые пассажиры ошибочно приняли выстрелы за хлопки автомобильного глушителя или фейерверк, пока женщина не закричала: «У него оружие! Он стреляет по людям!»[13]. Фергюсон пошёл в восточный конец вагона, нажимая на курок каждые полсекунды. Несколько пассажиров пытались спрятаться под сиденья, пока остальные бежали в восточный конец поезда и пытались перейти в соседний вагон. Фергюсон шёл по проходу поезда и стрелял в людей слева и справа, проходя мимо каждого сидения, на короткое время перед выстрелом встречая каждую жертву лицом к лицу. Газета The New York Times позднее описывала его действия «методичными, как если бы он проверял билеты»[13]. Продвигаясь по проходу, Фергюсон вновь и вновь повторял «Я достану вас»[14].

Стрельба случилась в вагонах #9891 и #9892 (стандартная пара вагонов электропоезда М3). После стрельбы и суда номера вагонов были изменены на #9945-46 чтобы сохранить последовательность. Вагоны всё ещё находятся в эксплуатации под этими номерами[15]. Согласно другим источникам вагоны сняты с эксплуатации как улика для последующих судов, апелляций и неизбежных судебных исков.

Другие пассажиры поезда вообще не знали, что идёт стрельба, пока поезд не остановился. Когда толпа перепуганных пассажиров пробежала через третий вагон в соседние вагоны, один из пассажиров выглядел раздосадованным их поведением и сказал: «Будьте спокойны», после чего пассажиры открыли дверь поезда и выскочили на станцию[13]. Два пассажира получили травмы при бегстве. Узнав о стрельбе, машинист поезда решил не открывать двери вагонов, поскольку два вагона ещё не находились на платформе. Было сделано объявление для кондукторов, чтобы те не открывали двери, тем не менее, инженер Томас Силхэн вылез из окна вагона и открыл снаружи каждую дверь, чтобы паникующие пассажиры могли бежать[11].

В ходе стрельбы Фергюсон опустошил две 15-зарядных обоймы. Когда он вставлял третью, кто-то крикнул «Хватайте его!»[13]. Пассажиры Кевин Блюм, Марк Макэнти и Майк O’Коннор схватили стрелка и прижали его к сиденью поезда[14]. Несколько пассажиров поспешили им на помощь, прижав Фергюсона к трёхместному сиденью, так что его голова была направлена к окну, а ноги — к проходу. Прижатый к сиденью Фергюсон сказал: «О, Боже, что я сделал? Что я сделал? Я заслуживаю того что получил»[13]. Он также просил схвативших его: «Не стреляйте в меня. Простите. Простите». Его удерживали пять или шесть человек, дожидаясь подмоги. Пассажиры, удерживавшие преступника, также осматривались в поисках оружия, и убедились в том, что оно отброшено в сторону и в вагоне только один стрелок. Большинство если не все пассажиры были уверены, что более стрельбы не последует и что стрелка надо удерживать, а не атаковать. Его держали несколько минут. Вскоре Эндрю Родерик, полицейский железной дороги Лонг-Айленда, бывший не на службе и встречавший жену, зашёл в вагон и надел наручники на Фергюсона[14].

Шесть пассажиров скончались от ран:

  1. Эми Фредеричи (Amy Federici), 27-летний корпоративный дизайнер интерьера из Минеолы, Нью-Йорк[8]
  2. Джеймс Горицки (James Gorycki), 51-летний бухгалтер из Минеолы.[11].
  3. Ми Кён Ким (Mi Kyung Kim), 27 лет из Нью-Гайд-парк, Нью-Йорк[16].
  4. Мария Тереза Туманган Магтото (Maria Theresa Tumangan Magtoto), 30-лет юрист из Вестбюри, Нью-Йорк[16].
  5. Деннис Маккарти, 52-летний офис-менеджер из Минеолы. Его сын Кевин был тяжело ранен. Его жена Кэролайн Маккарти[16] в 1996 была избрана в палату представителей конгресса США.
  6. Ричард Нетлтон (Richard Nettleton) 24-летний студент из Рослин-Хейтс, Нью-Йорк[16].

Полицейские детективы позднее заявили, что Фергюсон спланировал акцию по меньшей мере за неделю. Глава полиции железной дороги Лонг-Айленда Джозеф Флинн заявил: «Это было дело рук сумасшедшего, маньяка, который по ряду причин решил взорваться»[13]. Среди жертв Фергюсона не было ни одного негра, хотя остаётся неясным, ехали ли на поезде другие чернокожие пассажиры. Фергюсон не показывал эмоций когда его усаживали в полицейскую машину, некоторые пассажиры сказали, что это шокировало и встревожило их так же, как сама стрельба. Увидев Фергюсона, одна из жертв впала в истерику и воскликнула: «как же он может сидеть так спокойно, после всего что он сделал?»[13]

Полиция нашла обрывки тетрадной бумаги в карманах Фергюсона с неразборчивыми записями «причин поведших к этому»[10]. В одной из записей упоминалось о «расизме белых и дядей Томов»[2]. Было упомянуто о «ложных заявлениях против меня грязной белой расистки по линии № 1» в связи с арестом 1 февраля 1992. Записи Фергюсона выражают гнев против бюро по компенсациям для рабочих штата Нью-Йорк, азиатов, Марко Куомо (губернатора штата Нью-Йорк)[11] и «так называемых борцов за гражданские права, таких как преподобный Герберт Догри (Herbert Daughtry), Вернон Мейсон (C. Vernon Mason) и Калвин Баттс (Calvin O. Butts)»[2]. Также были указаны имена и номера телефонов заместителя губернатора, генерального прокурора и юридической фирмы на Манхэттене, сотрудникам которой Фергюсон угрожал до этого[2] и о которых отзывался как о «этих коррумпированных чёрных юристах, которые не только отказались помочь мне, но и пытались украсть мою машину»[11]. Записи показывают, что Фергюсон планировал совершить убийство вне пределов Нью-Йорка из уважения к уходящему мэру Дэвиду Динкинсу и полицейскому комиссару Реймонду Келли[11].

В ходе многочасовых допросов в офисе окружного прокурора округа Нассау Фергюсон не показал, что раскаивается. Чиновники заявили: «Он был ясен и чёток и понимал что происходит»[11]. 8 декабря 1993 года его привлекли к суду. В ходе предъявления обвинения он так ничего и не сказал и не пытался пойти на сделку с обвинением. Суд постановил содержать его под стражей без возможности освобождения под залог[2]. Когда его эскортировали из зала суда, репортёр спросил его, ненавидит ли он белых, на что Фергюсон ответил: «Это ложь»[11].

Реакция

Президент Билл Клинтон выступил с заявлением по поводу стрельбы, назвав происшедшее «ужасной человеческой трагедией»[17]. На следующий день после стрельбы Клинтон объявил, что попросил генерального прокурора Жанет Рено рассмотреть предложение новоизбранного мэра Нью-Йорка Рудольфа Джилиани ввести единую национальную систему выдачи разрешений для покупателей оружия. Клинтон отметил убийства, совершённые Фергюсоном, как фактор поддержки программы, включающей в себя проверку анкетных данных, тесты и продления каждые два года[17]. Через неделю после стрельбы Клинтон посетил O’Коннора, Блюма и Макэнти[18]. На первой речи после избрания мэром Джилиани упомянул о стрельбе Фергюсона при повторе своих призывов к введению смертной казни и едином законе выдачи разрешений на оружие[19]. В ходе своего ежемесячного радиообращения губернатор Марко Куомо назвал стрельбу Фергюсона «драматической эффектной резнёй»[11] и призвал к усилению мер по контролю над оружием[7]. Сенатор Эл Д’Амато сказал, что дело Фергюсона продемонстрировало наличие необходимости введения смертной казни в штате Нью-Йорк, поскольку «это единственное подходящее наказание для этого хладнокровного убийцы»[7].

Многие члены афроамериканского общества выразили обеспокоенность, что стрельба Фергюсона приведёт к ответной вспышке насилия и расовой враждебности против негритянского общества[7][8][20]. Правозащитники Эл Шарптон и Герберт Дотри настаивали, что афроамериканцы в целом не могут нести ответственность за это побоище. Шарптон в частности подверг критике то, что он назвал попытками «демонизировать недовольство белыми и испаноязычными», связав эти группы с убийствами[7]. Правозащитник Джесси Джексон прочёл проповедь в Соборе инкарнации в Гарден-сити на службе, где присутствовали члены семей жертв. Одри Уоррен в заявлении после стрельбы, выразила соболезнование жертвам и их семьям. Джексон подчеркнул, что стрельба была действием одного человека и не может быть показательным для всех афроамериканцев[8]. На следующий день после стрельбы администратор округа Нассау Томас Гулотта назвал Фергюсона «животным». Джексон и другие афроамериканские лидеры раскритиковали его комментарий как расистский, однако Гулотта позднее заявил, что его заявление не имеет ничего общего с расовой темой[20].

На пресс-конференции благотворительной ассоциации полиции железной дороги Лонг-Айленда через несколько дней после стрельбы поезда были названы «небезопасными» и было сказано о необходимости утроить численность полицейских (к тому времени там служило 216 человек). Руководители железной дороги Лонг-Айленда ответили, что число преступлений против пассажиров упало за последние несколько лет[7]. В ответ на стрельбу руководство железной дороги Лонг-Айленда и Метро-север разместили больше полицейских на поездах и увеличили видимость для полиции[21]. Руководители железной дороги Лонг-Айленда также предоставили консультантов для пассажиров и послали высших железнодорожных чиновников в поезда отвечать на вопросы пассажиров[11]. Редакция New York Times призвала к усилению контроля над оружием, сделав упор на лёгкость, с которой Фергюсон приобрёл оружие в Калифорнии, где принят один из самых строгих законов о контроле над оружием в стране[12]. Несколько студентов университета Адельфи выразили обеспокоенность, что Фергюсон мог сесть на поезд с намерением доехать до университета и перестрелять там людей в отместку за свои прошлые злоключения, хотя поезд, на котором он ехал, не проходил близко к университету[9]. В интервью прессе пассажиры больше говорили о своих страхах и психологических травмах, причинённых инцидентом, чем о том, что будут избегать ездить поездом[22].

Досудебные события

Первые судебные слушания

11 декабря 1993 года адвокатом Фергюсона был назначен Энтони Дж. Фаланга. Он запросил для своего клиента психиатрическую экспертизу. Согласно законам штата Нью-Йорк, защита, основанная на невменяемости подсудимого, должна была доказать то, что он страдает психическим заболеванием или расстройством, и, как следствие, не может осознать, были ли его действия правильными или неправильными. К тому времени адвокаты и эксперты-психиатры заявили, что его защита осложняется, поскольку Фергюсон по-видимому тщательно спланировал своё нападение, а после того как его схватили, сказал: «О, Боже, что я сделал». Однако в выпусках новостей и в рассуждениях экспертов циркулировала версия, что защита сможет доказать то, что Фергюсон страдает от паранойи, особенно на основании иррациональных расистских утверждений Фергюсона и жалоб, что его дискриминируют белые[6]. Фергюсон был помещён в тюрьму округа Нассау под надзором, исключающим попытки самоубийства[18].

18 декабря 1993 года Фергюсон потребовал от судьи заменить Фалангу на бруклинского юриста Колина А. Мура, имевшего репутацию борца с расизмом в уголовно-судебной системе. Мур предложил представлять интересы Фергюсона pro bono. Перед тем как по запросу было вынесено решение, Мур выступил с пресс-конференцией, где объявил, что будет добиваться переноса суда в Бруклин, заявив, что для Фергюсона будет невозможным получить беспристрастный суд в округе Нассау ввиду ощутимого недостатка афроамериканцев в составе жюри присяжных округа Нассау[23]. Позднее Мур отказался от предложения представлять Фергюсона, упомянув о конфликтах, о которых не стал рассказывать[24]. Фергюсон объяснил судье, что сомневается в честности Фаланги, выразил несогласие с его подходом к процессу и своё нежелание сотрудничать с ним[25]. Психиатр доктор Ален Рейхман, допрашивавший Фергюсона, показал в своём докладе, что тот возможно симулировал психическую болезнь когда говорил о заговорах против него. Рейхман отметил, что заявления Фергюсона были «расплывчатыми и несколько уклончивыми» по контрасту с обычно подробным и весьма детальным характером систематического паранойяльного мышления[26]. 5 января 1994 года назначенные судом психолог и психиатр сделали заключение в докладе, что Фергюсон может предстать перед судом[27].

Обвинительный акт

19 января 1994 года, спустя три дня после представления доказательств, большое жюри выдвинуло обвинительный акт из 93 пунктов против Фергюсона, по которому могло быть вынесено наказание в 175 лет тюрьмы. Окружной прокурор Нассау Деннис Диллон заявил, что будет добиваться максимального наказания: «Это не совсем вечность, но это будет сделано»[28]. Он также заявил, что не пойдёт ни на какие сделки с защитой. Обвинительный акт включал по два пункта на каждую убитую жертву: за преднамеренное убийство и безразличие к человеческой жизни. Акт также включал 19 покушений на убийство, 34 нападения, нелегальное владение оружием, намерение использовать оружие, попирание гражданских прав каждой из 25 жертв и «намерение преследовать, нападать, угрожать и тревожить» жертв «по мотивам их расы, цвета кожи или этнического происхождения»[28]. 1 марта 1994 года юридические партнёры Уильям Канстлер и Рон Куби, известные за представление интересов непопулярных клиентов, объявили, что получили просьбу Фергюсона вести его дело[29][30]. Канстлер заявил, что не возьмёт платы за защиту. Он сказал, что СМИ и общество сделали из Фергюсона парию[30]. В апреле 1994 окружной прокурор Диллон ввёл приказ о неразглашении (gag order) для всех юристов, занятых в деле, утверждая, что Канстлер и Куби сделали заявления для прессы, что может быть неприемлемым для суда и может повлиять на возможных присяжных. Канстлер и Куби ответили, что найти 12 беспристрастных присяжных — не проблема и заявили, что Фергюсон уже был публично атакован в прессе властями и полицейскими чиновниками[31]. Судья округа Нассау Дональд Е. Белфи 23 апреля отменил приказ о неразглашении, заявляя, что эффект от подстрекательских заявлений, сделанных юристами, политиками и полицией, уже утих за месяцы до начала процесса. Тем не менее, Белфи предупредил юристов обеих сторон соблюдать нормы профессиональной дисциплины суда штата, которые сами по себе уже ограничивают комментарии для новостных организаций[32].

Нападения в тюрьме

По прошествии недели заключения Фергюсон начал жаловаться на обращение, заявляя, что тюремщики нападают на него с молочными ящиками и огнетушителями и обделяют его необходимым, включая мыло и спрей-антиперсперант[23]. Фергюсон заявил: «Конечно, в [этом] заведении ко мне не испытывают симпатии. Когда я страдал и кричал мне говорили что это хороший признак для тюремной охраны, так как они надеялись на мой скорый уход из жизни.»[25]. Позднее Рон Куби заявлял, что Фергюсона часто преследовали в тюрьме округа Нассау и попросил министерство юстиции вмешаться чтобы обеспечить безопасность Фергюсона[33].

23 марта 1994 года, возвращаясь в камеру из медсанчасти, Фергюсон был атакован группой заключённых. Он отделался сломанным носом и опухшим левым глазом. Куби предупредил администрацию тюрьмы, что нападение неизбежно, чиновники готовились принять меры, когда случилось нападение. Куби, по его словам, был предупреждён другим заключённым о нападении. Он сказал: «Слова ушли на ветер. Каждый в тюрьме знал, что с ним будет»[33]. Куби назвал причины нападения расовыми и позднее обвинил некоторых чиновников и охранников, что они знали о предстоящем нападении. Пять заключённых были обвинены в нападении второй степени за участие в нападении: Фрэнк Кордеро (Frank Cordero) 36 лет; Роберт Дробошевски (Robert Drobyshewski) 24 года; Джеймс Дукас (James Doukas) 23 года; Маркос Флорес (Marcos Flores) 30 лет и Эдвард Маккензи (Edward MacKenzie) 38 лет[34].

В ноябре 1994 года адвокаты Фергюсона обвинили тюремных охранников в насмешках над их подзащитным, они говорили, что избрание губернатором сторонника смертной казни Джорджа Патаки означает, что Фергюсона казнят, если признают его виновным. Адвокаты Фергюсона заявили, что охранники показывали ему передовицы газет о Патаки и говорили что Фергюсон «в ближайшее время отправится на электрический стул». Фергюсон был глубоко обеспокоен этими заявлениями, несмотря на заверения адвокатов, что смертная казнь может быть вменена только за преступления, совершённые после её введения в закон. Фергюсон не верил этим словам, пока судья по просьбе Канстлера не сказал ему того же самого[35].

Защита «Гнев чёрных»

Канстлер и Куби предложили новую систему защиты, основанную на предположении, что Фергюсон впал в состояние аффекта находясь в психическом состоянии, названным адвокатами «гнев чёрных». Канстлер и Куби убеждали, что Фергюсон потерял рассудок из-за расовых предубеждений и не может нести юридическую ответственность за свои действия несмотря даже на то, что он совершил убийства[31]. Адвокаты сравнивали его состояние с такими явлениями как синдром избитых женщин, посттравматическое стрессовое расстройство и насилие над детьми, что в некоторых случаях отрицает юридическую ответственность[36]. Куби заявил, что замечания, сделанные Фергюсоном в день ареста, показывают, что его мотивом в ходе стрельбы была ярость[37]. Судья округа Нассау Дональд Е. Белфи, который вёл дело Фергюсона, раскритиковал Канстлера за то, что он рассказал прессе о предполагаемой тактике защиты перед обследованием эксперта-психиатра. Белфи заявил: «Мистер Канстлер может обладать многими талантами, но пока он не получил свою медицинскую степень со специализацией в области психиатрии, заключения этого сорта должны быть по факту предоставлены экспертам-медикам и лицам, назначенным судом»[32].

Фергюсон начал с заявления, что он вообще не участвовал в стрельбе на железной дороге Лонг-Айленда и постоянно отказывался встретиться с психиатром, которого нашли Канстлер и Куби. Фергюсон заявил адвокатам, что получал послания от самого бога и говорил о заговорах тех, кто против бога с целью уничтожить его[37]. 12 августа 1994 года Канстлер и Куби обратились с просьбой к судье Белфи пересмотреть способность Фергюсона предстать перед судом, заявив что с каждым днём его психикой всё больше овладевают иллюзии, паранойя и навязчивые идеи и что он слишком психически неуравновешен чтобы поддерживать какой-либо вид защиты[37]. Джордж Пек (прокурор на суде над Фергюсоном) настаивал, что видимое нежелание Фергюсона сотрудничать со своими адвокатами есть тактика защиты с целью избежать суда[38].

20 августа 1994 года Фергюсон явился к судье Белфи и заявил, что отвергает действия адвокатов, объявивших его психически непригодным, чтобы предстать перед судом. Фергюсон говорил долго и бессвязно, время от времени игнорируя судью, когда тот пытался прервать его. Фергюсон заявил, что полицейский, конвоировавший его из тюрьмы, сказал ему: «Вы знаете, что на самом деле в стрельбе виновен некто другой»[26]. На вопрос, понимает ли Фергюсон роль прокурора, он ответил: «Совершать несправедливости против меня»[26]. Канстлер и Куби доказывали, что поведение Фергюсона указывает на его душевный дисбаланс. Но Белфи отклонил ходатайство защиты пересмотреть вменяемость подсудимого, приведя доклад первичного психиатрического обследования, где делался вывод, что Фергюсон понял обвинения, выдвинутые против него и прибег к симуляции, пытаясь создать впечатление, что он психически неуравновешен и неспособен сотрудничать со своим адвокатом. Когда Белфи закончил судебное разбирательство, Фергюсон пытался продолжить разговор. Когда охрана надела на него наручники, он закричал: «Они затянули слишком туго!» и упал на пол. Охранникам пришлось выволакивать его из зала суда[26]. Денис Диллон предположил, что Канстлер пытался создать «такую странную ситуацию» что суд отменит своё прежнее постановление ввиду невменяемости Фергюсона[39].

Отвод Канстлера и Куби

20 сентября 1994 года Канстлер и Куби написали записку, что будут настаивать на линии защиты, основанной на невменяемости, несмотря на протесты их клиента. Фергюсон продолжал утверждать, что не участвовал в стрельбе и предложил защищать себя сам в ходе суда[39]. В последующие месяцы Фергюсон послал судье Белфи несколько писем касательно споров между ним и адвокатами. В письмах Фергюсон заявлял, что не является душевнобольным и отверг линию защиты «гнев чёрных». Хотя Джордж Пек утверждал, что письма доказывают способность Фергюсона понять обвинения, выдвинутые против него, и он может активно участвовать в процессе, Куби доказывал, что письма демонстрируют только спутанное состояние рассудка Фергюсона. 11 ноября Фергюсон согласился с тем, что не будет сопротивляться тому, чтобы с ним встретился назначенный судом психиатр. В результате судья Белфи согласился провести третье слушание, если Фергюсон будет годен психически чтобы предстать перед судом[35].

10 декабря 1994 судья Белфи постановил, что Фергюсон может предстать перед судом. Белфи сказал, что его решение частью основано на его беседах с Фергюсоном в зале суда, было учтено беспокойство Фергюсона обещанием губернатора Джорджа Патаки подписать закон о введении смертной казни. Белфи настоятельно советовал Фергюсону отбросить мысль защищать себя самому, но тот заявил, что намерен защищать себя сам. Куби сказал по поводу этого решения: «Мы вновь вернулись к тому с чего начинали. Безумец не может защищать себя сам. Мистер Фергюсон, несмотря на доказательства обратного, считает, что он невиновен, и кто-то другой убил всех тех несчастных на поезде.». Куби продолжал: «Без психиатрической защиты у Фергюсона вообще нет никакой защиты. Нет никаких сомнений в том, что он был там, что он вёл огонь из оружия, что он стрелял бы и дальше, если бы его не свалили на пол. Нет сомнений, что если Фергюсон вменяем, то он виновен»[40].

Суд

Суд над Фергюсоном проходил весьма странно, так как он допрашивал на перекрестных допросах полицейских, арестовавших его, и жертв, в которых он стрелял. События суда передавались в прямом эфире местной прессой и Court TV. Одновременно на западном побережье шёл процесс по делу Симпсона, что в значительной степени отвлекало внимание публики[41]. Фергюсон доказывал, что обвинение из 93 пунктов связано с 1993 годом и будь на дворе 1925 год, то обвинение состояло только из 25 пунктов[42]. Он согласился с тем, что принёс оружие в вагон поезда, но заявлял, что заснул и другой человек выхватил у него оружие и поднял стрельбу[43]. Также он заявил, что таинственный человек по имени мистер Су обладает информацией о заговоре против него. Он также нашёл другого человека, который желал показать, что правительство вживило компьютерный чип в мозг Фергюсона, но в последнюю минуту решили не вызывать его давать показания[44]. Этим человеком был Рауль Диас, парапсихолог из Манхэттена, который заявил на пресс-конференции на ступенях суда, что был свидетелем того, как человек восточной внешности вживил чип в голову Фергюсона перед нападением[45]. Согласно Диасу, восточный человек сказал ему смотреть на то, что он сделает, перед тем как нажмёт кнопку. Диас сказал репортёрам за пределами зала суда: «Он управлялся лазером через устройство дистанционного управления. Он находился сумеречной зоне. Ему было приказано идти по проходу и стрелять в людей»[45].

Свои перекрестные допросы Фергюсон в основном начинал словами «Это ваши показания…» и просто вынуждал свидетелей повторять показания, сделанные ими ранее. В ходе перекрёстных допросов Фергюсон часто говорил о себе как о третьем лице, особенно когда спрашивал жертв: «Видели ли вы Колина Фергюсона…», на которые свидетели отвечали «Я видел, как вы стреляли в меня». Юристы обращали внимание, что вопросы Фергюсона были бессмысленными и не были направлены на опровержение показаний. Фергюсон не опротестовывал показаний и неопровержимых доводов и таким образом потерял права подавать апелляцию на основе этого. Среди свидетелей защиты, явки которых требовал Фергюсон, был и президент Билл Клинтон[46].

Фергюсон хотел сначала спрашивать себя самого как свидетеля, но в итоге отказался от этого. Он говорил судье и журналистам, что намеревался вызвать свидетелей, которые докажут его невиновность, включая эксперта-баллистика, графолога и двух настоящих очевидцев, но они побоялись прийти на суд. В итоге он никого не вызвал. Он также говорил судье Белфи о заговоре Лиги защиты евреев с целью убить его в тюрьме, если он будет осуждён. Он сказал, что убийство в тюрьме серийного убийцы Джеффри Дамера «было прелюдией расправы надо мной»[47].

17 февраля 1995 года Фергюсон был осуждён за убийство шестерых пассажиров, умерших от ран, и за попытку убийства девятнадцати раненых пассажиров. Он получил 315 лет и восемь месяцев заключения, что означает, что ближайшей датой его возможного освобождения станет 6 августа 2309 года. Судья сказал: «Колин Фергюсон никогда не вернётся в общество и проведёт остаток своей биологической жизни в тюрьме». Судья своим приговором подверг критике вызывающий споры закон штата Нью-Йорк Sentencing Cap Law. Согласно этому закону все преступления, совершённые в поезде, были частью одного дела (поскольку непосредственно в самой резне никто не погиб), таким образом все сроки по этим делам он должен был отбывать одновременно и срок его заключения следовало ограничить 50 годами[48]. При оглашении приговора судья назвал Фергюсона «эгоистичным самодовольным трусом». После осуждения Фергюсон мог подать апелляцию на основании того, что у него был некомпетентный адвокат (он сам).

Послесловие

После вынесения приговора Фергюсон был заключён в исправительное учреждение «Аттика» в северной части штата Нью-Йорк[49]. В 2013 году он был переведён в исправительное учреждение максимального уровня безопасности «Апстейт», расположенное на крайнем севере штата[1].

В 1994 году Фергюсон подрался со своим сокамерником Джоэлом Рифкином. Фергюсон потребовал от Рифкина соблюдать тишину, пока он разговаривает по телефону. Согласно газете New York Daily News, драка началась после того, как Фергюсон заявил Рифкину: «Я уничтожил шесть бесов [белых людей], а ты всего лишь убивал женщин» на что Рифкин ответил: «Ага, но я убил больше», в ответ Фергюсон ударил Рифкина по лицу[50].

Кэролайн Маккарти, чей муж Деннис был убит Фергюсоном, а сын Кевин получил тяжёлое ранение, была впоследствии избрана в Конгресс США на платформе контроля над оружием[51]. Она решила баллотироваться в Конгресс после того, как депутат от её района Дан Фриза проголосовал против штурмового оружия[52]. Она также подала в суд на компанию Olin Corporation партнёра Winchester Ammunition за качество их продукции и халатность при производстве пуль «Чёрный коготь», использованных Фергюсоном. В патронах находились пули с полым наконечником, разрывающиеся при взрыве, что усугубляло тяжесть ранений. За месяц до стрельбы Фергюсона Winchester Ammunition объявила, что по доброй воле снимает с рынка пули «Чёрный коготь»[6]. Иск Маккарти был не удовлетворён по многим причинам в основном, потому что законы штата Нью-Йорк не предусматривают ответственности производителей за криминальное использование их продукции[53]. Против железной дороги Лонг-Айленда и её партнёра компании Metropolitan Transportation Authority было подано, по меньшей мере, полдюжины исков по поводу стрельбы. Кэролайн Маккарти подала иск на возмещение ущерба в 36 млн долларов против этих двух компаний заявляя, что они не обеспечили достаточную защиту для пассажиров, должны были установить детекторы металла и посылать полицейских в штатском. Сумма иска состояла из 1 млн за страдания Денниса Маккарти, 10 млн за его смерть и ранения выживших и 25 млн за ранения Кевина Маккарти[54].

Фергюсон стал героем комедийного скетча программы Saturday Night Live, его роль сыграл Тим Мидоус, который объявил: «Я не стрелял в них, они стреляли в меня» и задавал вопросы о стрельбе в него самого свидетелям, дававшим показания в суде[55].

Вагон (M3 9892) в котором произошла стрельба, был переоборудован, получил новый номер (9946) и всё ещё используется железной дорогой Лонг-Айленда.

Летом 1993 года железная дорога Лонг-Айленда представила развлекательную пьесу Murder on the Montauk Express на своём первом пятничном поезде до курортов Хемптона и Монтока. После убийств Фергюсона показ не возобновлялся.

В 2002 году судебный консультант Марк С. Бардвелл (Mark C. Bardwell) и профессор криминальной юстиции Брюс А. Арриго (Bruce A. Arrigo) выпустили книгу, в которой исследовали вопросы компетенции в деле Фергюсона.

Напишите отзыв о статье "Массовое убийство на железной дороге Лонг-Айленда"

Примечания

  1. ↑ 1 2 [nysdoccslookup.doccs.ny.gov/kinqw00 Inmate Population Information Search], from the website of the New York State Department of Corrections and Community Supervision. Retrieved on January 2, 2013.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Jones, Charisse. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-lirr-suspect-notes-past-accused-portrait-boiling-resentment.html Death on the L.I.R.R.: The Suspect; In Notes and Past of Accused, Portrait of Boiling Resentment], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  3. ↑ 1 2 Pierre-Pierre, Garry. [www.nytimes.com/1993/12/10/nyregion/death-on-the-lirr-suspect-s-quiet-roots-in-jamaica-suburb.html Death on the L.I.R.R.; Suspect's Quiet Roots in Jamaica Suburb], The New York Times (10 декабря 1993). Проверено 5 ноября 2009.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,979847,00.html CRIME: Colin Ferguson: A Mass Murderer's Journey Toward Madness], Time (20 декабря 1993). [web.archive.org/web/20110118062215/www.time.com/time/magazine/article/0,9171,979847,00.html Архивировано] из первоисточника 18 января 2011.
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 McFadden, Robert D.. [www.nytimes.com/1993/12/12/nyregion/tormented-life-special-report-long-slide-privilege-ends-slaughter-train.html A Tormented Life – A special report; A Long Slide From Privilege Ends in Slaughter on a Train], The New York Times (12 декабря 1993). Проверено 5 ноября 2009.
  6. ↑ 1 2 3 4 5 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1993/12/11/nyregion/death-on-the-lirr-lawyer-seeks-sanity-inquiry-in-li-killings.html?pagewanted=2 Death on the L.I.R.R.; Lawyer Seeks Sanity Inquiry In L.I. Killings], The New York Times (11 декабря 1993). Проверено 11 декабря 2009.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1993/12/10/nyregion/death-on-the-lirr-police-look-for-the-spark-that-led-to-the-shootings.html Death on the L.I.R.R.; Police Look for the Spark That Led to the Shootings], The New York Times (10 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  8. ↑ 1 2 3 4 McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1993/12/13/nyregion/mineola-woman-is-6th-to-die-in-rail-shootings.html Mineola Woman Is 6th to Die in Rail Shootings], The New York Times (13 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 Schemo, Diana Jean. [www.nytimes.com/1993/12/10/nyregion/death-lirr-adelphi-recalls-student-driven-rage-suspended-for-making-threats.html Death on the L.I.R.R.; Adelphi Recalls a Student Driven by Rage and Suspended for Making Threats], The New York Times (10 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  10. ↑ 1 2 Perez-Pena, Richard. [www.nytimes.com/1993/12/13/nyregion/woman-in-92-subway-dispute-with-lirr-suspect-says-all-the-signs-were-there.html Woman in '92 Subway Dispute With L.I.R.R. Suspect Says All the Signs Were There], The New York Times (13 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Barron, James. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-lirr-overview-portrait-suspect-emerges-shooting-li-train.html Death on the L.I.R.R.: The Overview; Portrait of Suspect Emerges in Shooting on L.I. Train], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 5 ноября 2009.
  12. ↑ 1 2 3 [www.nytimes.com/1993/12/10/opinion/mass-murder-on-the-5-33.html Mass Murder on the 5:33], The New York Times (10 декабря 1993). Проверено 5 ноября 2009.
  13. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Clines, Francis X.. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-on-the-lirr-the-rampage-gunman-in-a-train-aisle-passes-out-death.html Death on the L.I.R.R.: The Rampage; Gunman in a Train Aisle Passes Out Death], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  14. ↑ 1 2 3 4 Schemo, Diana Jean. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-on-the-lirr-the-confrontation-3-credited-in-capture-of-gunman.html Death on the L.I.R.R.: The Confrontation; 3 Credited In Capture Of Gunman], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  15. ↑ [www.youtube.com/watch?v=uiLJ4ruNKf4 A video in the summer of 2011, with the Colin Ferguson cars leading a train at Mineola]
  16. ↑ 1 2 3 4 Marks, Parks. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-lirr-victims-5-everyday-people-chance-ritual-riding-car-no-3.html Death on the L.I.R.R.: The Victims; 5 Everyday People, by Chance Or Ritual, Riding in Car No. 3], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  17. ↑ 1 2 Dowd, Maureen. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-lirr-white-house-moved-killings-clinton-urges-action-gun-legislation.html Death on the L.I.R.R.: The White House; Moved by Killings, Clinton Urges Action on Gun Legislation], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 4 ноября 2009.
  18. ↑ 1 2 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1993/12/14/nyregion/sadness-and-hope-for-family-of-victims-of-train-shooting.html Sadness and Hope for Family of Victims of Train Shooting], The New York Times (14 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  19. ↑ Mitchell, Alison. [www.nytimes.com/1993/12/10/nyregion/giuliani-urges-more-support-for-police-as-role-is-redefined.html Giuliani Urges More Support For Police as Role Is Redefined], The New York Times (10 декабря 1993). Проверено 5 ноября 2009.
  20. ↑ 1 2 Williams, Lena. [www.nytimes.com/1993/12/13/nyregion/after-train-killings-worry-about-backlash.html?pagewanted=2 After Train Killings, Worry About Backlash], The New York Times (13 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  21. ↑ Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1993/12/24/nyregion/rail-lines-raise-visibility-of-officers-after-shooting.html Rail Lines Raise Visibility Of Officers After Shooting], The New York Times (24 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  22. ↑ McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1993/12/09/nyregion/death-lirr-commuters-ride-day-later-5-33-will-never-seem-same-again.html Death on the L.I.R.R.: Commuters; The Ride, a Day Later: The 5:33 Will Never Seem the Same Again], The New York Times (9 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  23. ↑ 1 2 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1993/12/18/nyregion/man-accused-in-lirr-shootings-requests-a-different-lawyer.html Man Accused in L.I.R.R. Shootings Requests a Different Lawyer], The New York Times (18 декабря 1993). Проверено 7 ноября 2009.
  24. ↑ Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1994/01/08/nyregion/lawyer-snubs-suspect-in-rail-shootings.html Lawyer Snubs Suspect in Rail Shootings], The New York Times (8 января 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  25. ↑ 1 2 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1994/01/08/nyregion/lawyer-snubs-suspect-in-rail-shootings.html Lawyer Snubs Suspect in Rail Shootings], The New York Times (8 января 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  26. ↑ 1 2 3 4 Marks, Peter. [www.nytimes.com/1994/08/20/nyregion/ferguson-collapses-in-court-after-scorning-insanity-plea.html Ferguson Collapses in Court After Scorning Insanity Plea], The New York Times (20 августа 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  27. ↑ Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1994/01/05/nyregion/judge-delays-ruling-in-lirr-shooting-case.html Judge Delays Ruling in L.I.R.R. Shooting Case], The New York Times (5 января 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  28. ↑ 1 2 McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1994/01/19/nyregion/new-jersey-s-new-governor-grand-jury-indicts-suspect-93-counts-attack-that.html New Jersey's New Governor; Grand Jury Indicts Suspect on 93 Counts in Attack That Killed 6 on Long Island Rail Road], The New York Times (19 января 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  29. ↑ [www.nytimes.com/1994/03/01/nyregion/kunstler-accepts-rail-shooting-case.html Kunstler Accepts Rail-Shooting Case], The New York Times (1 марта 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  30. ↑ 1 2 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1994/02/26/nyregion/suspect-in-rail-shootings-may-have-kunstler-s-help.html Suspect in Rail Shootings May Have Kunstler's Help], The New York Times (26 февраля 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  31. ↑ 1 2 Rabinovitz, Jonathan. [www.nytimes.com/1994/04/07/nyregion/hearing-held-on-bid-to-repress-lawyers-in-murder-case.html Hearing Held on Bid to Repress Lawyers in Murder Case], The New York Times (7 апреля 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  32. ↑ 1 2 Hoffman, Jan. [www.nytimes.com/1994/04/23/nyregion/lawyers-publicity-ban-eased-in-rail-killings.html Lawyers' Publicity Ban Eased in Rail Killings], The New York Times (23 апреля 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  33. ↑ 1 2 Marks, Peter. [www.nytimes.com/1994/03/23/nyregion/man-held-in-train-killings-is-beaten-jail-officials-say.html Man Held in Train Killings Is Beaten, Jail Officials Say], The New York Times (24 марта 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  34. ↑ Marks, Peter. [www.nytimes.com/1994/03/26/nyregion/5-nassau-inmates-charged-with-assault-on-colin-ferguson.html 5 Nassau Inmates Charged With Assault on Colin Ferguson], The New York Times (26 марта 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  35. ↑ 1 2 McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1994/11/11/nyregion/no-execution-for-suspect-in-shootings-judge-says.html No Execution For Suspect In Shootings, Judge Says], The New York Times (11 ноября 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  36. ↑ [www.nytimes.com/1994/04/28/opinion/l-an-insanity-defense-in-lirr-massacre-920509.html An Insanity Defense In L.I.R.R. Massacre], The New York Times (28 апреля 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  37. ↑ 1 2 3 Marks, Peter. [www.nytimes.com/1994/08/12/nyregion/lirr-case-again-raises-sanity-issue.html L.I.R.R. Case Again Raises Sanity Issue], The New York Times (12 августа 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  38. ↑ McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1994/10/21/nyregion/suspect-in-lirr-slayings-may-dismiss-his-lawyer.html Suspect in L.I.R.R. Slayings May Dismiss His Lawyer], The New York Times (21 октября 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  39. ↑ 1 2 McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1994/09/20/nyregion/lawyers-in-rail-slayings-file-for-insanity-defense.html Lawyers in Rail Slayings File for Insanity Defense], The New York Times (20 сентября 2994). Проверено 7 ноября 2009.
  40. ↑ McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1994/12/10/nyregion/suspect-in-lirr-killings-ruled-competent-for-trial.html Suspect in L.I.R.R. Killings Ruled Competent for Trial], The New York Times (10 декабря 1994). Проверено 11 ноября 2009.
  41. ↑ Biddle, Frederic M.. In Ferguson, TV gets new spectacle, The Boston Globe (16 февраля 1995).
  42. ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,982445,00.html A Fool for a Client], Time (6 февраля 1995). Проверено 7 ноября 2009.
  43. ↑ McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1995/02/18/nyregion/jury-finds-ferguson-guilty-of-slayings-on-the-lirr.html?pagewanted=all Jury Finds Ferguson Guilty Of Slayings on the L.I.R.R.], The New York Times (18 февраля 1995). Проверено 7 ноября 2009.
  44. ↑ Ramsland Katherine M. Inside the minds of mass murderers: why they kill. — Praeger Publishers, 2005. — P. 51. — ISBN 0-275-98475-3.
  45. ↑ 1 2 McQuinston, John. Murder trial in LIRR case goes to the jury for deliberation, The New York Times (17 февраля 1995).
  46. ↑ Carlin, John. [www.independent.co.uk/news/world/an-indefensible-case-of-murder-1571612.html An indefensible case of murder], The Independent (5 февраля 1995). Проверено 7 ноября 2009.
  47. ↑ McQuiston, John T.. [www.nytimes.com/1995/02/16/nyregion/abrupt-end-to-defense-in-rail-case.html Abrupt End To Defense In Rail Case], The New York Times (16 февраля 1995). Проверено 11 ноября 2009.
  48. ↑ Judge Decries Cap On Penalty, Newsday (23 марта 1995), стр. A31.
  49. ↑ Pienciak, Richard T.. [www.nydailynews.com/archives/news/2003/12/07/2003-12-07_finding_strength_after_lirr_.html FINDING STRENGTH AFTER LIRR TRAGEDY Ten years ago, a maniac on a commuter train killed 6, wounded 19 and changed untold lives], Daily News (7 декабря 2003). Проверено 7 ноября 2009.
  50. ↑ Shepherd, Chuck. [www.chicagoreader.com/chicago/news-of-the-weird/Content?oid=884572 News of the Weird], Chicago Reader (19 мая 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  51. ↑ [www.fec.gov/pubrec/fe1996/hrny.htm 1996 U.S. House of Representatives Results]. Federal Election Commission (5 ноября 1996). Проверено 31 января 2008.
  52. ↑ Barry, Dan. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9501E4DB1E38F934A35752C1A960958260&scp=72&sq=%22Carolyn+McCarthy%22&st=nyt L.I. Widow's Story: Next Stop, Washington], The New York Times (7 ноября 1996). Проверено 5 февраля 2008.
  53. ↑ McCarthy v. Olin Corp. 119 °F.3d 148 (2nd Cir. 1997).
  54. ↑ [www.nytimes.com/1994/12/03/nyregion/region-news-briefs.html Region News Briefs], The New York Times (3 декабря 1994). Проверено 7 ноября 2009.
  55. ↑ «Bob Newhart/Des'ree». Saturday Night Live. NBC. 11 февраля 1995. Серия 378, сезон 20.

Отрывок, характеризующий Массовое убийство на железной дороге Лонг-Айленда

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Массовое_убийство_на_железной_дороге_Лонг-Айленда&oldid=77560733»