Мата-Уту

Столица заморской общины Франции Мата-Уту фр. Mata-Utu уолл. Matāʻutu Страна Острова Уоллис и ФутунаОстрова Уоллис и Футуна Координаты 13°10′00″ ю. ш. 176°08′00″ з. д.13.16667° ю. ш. 176.13333° з. д. / -13.16667; -176.13333    Тип климата тропический пассатный Официальный язык французский Население 1075 человек (2013) Часовой пояс UTC+12 Показать/скрыть карты

Мата-Уту (фр. Mata-Utu, уолл. Matāʻutu) — административный центр Островов Уоллис и Футуна. Расположен на острове Увеа в группе островов Уоллис. Крупнейший морской порт территории, аэропорт. Население — 1075 человек (2013, перепись).

Наиболее известными достопримечательностями является одноимённый с островом собор, дворец рядом с ним и гора Лулу Факехида на его фоне.

История

В средневековые Туи-тонга вели войну против островитян и взяли остров под контроль. Они установили здесь свою власть и назвали её Увеас, которая стала правящей династией для двух островов; она существует на Мана-Уту даже сегодня. Укрепления, построенные тонганцами в то время, были обнаружены на соседних Талиеруму и на Маламала Тагата в ходе недавних археологических раскопок в этом регионе.

Католические миссионеры, прибывшие на остров в 1837 году решили обратить население в христианство за 5 лет. В течение этого времени миссионеры не только защищали остров от произвола европейцев, но и убедились что церкви были построены не только на Ману-Уту, но и на островах Муа и Ваитупу.

Затем здесь был построен город, разработанный из французского села. Свиньи, птицы, ямс, бананы и кокосы были доступны для прибывающих судов. Во время Второй мировой войны здесь высадились войска Свободной Франции. На этом месте состоялась небольшая битва, после чего французы создали здесь режим Виши и взяли под контроль центральную радиостанцию острова. Фрэнсис Фокс Перри из 1-го батальона 11-ой морской пехоты тоже высаживался здесь. Население острова в 1998 году оценивалось в 815 человек.

См. также

• Уоллис и Футуна
• Заморские владения Франции

Отрывок, характеризующий Мата-Уту

– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.