Массон, Фредерик
Поделись знанием:
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
| Фредерик Массон | |
| Frédéric Masson | |
| Научная сфера: | |
|---|---|
| Учёное звание: |
член Французской академии |
Фредерик Массон (фр. Louis Claude Frédéric Masson; 8 мая 1847 — 19 февраля 1923) — французский историк, специалист по эпохе Наполеона I.
Содержание
Биография
Выходец из семьи крупных чиновников, Фредерик Массон готовил себя к карьере дипломата и поступил на службу библиотекарем в Министерство иностранных дел Франции. В 1874 году он женился на Маргарите Коттен, дочери Франсуа Огюстена Коттена, члена Государственного совета при Второй империи, двоюродной сестре Поля Коттена[fr]. Этот брак позволил Массону познакомиться с членами императорской семьи, в том числе с принцем Наполеоном Жозефом, секретарём и другом которого он впоследствии стал. Шурин Массона женился на одной из дочерей Мориса Ришара[fr].
Начиная с 1894 года Фредерик Массон посвятил себя главным образом исследованиям по наполеоновской тематике. Массон стал одним из ведущих специалистов в этой области, располагая большим штатом секретарей и архивариусов в его огромных апартаментах на улице Ла Боэти[fr] в Париже, а затем в особняке на улице де Ла Бом[fr].
Массон был избран членом Французской академии 18 июня 1903 года, заменив Гастона Париса, и был торжественно принят в члены академии 28 января 1904 года, приветственную речь держал Фердинанд Брюнетьер. Стал непременным секретарём академии 20 мая 1919 года.
Перед смертью завещал Институту Франции своё собрание книг, документов, произведений искусства; ныне оно хранится в Фонде Досн-Тьер[fr]. В состав собрания входит уникальная коллекция рукописных документов времён Первой империи, а также 1 000 рисунков, 30 000 эстампов и более 2 000 картин и других произведений искусства.
Произведения
- Les Guerres civiles en France pendant la Révolution. La révolte de Toulon en prairial an III (1875)
- Le Département des affaires étrangères pendant la Révolution, 1787—1804 (1877) [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k2015231.pdf Текст онлайн (фр.)]
- Les Diplomates de la révolution : Hugou de Bassville à Rome, Bernadette à Vienne (1882)
- Le Marquis de Grignan, petit-fils de Madame de Sévigné (1882)
- Le Cardinal de Bernis depuis son ministère, 1758—1794. La suppression des jésuites. Le schisme constitutionnel (1884)
- Napoléon et les femmes (1893)
- Napoléon chez lui : la journée de l’empereur aux Tuileries (1894)
- Aventures de guerre, 1792—1809, souvenirs et récits de soldats, recueillis et publiés par Frédéric Masson, illustrés par Felician Myrbach (1894)
- Cavaliers de Napoléon (1895)
- Napoléon inconnu, papiers inédits (1786—1793), publiés par Frédéric Masson et Guido Biagi, accompagnés de notes sur la jeunesse de Napoléon (1769—1793) (2 volumes, 1895) [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k750745.pdf Текст онлайн (фр.)]
- Marie Walewska : les maîtresses de Napoléon (1897)
- Napoléon et sa famille. I, 1769—1802 (1897)
- Napoléon et sa famille. II, 1802—1805 (1898)
- Joséphine de Beauharnais, 1763—1796 (1898)
- Joséphine, impératrice et reine (1899)
- Joséphine répudiée 1809—1814 (1901)
- Hippolyte d’Espinchal. Souvenirs militaires, 1792—1814, publiés par Frédéric Masson et François Boyer (2 volumes, 1901) [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k107277s.pdf Текст онлайн 1 (фр.)] [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k1072785.pdf 2 (фр.)]
- L’Impératrice Marie-Louise (1902)
- Napoléon et son fils (1904)
- Les Quadrilles à la cour de Napoléon Ier (1904)
- Jadis (2 volumes, 1905—1906)
- L’Affaire Maubreuil (1907)
- Napoléon dans sa jeunesse, 1769—1793 (1907)
- Sacre et couronnement de Napoléon (1908)
- Autour de l'île d’Elbe (1908)
- Jadis et aujourd’hui (2 volumes, 1908—1909)
- Sur Napoléon, huit conférences, 1908—1909 (1909)
- Autour de Sainte-Hélène (2 volumes, 1909)
- Petites histoires (2 volumes, 1910—1912)
- Au jour le jour : Malmaison ; Magenta; la Corse; la Maison des Carmes ; On meurt dans les casernes ; Messieurs de la science; les Maubreuil; les Émigrés et la Restauration (1911)
- L’Académie française, 1629—1793 (1912)
- Napoléon à Sainte-Hélène, 1815—1821 (1912)
- Introduction au «[issuu.com/scduag/docs/pap11021?e=1147227/3537100 Journal de ma déportation à la Guyane française]», de André-Daniel Laffon de Ladebat, (1912)
- Pour l’Empereur, pages d’histoire nationale, 1796—1821 (2 volumes, 1914—1917)
- Les Femmes et la guerre de 1914 (1915)
- À l’arrière, août 1914-août 1915 (1916)
- Une campagne française (1917)
- La Guerre. Pour les morts. Hôtel Thiers. Institut de France. Juillet 1916-décembre 1918 (1919)
- Mme Bonaparte, 1796—1804 (1920)
- La Vie et les conspirations du général Mallet (1921)
- Revue d’ombres. Près de la princesse Caroline, 1803—1805. Les Derniers jours de Murat, mai-octobre 1815. L’Envers d’une conspiration, Grenoble 1816 (1921)
- Quatre conférences sur Joséphine (1924)
- La Société sous le Consulat (1937)
- Correspondance entre le grand-duc Nicolas Mikhaïlovitch de Russie et Frédéric Masson, 1897—1914 (2005)
Напишите отзыв о статье "Массон, Фредерик"
Примечания
Ссылки
- [www.academie-francaise.fr/les-immortels/frederic-masson?fauteuil=17&election=18-06-1903 Notice biographique de l’Académie française] (фр.)
Отрывок, характеризующий Массон, Фредерик
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
