Матикайнен, Марьо

Олимпийские награды
Лыжные гонки (женщины)
Золото	Калгари 1988	5 км
Бронза	Калгари 1988	10 км
Бронза	Калгари 1988	Эстафета 4х5 км
Бронза	Сараево 1984	Эстафета 4х5 км

Спортивные награды
Чемпионаты мира по лыжным гонкам
Золото	Оберстдорф-1987	5 км
Золото	Лахти-1989	15 км
Золото	Лахти-1989	Эстафета 4х5 км
Серебро	Оберстдорф-1987	10 км
Серебро	Лахти-1989	10 км свободный стиль
Бронза	Лахти-1989	10 км классический стиль
Бронза	Лахти-1989	30 км

Марьо Туулеви Матикайнен-Калльстрём (фин. Marjo Tuulevi Matikainen-Kallström; род. 3 февраля 1965 года в Лохье, Финляндия) — известная финская лыжница, олимпийская чемпионка и трёхкратная чемпионка мира.

Олимпийская чемпионка 1988 года в гонке на 5 км, 3-кратный бронзовый призёр Олимпийских игр (1984 — в эстафете, 1988 — в гонке на 10 км и эстафете).

Выдающегося успеха Матикайнен добилась на чемпионате мира 1989 года в финском Лахти. Впервые на чемпионате мира разыгрывались медали сразу на 5 дистанциях. И Матикайнен сумела выиграть медали во всех 5 видах программы. Она победила на дистанции 15 км и эстафете 4х5 км в составе команды Финляндии, выиграла серебро на дистанции 10 км свободным стилем и 2 бронзы — 10 км классческим стилем и 30 км.

Завершила спортивную карьеру в возрасте 24 лет после чемпионата мира 1989 года, с тем, чтобы посвятить себя учёбе в Технологическом университете Хельсинки.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ma/marjo-matikainen-1.html Марьо Матикайнен на Олимпийских играх] (англ.)

Отрывок, характеризующий Матикайнен, Марьо

– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]