Мастер и Маргарита (телесериал)
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
| Мастер и Маргарита | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях |
Олег Басилашвили |
| Количество серий |
10 |
| Производство | |
| Хронометраж |
44—53 минуты |
| Трансляция | |
| Телеканал |
«Россия» |
| На экранах |
с 19 декабря 2005 |
«Ма́стер и Маргари́та» — телесериал Владимира Бортко по одноимённому роману Михаила Булгакова. Премьера состоялась 19 декабря 2005 года на телеканале «Россия» показом первых двух серий. Режиссёр Владимир Бортко, по его словам, поставил себе задачу наиболее полно и адекватно передать его содержание.
В фильме широкий звёздный состав. Москва начала 30-х показана в тонах сепии, Ершалаим — жёлтыми и красными оттенками, а «чудеса» Воланда и его спутников в красках.
Девиз фильма: «Рукописи не горят!».
В Российской Федерации фильм смотрели почти 40 млн человек[1].
Содержание
Сюжет
В Москве 1935 года появляется Воланд, то есть сатана, со свитой. Воланда интересуют новые люди в условиях общества, создаваемого независимо от религиозного сознания. Он встречает на Патриарших прудах литератора, председателя МАССОЛИТА Берлиоза и поэта Бездомного, беседующих о неудачной попытке поэта изобразить Иисуса.
Если поэт — напористый и энергичный, но невежественный и довольно наивный молодой человек, то Берлиоз — интеллектуал, использующий свою эрудицию для атеистической пропаганды в стране. Поступки Воланда и рассказанные им истории волнуют и интересуют литераторов, однако, не воспринимающих его слова всерьёз, несмотря на необычность. Так, Воланд на выбор предлагает поэту папиросу названного им сорта из необычайного золотого портсигара, а потом сообщает Берлиозу, какою именно смертью он, Берлиоз, умрет. Воланд говорит Берлиозу и Ивану, что Иисус существовал, и в качестве доказательства рассказывает им историю встречи пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата, с оборванным бродячим философом Иешуа Га-Ноцри.
Однако слушатели, несмотря на удивление обстоятельствами повествования, не верят словам Воланда и признают его ненормальным. После встречи с Воландом Берлиоз попадает под трамвай, а Бездомный — в клинику для душевнобольных.
Желая посмотреть на новых людей, Воланд отправляется в театр Варьете. Он делает вывод, что «…они как прежние, только „квартирный вопрос“ их испортил».
Людьми нового общества являются и Мастер и Маргарита. Мастеру 40 лет, он знает пять языков и написал роман о Понтии Пилате, том самом, который утвердил смертный приговор Иешуа и о котором Воланд рассказывал литераторам на Патриарших.
В ролях
- Олег Басилашвили — Воланд
- Александр Галибин — Мастер (роль озвучил Сергей Безруков)
- Анна Ковальчук — Маргарита
- Александр Абдулов — Фагот (Коровьев), демон-рыцарь из свиты Воланда
- Александр Филиппенко — Азазелло, демон-убийца из свиты Воланда
- Вано Миранян / Александр Баширов — кот Бегемот, шут-оборотень из свиты Воланда (роль озвучил Семён Фурман)
- Таня Ю — Гелла, вампирша, служанка Воланда
- Кирилл Лавров — Понтий Пилат, прокуратор Иудеи
- Сергей Безруков — Иешуа Га-Ноцри из Гамалы, бродячий философ / озвучание роли Мастера
- Любомирас Лауцявичюс — Афраний, начальник тайной стражи прокуратора Иудеи (роль озвучил Олег Басилашвили)
- Владислав Галкин — Иван Бездомный, поэт
- Александр Адабашьян — Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления МАССОЛИТа
- Геннадий Богачёв — Алоизий Могарыч
- Николай Буров — Арчибальд Арчибальдович, метрдотель Грибоедовского ресторана
- Валентин Гафт — Иосиф Каифа, первосвященник иудейский / человек во френче (аллюзия на Берию)
- Валерий Золотухин — Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома 302-бис по Садовой улице
- Роман Карцев — Максимилиан Андреевич Поплавский, дядя Берлиоза
- Иван Краско — шофёр такси
- Станислав Ландграф — Латунский, литературный критик
- Василий Ливанов — Александр Николаевич Стравинский, профессор, врач психиатрической клиники
- Вадим Лобанов — Николай Иванович, сосед по дому Маргариты
- Леонид Максимов — помощник следователя
- Евгений Меркурьев — счетовод Варьете
- Сергей Мучеников — Фёдор Васильевич, доктор
- Дмитрий Нагиев — Иуда из Кириафа / барон Майгель
- Ксения Назарова — Наташа, домработница Маргариты
- Жанна Обухова — Фрида
- Илья Олейников — Григорий Данилович Римский, финансовый директор Варьете
- Александр Панкратов-Чёрный — Степан Богданович Лиходеев, директор Варьете
- Валентин Смирнитский — Аркадий Аполлонович Семплеяров, председатель акустической комиссии
- Виктор Смирнов — Прохор Петрович, председатель зрелищной комиссии
- Станислав Соколов — писарь у Понтия Пилата
- Олег Сорокин — кентурион Марк Крысобой (роль озвучил Артур Ваха))К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3462 дня]
- Семён Стругачёв — Левий Матвей, сборщик податей, ученик Иешуа
- Наталья Суркова — Анна Ричардовна, секретарь Прохора Петровича
- Татьяна Ткач — жена Семплеярова
- Андрей Ургант — Жорж Бенгальский, конферансье Варьете
- Семён Фурман — толстяк на шабаше
- Росина Цидулко — Низа
- Александр Чабан — Сидоров, следователь
- Андрей Шарков — Иван Савельевич Варенуха, администратор Варьете
- Георгий Штиль — Андрей Фокич Соков, заведующий буфетом Варьете
- Гали Абайдулов — козлоногий
В эпизодах
- Владимир Аджамов — месье Жак, гость на балу
- Виктория Аминова
- Юлия Ауг — женщина, моющаяся в душе
- Галина Баркова — продавщица фруктов
- Галина Бокашевская — дама в «Грибоедове»
- Владимир Бортко — почтальон в Киеве
- Валентин Букин — «иностранец» в рыбном отделе «Торгсина»
- Наталья Васильева
- Михаил Гайнуллин — приятель Могарыча
- Владислав Голдырев
- Анна Голохвостова
- Вячеслав Господарев
- Светлана Григорьева — жена Николая Ивановича
- Евгения Давыдова — первая посетительница «дамского магазина»
- Валентина Егоренкова — медсестра в психбольнице
- Лев Елисеев — жилец жилтоварищества
- Александр Есаулов — сотрудник НКВД
- Александр Зайчевский
- Татьяна Захарова — ссорящаяся тетка на кухне
- Гелена Ивлиева — кассир в Варьете
- Тамара Исаева — московская портниха, гостья на балу
- Ольга Калмыкова — Прасковья Фёдоровна, нянечка в психбольнице
- Александр Канторов — Иоганн Штраус, гость на балу
- Ольга Кирсанова — жительница жилтоварищества
- Валентина Касьянова — кухарка
- Юрий Ковалёв — Калигула, гость на балу
- Ольга Кожевникова
- Павел Комаров — человек на пристани, укравший у Бездомного одежду
- Владимир Конин
- Елена Коновалова
- Дмитрий Конокотов — член МАССОЛИТа
- Анатолий Кондюбов — Дисмас
- Пётр Королёв — старичок в «Торгсине»
- Николай Коротин
- Алла Короткова
- Владимир Космидайло — жилец жилтоварищества (в титрах Владимир Космедайло)
- Валерий Крупеников — сотрудник НКВД
- Сергей Лебедев
- Лариса Леонова — разносчица телеграмм
- Евгений Леонов-Гладышев — начальник филиала зрелищной комиссии в Ваганьковском переулке
- Вера Липсток — прохожая
- Роман Литвинов — Василий Степанович Ласточкин, бухгалтер Варьете
- Александр Лобанов
- Эля Лукьянович — девочка в «Торгсине»
- Владимир Манахов
- Владимир Марьянов — Загривов, член МАССОЛИТа
- Владимир Матвеев — врач-патологоанатом
- Наталья Михайлова — служащая Зрелищной комиссии
- Галина Мочалова — ссорящаяся тетка на кухне / госпожа Тофана
- Анна Нестерцова — супруга месье Жака / ведьма на шабаше, гостья на балу
- Галина Ниголь — Штурман Жорж
- Владимир Норец — дирижёр
- Павел Николаевский
- Юрий Овечкин — официант
- Мария Одегова — маркиза, гостья на балу
- Юрий Орлов — Пролежнев, секретарь домоуправления
- Юлина Орлова
- Ирина Основина — клиентка «дамского магазина» на допросе
- Юрий Оськин — Николай, швейцар «Грибоедова»
- Александр Петров
- Дмитрий Поддубный — агент НКВД
- Михаил Пожидаев — врач
- Владимир Попов — член МАССОЛИТа
- Ирина Пыжик
- Ирина Ракшина — кондуктор в трамвае
- Александр Ронис — Александр Рюхин, поэт, член МАССОЛИТа
- Анатолий Рудаков — гражданин Парчевский, зритель на сеансе чёрной магии
- Виталий Румянцев
- Александр Рязанцев — шофёр
- Михаил Сазонов — Созонов, эквилибрист
- Елизавета Сазонова — ассистентка Сазонова
- Николай Сонин — Карпов, курьер Варьете
- Александр Сластин — граф Роберт, гость на балу
- Гелий Сысоев — зритель в зале
- Александр Титов
- Марина Тихонова — покупательница с дочкой
- Любовь Тищенко — жена Босого
- Ольга Толстецкая — приятельница Лиходеева за столиком в «Грибоедове»
- Сергей Требесов — Гестас
- Александр Тюрин — Иероним Поприхин, член МАССОЛИТа
- Александр Тютрюмов — Палосич
- Галина Ульянова
- Андрей Федорцов — член домоуправления Пятнажко
- Станислав Фесюнов — швейцар магазина «Торгсин»
- Евгений Филатов — зритель на сеансе чёрной магии
- Оксана Хваловская
- Дмитрий Цветков
- Марина Чернышёва — продавщица в киоске на Патриарших прудах
- Александр Чёрный
- Александр Шапоров
- Инна Шернакова
- Александр Шехтель — член МАССОЛИТа
- Александр Юдин — Желдыбин, заместитель Берлиоза
- Владимир Юрьев — член МАССОЛИТа
- Николай Яковлев — гость на балу
- Марина Яковлева — Софья Павловна
Съёмочная группа
- Автор сценария: Владимир Бортко
- Режиссёр-постановщик: Владимир Бортко
- Оператор-постановщик: Валерий Мюльгаут
- Композитор: Игорь Корнелюк
- Художники-постановщики: Владимир Светозаров, Марина Николаева
- Монтаж: Леда Семёнова
- Художник по костюмам: Надежда Васильева
- Художники по гриму: Ирина Васильева, Вадим Халимов
- Звукорежиссёр: Михаил Викторов
- Супервайзер визуальных эффектов: Олег Кондратьев
- Спецэффекты: студия «Бегемот», студия «Леста»
- Директора картины: Валентина Братцева, Марина Савчук
- Генеральные продюсеры: Антон Златопольский, Валерий Тодоровский
- Продюсер: Владимир Бортко
- Сопродюсер: Рубен Дишдишян
Саундтрек
Музыку к сериалу написал композитор Игорь Корнелюк. В 2010 году в продажу поступил официальный альбом-саундтрек с инструментальной музыкой, звучавшей в сериале:
- Титры (02:03.68)
- «Невидима и свободна» (полёт Маргариты) (04:57.82)
- Казнь (05:19.61)
- «Нравятся ли вам мои цветы?..» (Первая встреча) (02:40.21)
- Шабаш (06:54.86)
- Вальс (03:47.70)
- Гефсиманский сад (Гибель Иуды) (03:31.82)
- Воланд (03:39.57)
- «Любовь выскочила… как убийца в переулке» (04:47.38)
- Крем Азазелло (01:46.53)
- «И при луне ему нет покоя…» (04:00.78)
- Великий Бал у Сатаны (12:02.14)
- Ещё про любовь (06:57.48)
- «Маэстро, урежьте марш!» (01:47.22)
На некоторые из музыкальных дорожек был положен текст, прозвучавший в телесериале в исполнении вокального ансамбля «Singing family».
В эпизоде первого выступления Воланда в Варьете звучит тема Шахрияра из симфонической сюиты «Шехеразада» Н. Римского-Корсакова.
Критика
 |
Этот раздел нуждается в переработке. Необходимо переписать раздел на основании мнений кинокритиков.
Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей. |
Телесериал вызвал ряд критических отзывов[2]:
|
Фильм просто чудовищный. Набрали «старых коней», которые испортили всю борозду. Единственное светлое пятно — Маргарита: она хотя бы не вызывает слёз жалости. А Бортко после этого фильма хочется крикнуть: «Вон из искусства!» | 
|
|
|
За фильм надо сказать спасибо. Ведь великий роман Булгакова сложно перенести на экран. Наверное, поэтому нет в сериале того духа, который возникает при чтении книги. |
|
Филипп Стукаренко, булгаковед:
|
|
Никак. Он пустой, как фантик от конфеты. Снаружи как настоящий, а начинки нет. Технически подробная иллюстрация. |
|
|
|
Режиссёр Бортко рабски следовал тексту романа. Но произошла обратная вещь — текст и фильм неадекватны. Думаю, на фильме сэкономили, он напоминает постановку ТЮЗа 60-х годов. А на таком кино экономить нельзя! |
|
протодиакон Андрей Кураев:
|
|
Перелагать с языка одного искусства на язык другого искусства трудно. Мне кажется, Владимиру Владимировичу Бортко это не удалось, когда он экранизировал «Мастер и Маргариту». У него получилась гениальная экранизация «Собачьего Сердца». Редкий случай, когда экранизация лучше литературного оригинала. А вот с «Мастером и Маргаритой» не получилось. Похоже, что он был придавлен, обескрылен самой грандиозностью той задачи, которую он взял на себя. Поэтому получился не фильм, а просто читка ролей в телестудии, когда актёры как на аудиокниге зачитывают текст и всё. Подстрочник. Языка кино там нет[3] |
|
Призы и награды
- Премия «ТЭФИ-2006» в номинации «За лучшую режиссуру»
- «Специальный приз жюри» на МКФ Биарриц, Франция, 2007
- Приз в номинации «Лучший телесериал» на РКФ «Виват кино России», СПб, 2006
- Приз в номинации «За лучшую женскую роль» Анне Ковальчук на РКФ «Виват кино России», СПб, 2006
Факты
 |
Список примеров в этой статье или её разделе не основывается на авторитетных источниках непосредственно о предмете статьи или её раздела. Добавьте ссылки на источники, предметом рассмотрения которых является тема настоящей статьи (или раздела) в целом, и содержащие данные элементы списка как примеры. В противном случае раздел может быть удалён.
Эта отметка стоит с 19 сентября 2014 года. |
 |
Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи. Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 31 июля 2016 года. |
- Валентин Гафт, исполнивший в телесериале роли Человека во френче и первосвященника Каифы, в фильме Кары сыграл самого Воланда. В свою очередь, исполнивший роль Азазелло Александр Филиппенко в том фильме сыграл другого представителя тёмных сил — Коровьева.
- Первоначально на роль Воланда планировался Олег Янковский, на роль Мастера — Олег Меньшиков; музыку должен был написать Андрей Петров[4].
- Человек во френче носит знаки различия майора госбезопасности (звание соответствовало званию комбрига РККА) во время основного действия фильма и знаки различия старшего майора госбезопасности (соответствует комдиву РККА) в финале. Эти знаки различия носили сотрудники ГУГБ НКВД в 1937—1943 годах.
- В съёмках фильма (в первых двух сериях) был задействован один и тот же трамвай № 2424 (все три раза: в самом начале, при несчастном случае с Берлиозом и когда кот Бегемот садился в трамвай), который сейчас курсирует по улицам Санкт-Петербурга ([archive.is/20130417164602/tf1.mosfont.ru/photo/01/69/52/169520.jpg см. фото этого трамвая])
- У Пилата на груди висит изображение Медузы Горгоны.
- Несмотря на достаточно большую продолжительность, в фильме опущены некоторые эпизоды романа Булгакова, например, оглашение Понтием Пилатом смертного приговора перед толпой народа, сон Никанора Ивановича, консультация буфетчика с врачом после посещения «нехорошей квартиры», эпизод с Маргаритой в троллейбусе по дороге в Александровский сад, столкновение Маргариты с освещённым диском во время полёта, разговор Маргариты с мальчиком после разгрома квартиры Латунского (также было опущено большинство деталей полёта Маргариты из квартиры Латунского на озеро, кроме встречи с Наташей на борове), разговор с Козлоногим за бокалом шампанского (скромно были представлены детали сцены шабаша, так, например, не было толстомордых лягушек, светящихся гнилушек, перелёта Маргариты на другой берег. Эпизода посвящения Маргариты в ведьмы в романе нет, это находка авторов фильма), игра Воланда и Кота Бегемота в шахматы (фигуры шахмат, согласно роману Булгакова, живые), эпизод наблюдения Воландом и Маргаритой за происходящим в глобусе, лес с попугаями и полёт Маргариты на Балу сатаны, эпизоды с Абадонной, увлечённый разговор Бегемота, Геллы и Воланда после бала, случай с кражей золотой подковы Аннушкой, встреча Афрания с Низой, разговор Воланда, Коровьева и Бегемота после пожара в «Грибоедове».
- Человек во френче в романе не упоминается, все эпизоды с его участием — находка авторов фильма.
- Часть повествования, описаний и прочей важной информации, выраженной в книге авторскими словами, произносится героями сериала. Например, Лиходеев сам рассказывает об истории «нехорошей квартиры» и пропаже собственной жены с женой Берлиоза, а речь о «шайке гипнотизёров» была произнесена человеком во френче.
- В сериале есть несоответствия внешности и возраста. О Воланде в романе говорится как о человеке неопределенно-средних лет, а Олегу Басилашвили в 2005 году был 71 год. Кириллу Лаврову на момент съемок шёл 80-й год, хотя Пилат должен быть моложе (глубокому старику неуместна боязнь «погубить карьеру»). У Азазелло цвет волос — рыжий, а у Александра Филиппенко в этой роли — тёмный и только на груди заметны торчащие из-под майки рыжие волосы. В романе Воланд — брюнет. Александру Галибину во время съёмок было 50 лет, в то время как его персонажу — 38. Александру Адабашьяну — 60, Берлиозу — 40, и к тому же Берлиоз был лысым. Понырев (Бездомный) — в романе человек лет двадцати трёх, Галкин на момент съемок на 10 лет старше.
- Эпизод, когда Афраний выбрасывает полученный в награду от Понтия Пилата перстень, отсутствует у Булгакова. Владимиру Бортко очень понравилась эта сцена у Анджея Вайды в фильме «Пилат и другие», и он позаимствовал её для своей картины[4].
- Когда Кот-Бегемот спрыгивает с вернувшейся после огня рукописи, виден титульный лист, на котором стоит имя автора — Максудов Николай Афанасьевич, название «Понтий Пилат» и год издания — 1934, однако в романе ничего из этого известно не было, а имя Мастера вообще является самой большой загадкой романа. При этом Максудов — герой «Театрального романа» Булгакова, а образы Мастера и Максудова объединены в экранизации 1972 года.
- В 5 и 6 сериях присутствует хроника 1930-х годов Красноярского кинофотоархива и кадры из фильма «Девушка с характером».
- Таня Ю не только исполнила роль Геллы, но была ещё и каскадёром[5].
- Коровьев в исполнении Александра Абдулова в 9-й серии, в эпизоде стрельбы в ресторане «Грибоедов», произносит фразу «Как дети…». Точно такую же фразу произносил его герой Сергей Ненашев в фильме «Гений» и Тетерин в фильме «Настя».
- В роли подъезда «нехорошего дома» снялся подъезд «Дома академиков» (Санкт-Петербург, набережная лейтенанта Шмидта, д. 1).
Напишите отзыв о статье "Мастер и Маргарита (телесериал)"
Примечания
- ↑ База данных ФОМ, 19 января 2006
- ↑ Елена ЛИВСИ. [www.kp.ru/daily/23637/48499/ Гелла (Татьяна Ю): Я знала, что снимаюсь не в порнографии!]. Комсомольская правда (29 Декабря 2005, 01:00). Проверено 18 декабря 2013.
- ↑ youtu.be/nMmauqoFRIY?t=6m10s Диакон Андрей Кураев: "Христос и Бог"
- ↑ 1 2 [gaijin-life.info/letters/00/l081100.html Владимир Бортко: «Я единственный, кто может снять „Мастера“»]
- ↑ [kp.ru/daily/23637/48499/ Гелла (Татьяна Ю): «Я знала, что снимаюсь не в порнографии!»]
Ссылки
- [www.masterimargarita.ru/ Официальный сайт]
- [www.vanhellemont.net/margarita/ru/ Мастер и Маргарита]
- [lenta.ru/articles/2005/12/21/mm/ Обзор сериала] на Lenta.Ru
- [www.russ-yug.ru/theme/25/ Обзор экранизации сериала Мастер и Маргарита на Русском Юге]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мастер и Маргарита (телесериал)
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Категории:
- Телесериалы по алфавиту
- Фильмы Владимира Бортко
- Мастер и Маргарита
- Телесериалы телеканала Россия-1
- Фантастические телесериалы России
- Телесериалы России 2005 года
- Экранизации произведений Михаила Булгакова
- Фильмы о писателях
- Фильмы об Иисусе Христе
- Фильмы о Москве
- Фильмы о Древнем Риме
- Телесериалы, сюжет которых разворачивается в Древнем Риме
