Матчи сборной СССР по хоккею с шайбой (1980—1984)
Поделись знанием:
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
(перенаправлено с «Матчи Сборной команды СССР по хоккею 1980-1984»)
1980
| 30.01.80. | Гармиш-Партенкирхен. СССР — ФРГ — 7:4 (3:0, 0:3, 4:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Васильев — Стариков, Билялетдинов — Первухин (1), Касатонов (1) — Лутченко; Михайлов — Петров (1) — Харламов, С. Макаров — Жлуктов — Балдерис, Мальцев (2) — В. Голиков — А. Голиков (1), Лебедев — Крутов (1) — Капустин, Скворцов. | ||
| 31.01.80. | Крефельд. СССР — ФРГ — 4:2 (2:2, 2:0, 0:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов, Васильев — Стариков, Билялетдинов — Первухин, Касатонов — Лутченко; Михайлов — Петров (1) — Харламов, С. Макаров (2) — Жлуктов (1) — Балдерис, Мальцев — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Крутов — Капустин, Скворцов. | ||
| 09.02.80. | Нью-Йорк. СССР — США 10:3 (4:0, 2:1, 4:2) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Васильев — Стариков (1), Билялетдинов — Первухин, Касатонов — Лутченко; Михайлов (1) — Петров (1) — Харламов (1), Скворцов — Жлуктов — Балдерис, С. Макаров (1) — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Мальцев (2) — Крутов (3). | ||
| 12.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Япония — 16:0 (8:0, 5:0, 3:0) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 21); Касатонов (1) — Фетисов (2), Васильев — Стариков (1), Билялетдинов — Первухин; Михайлов (1) — Петров (2) — Харламов (1), Скворцов — Жлуктов (1) — Балдерис (1), С. Макаров (1) — В. Голиков (2) — А. Голиков (3), Лебедев — Мальцев — Крутов. | ||
| 14.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Голландия — 17:4 (8:1, 7:1, 2:2) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (1), Васильев (1) — Стариков, Билялетдинов — Первухин; Михайлов — Петров (1) — Харламов (1), Скворцов — Жлуктов (1) — Балдерис, С. Макаров (2) — В. Голиков — А. Голиков (2), Лебедев (3) — Мальцев (2) — Крутов (3). | ||
| 16.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Польша — 8:1 (5:1, 1:0, 2:0) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Стариков, Билялетдинов (1) — Первухин; Михайлов (1) — Петров — Харламов (1), Скворцов (1) — Жлуктов — Балдерис (3), С. Макаров — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Мальцев (1) — Крутов. | ||
| 18.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Финляндия — 4:2 (0:1, 1:0, 3:1) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Васильев — Стариков, Билялетдинов — Первухин; Михайлов (1) — Петров — Харламов, Скворцов — Жлуктов — Балдерис, С. Макаров — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Мальцев (1) — Крутов (1). | ||
| 20.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Канада — 6:4 (1:1, 1:2, 4:1) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Васильев — Стариков, Билялетдинов — Первухин; Михайлов (2) — Петров — Харламов, Скворцов — Жлуктов — Балдерис (1), С. Макаров — В. Голиков — А. Голиков (2), Лебедев — Мальцев — Крутов. | ||
| 22.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — США — 3:4 (2:2, 1:0, 0:2) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 20); Касатонов — Фетисов, Васильев — Стариков, Билялетдинов — Первухин; Михайлов — Петров — Харламов, Скворцов — Жлуктов — Балдерис, С. Макаров (1) — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Мальцев (1) — Крутов (1). | ||
| 24.02.80. | Лейк-Плэсид. СССР — Швеция — 9:2 (4:0, 5:0, 0:2) | Олимпийские игры 1980 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (1), Васильев (1) — Стариков, Билялетдинов — Первухин; Михайлов (1) — Петров (1) — Харламов, Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Балдерис, С. Макаров (1) — В. Голиков — А. Голиков, Лебедев — Мальцев (1) — Крутов (1). | ||
| 15.04.80. | Хяменлинна. СССР — Финляндия — 8:3 (5:2, 1:1, 2:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин (1), Вожаков — Лутченко (1), Стариков — И. Гимаев; Михайлов — Харламов (1) — Крутов (1), С. Макаров (1) — В. Голиков (1) — Дроздецкий, Лебедев — Мальцев (1) — Тюменев, Скворцов (1) — Ковин — Варнаков. | ||
| 16.04.80. | Хельсинки. СССР — Финляндия — 6:3 (5:1, 0:0, 1:2) | Кубок Швеции |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Лутченко, Стариков — И. Гимаев; Михайлов (1) — Харламов — Крутов (2), С. Макаров (2) — В. Голиков — Дроздецкий (1), Лебедев — Мальцев — Тюменев, Скворцов — Ковин — Варнаков. | ||
| 18.04.80. | Гетеборг. СССР — Швеция — 7:2 (2:0, 2:0, 3:2) | Кубок Швеции |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Лутченко, Стариков — И. Гимаев; Михайлов — Харламов — Крутов, С. Макаров (1) — В. Голиков (2) — Дроздецкий (2), Лебедев — Мальцев — Тюменев, Скворцов — Ковин (1) — Варнаков (1). | ||
| 20.04.80. | Гетеборг. СССР — Канада — 4:1 (2:1, 2:0, 0:0) | Кубок Швеции |
| СССР: Третьяк; Бабинов (1) — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Лутченко, Стариков — И. Гимаев; Михайлов (1) — Харламов (1) — Крутов, С. Макаров — В. Голиков — Дроздецкий, Лебедев — Мальцев — Тюменев, Скворцов (1) — Ковин — Варнаков. | ||
| 21.04.80. | Гетеборг. СССР — ЧССР — 2:1 (0:0, 1:1, 1:0) | Кубок Швеции |
| СССР: Мышкин; Бабинов (1) — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Лутченко, Стариков — И. Гимаев; Михайлов — Харламов — Крутов, С. Макаров — В. Голиков — Дроздецкий (1), Лебедев — Мальцев — Тюменев, Скворцов — Ковин — Варнаков. | ||
| 03.09.80. | Тампере. СССР — Финляндия — 4:1 (1:0, 0:1, 3:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Касатонов — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Васильев; Михайлов (1) — Харламов — Крутов, С. Макаров (1) — Жлуктов — Дроздецкий, Светлов — В. Голиков — А. Голиков (1), Балдерис — Мальцев (1) — Лебедев. | ||
| 04.09.80. | Хельсинки. СССР — Финляндия — 4:3 (0:2, 3:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов (1), Касатонов (1) — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Стариков; Скворцов — Ковин — Крутов, С. Макаров — Жлуктов (1) — Дроздецкий, Светлов — В. Голиков — А. Голиков, Балдерис (1) — Мальцев — Лебедев. | ||
| 07.09.80. | Гетеборг. СССР — Швеция — 3:0 (3:0, 0:0, 0:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Касатонов — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Васильев — Стариков; Михайлов — Харламов — Крутов (1), С. Макаров — Жлуктов (1) — Дроздецкий, Светлов — В. Голиков — А. Голиков (1), Балдерис — Мальцев — Лебедев. | ||
| 09.09.80. | Седертелье. СССР — Швеция — 10:2 (5:1, 4:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов, Касатонов — Стариков (1), Билялетдинов — Первухин, Васильев — Вожаков; Михайлов — Харламов (1) — Крутов , С. Макаров (2) — Жлуктов (1) — Дроздецкий, Скворцов (1) — Ковин (1) — А. Голиков, Балдерис — Мальцев (2) — Лебедев (1). | ||
| 11.09.80. | Прага. СССР — ЧССР — 5:3 (1:2, 2:1, 2:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Стариков, Касатонов — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Васильев; Михайлов (2) — Харламов — Крутов, С. Макаров — Жлуктов (1) — Дроздецкий (1), Светлов — В. Голиков (1) — А. Голиков, Балдерис — Мальцев — Лебедев. | ||
| 12.09.80. | Прага. СССР — ЧССР — 2:2 (0:1, 2:1, 0:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Бабинов — Фетисов, Касатонов — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Васильев — Стариков; Михайлов — Харламов (1) — Крутов (1), С. Макаров — Жлуктов — Дроздецкий, Балдерис — В. Голиков — Мальцев, Скворцов — Ковин — А. Голиков. | ||
| 14.09.80. | Братислава. СССР — ЧССР — 4:2 (0:1, 3:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Бабинов — Фетисов, Касатонов (1) — Лутченко, Билялетдинов — Первухин, Васильев — Стариков; Михайлов — Харламов — Крутов (1), С. Макаров — Жлуктов — Дроздецкий (2), Скворцов — В. Голиков — А. Голиков, Балдерис — Мальцев — Лебедев. | ||
| 16.12.80. | Москва. СССР — Финляндия — 10:0 (3:0, 1:0, 6:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Стариков, Билялетдинов (1) — Первухин, Кучеренко — Н. Макаров; С. Макаров (2) — Жлуктов — Дроздецкий (1), Крутов — В. Голиков (2) — Хомутов, Мальцев (1) — Антипов — Балдерис, Шалимов (2) — Шепелев (1) — Светлов. | ||
| 18.12.80. | Москва. СССР — ЧССР — 4:5 (1:1, 1:3, 2:1) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов (1) — Фетисов, Бабинов — Стариков, Билялетдинов — Первухин (1), Кучеренко — Н. Макаров; С. Макаров — Жлуктов — Дроздецкий, Крутов (1) — В. Голиков — Хомутов, Мальцев — Антипов — Балдерис, Шалимов (1) — Шепелев — Светлов. | ||
| 20.12.80. | Москва. СССР — Швеция — 2:0 (0:0, 1:0, 1:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин (1), Кучеренко — Н. Макаров; С. Макаров — Жлуктов — Дроздецкий, Крутов — В. Голиков — Хомутов, Шалимов (1) — Шепелев — Балдерис, Светлов. | ||
| 21.12.80. | Москва. СССР — ЧССР — 6:2 (1:0, 2:0, 3:2) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, Бабинов — Стариков, Кучеренко — Н. Макаров; С. Макаров — Жлуктов (2) — Крутов, Мальцев (1) — Антипов — Балдерис, Шалимов (1) — Шепелев (1) — Светлов, В. Голиков, Хомутов. | ||
| 27.12.80. | Гронинген. СССР — Голландия — 11:0 (7:0, 2:0, 2:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 41); Бабинов — Касатонов, Билялетдинов — Первухин, Кучеренко — Стариков, Н. Макаров (1); Крутов (1) — Жлуктов (1) — Дроздецкий, С. Макаров — Мальцев (1) — Балдерис (2), Варнаков (2) — В. Голиков — Капустин (2), Шалимов (1) — Петров — Шепелев, Антипов | ||
| 28.12.80. | Росендал. СССР — Голландия — 10:2 (3:1, 3:1, 4:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Стариков, Билялетдинов — Первухин, Кучеренко — Н. Макаров; Крутов (1) — Жлуктов — Дроздецкий (1), С. Макаров (2) — Мальцев — Балдерис, Скворцов — В. Голиков (1) — Варнаков, Шалимов — Петров (2) — Капустин (3), Шепелев, Антипов. | ||
| 30.12.80. | Гаага. СССР — Голландия — 7:0 (2:0, 3:0, 2:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Стариков, Билялетдинов — Первухин, Кучеренко — Н. Макаров (1); С. Макаров (1) — Жлуктов — Дроздецкий (2), Скворцов — Петров — Крутов, Шалимов — Шепелев — Варнаков, Балдерис (1) — Мальцев Капустин, В. Голиков (1), Антипов (1). | ||
1981
| 06.01.81. | Энсхенде. СССР — Голландия — 8:0 (1:0, 3:0, 4:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Стариков, Билялетдинов — Первухин (1), Кучеренко — Н. Макаров; Крутов — Жлуктов — Дроздецкий (1), С. Макаров (1) — Мальцев — Балдерис, Скворцов — В. Голиков — Варнаков (1), Шалимов (1) — Петров — Капустин, Шепелев (2), Антипов (1). | ||
| 12.04.81. | Стокгольм. СССР — Голландия — 10:1 (1:0, 4:1, 5:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Петров (1) — Крутов (1), Шалимов (1) — Шепелев — Капустин, Мальцев (3) — В. Голиков — Дроздецкий (1), Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Хомутов (1). | ||
| 13.04.81. | Стокгольм. СССР — Финляндия — 7:1 (2:0, 3:0, 2:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Васильев — Бабинов; С. Макаров (1) — Петров — Крутов (1), Мальцев — В. Голиков (1) — Дроздецкий (3), Шалимов — Шепелев — Капустин (1), Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 15.04.81. | Стокгольм. СССР — Канада — 8:2 (1:0, 5:1, 2:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин (1), С. Макаров — Петров — Крутов, Шалимов — Шепелев (2) — Капустин, Мальцев — В. Голиков (2) — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов (1) — Хомутов (1). | ||
| 18.04.81. | Гетеборг. СССР — Швеция — 4:1 (0:0, 2:0, 2:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Петров (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев (2) — Капустин (1), Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 20.04.81. | Гетеборг. СССР — ЧССР — 8:3 (5:1, 0:1, 3:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (2) — Петров (1) — Крутов (1), Шалимов — Шепелев (1) — Капустин (1), Мальцев (1) — В. Голиков — Дроздецкий, Скворцов (1) — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 22.04.81. | Гетеборг. СССР — Канада — 4:4 (1:2, 3:1, 0:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Петров (1) — Крутов (1), Шалимов — Шепелев — Капустин, Мальцев — В. Голиков (1) — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов — Лебедев. | ||
| 24.04.81. | Гетеборг. СССР — Швеция — 13:1 (0:0, 6:0, 7:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов (1) — Первухин; С. Макаров — Петров — Крутов (2), Шалимов (1) — Шепелев (1) — Капустин (1), Мальцев (2) — В. Голиков (2) — Дроздецкий (1), Скворцов (2) — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 26.04.81. | Гетеборг. СССР — ЧССР — 1:1 (1:0, 0:1, 0:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1981 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Васильев — Н. Макаров; С. Макаров — Петров — Крутов, Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий, Шалимов (1) — Шепелев — Капустин, Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 12.08.81. | Стокгольм. СССР — Швеция — 2:1 (1:0, 0:0, 1:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — И. Гимаев, Билялетдинов — Первухин, Зубков — Бабинов; С. Макаров — Ларионов — Харламов, Шалимов (1) — Шепелев — Капустин (1), Мальцев — В. Голиков — Балдерис, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 14.08.81. | Гетеборг. СССР — Швеция — 4:1 (0:1, 1:0, 3:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — И. Гимаев, Билялетдинов — Первухин, Зубков — Бабинов; С. Макаров — Ларионов (2) — Харламов, Шалимов — Шепелев — Капустин (1), Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий (1), Светлов — Семенов — Кожевников. | ||
| 17.08.81. | Тампере. СССР — Финляндия — 4:3 (0:1, 1:1, 3:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — И. Гимаев, Билялетдинов — Первухин, Зубков — Бабинов; С. Макаров (1) — Ларионов — Дроздецкий (1), Шалимов — Шепелев — Капустин, Мальцев (1) — Семенов — Светлов, Балдерис — Жлуктов (1) — Харламов. | ||
| 18.08.81. | Хельсинки. СССР — Финляндия — 5 2 (2:0, 0:1, 3:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — И. Гимаев, Билялетдинов — Первухин, Зубков — Бабинов; С. Макаров — Ларионов — Харламов, Балдерис (1) — Шепелев (1) — Капустин, Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий, Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Хомутов (1). | ||
| 29.08.81. | Эдмонтон. СССР — Канада — 2:3 (1:1, 0:2, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — И. Гимаев, Билялетдинов — Первухин, Зубков — Бабинов; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Светлов (1) — В. Голиков — Дроздецкий (1), Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 01.09.81. | Виннипег. СССР — ЧССР — 1:1 (0:0, 1:1, 0:0) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий (1), Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 03.09.81. | Виннипег. СССР — Швеция — 6:3 (2:0, 1:2, 3:1) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Шалимов — Шепелев — Капустин (2), Мальцев (1) — В. Голиков — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 05.09.81. | Эдмонтон. СССР — США — 4:1 (1:0, 2:1, 1:0) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов (1), Шалимов — Шепелев — Капустин, Мальцев — В. Голиков (1) — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов (1) — Хомутов. | ||
| 07.09.81. | Виннипег. СССР — Финляндия — 6:1 (2:0, 1:1, 3:0) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Зубков — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Шалимов (1) — Шепелев — И. Гимаев, Мальцев — В. Голиков — Дроздецкий (1), Скворцов — Жлуктов (1) — Хомутов. | ||
| 09.09.81. | Монреаль. СССР — Канада — 3:7 (0:1, 2:1, 1:5) | Кубок Канады |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев (1) — Капустин, И. Гимаев — В. Голиков — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 11.09.81. | Оттава. СССР — ЧССР — 4:1 (3:0, 1:0, 0:1) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев (2) — Капустин, И. Гимаев — В. Голиков (1) — Дроздецкий, Скворцов — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 13.09.81. | Монреаль. СССР — Канада — 8:1 (0:0, 3:1, 5:0) | Кубок Канады |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов (2) — Крутов (1), Шалимов — Шепелев (3) — Капустин, И. Гимаев — В. Голиков (1) — Дроздецкий, Скворцов (1) — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 16.12.81. | Москва. СССР — Финляндия — 3:2 (1:0, 1:1, 1:1) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Зубков, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов — Шепелев — Кожевников, Мальцев — В. Голиков — Светлов (1), Дроздецкий — Жлуктов (1) — Хомутов (1). | ||
| 18.12.81. | Москва. СССР — ЧССР — 2:1 (1:0, 1:1, 0:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Зубков, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев — Кожевников, Мальцев — В. Голиков — Светлов, Дроздецкий — Жлуктов (1) — Хомутов. | ||
| 20.12.81. | Москва. СССР — Швеция — 4:2 (0:0, 3:1, 1:1) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — Зубков, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Шалимов — Шепелев (1) — Кожевников (1), Мальцев — В. Голиков — Светлов, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 21.12.81. | Москва. СССР — ЧССР — 4:3 (2:2, 0:1, 2:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев (1) — Зубков, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев (2) — Кожевников, Мальцев — В. Голиков — Светлов, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 27.12.81. | Гронинген. СССР — Швеция — 7:3 (4:3, 2:0, 1:0) | Турнир трех наций «Самсон» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов, Васильев — Зубков; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Мальцев — В. Голиков — Варнаков (2), Скворцов (1) — Жлуктов — Хомутов (3), Шалимов — Кожевников (1) — Капустин. | ||
| 30.12.81. | Росендал. СССР — Голландия — 9:2 (2:0, 1:0, 6:2) | Турнир трех наций «Самсон» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов, Васильев — Зубков; Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Дроздецкий, Шалимов — Шепелев (1) — Капустин, Светлов (1) — Кожевников (1) — Хомутов, Мальцев — В. Голиков (3) — Варнаков. | ||
1982
| 03.01.82. | Амстердам. СССР — Голландия — 13:4 (7:1, 2:1, 4:2) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 21); Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов, Васильев (2) — Зубков; Дроздецкий (4) — Жлуктов — Хомутов, Светлов — Мальцев (2) — Кожевников (1), Скворцов — В. Голиков (1) — Варнаков, Шалимов (1) — Шепелев (1) — Капустин (1). | ||
| 04.01.82. | Эйндховен. СССР — Голландия — 16:4 (2:1, 9:0, 5:3) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 41); Касатонов (1) — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов, Васильев — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Светлов (3) — Мальцев — Кожевников, Дроздецкий (2) — Жлуктов (2) — Хомутов (1), Скворцов (2) — В. Голиков (3) — Варнаков. | ||
| 06.01.82. | Гаага. СССР — Голландия — 10:1 (4:0, 2:0, 4:1), | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин (Третьяк, 41); Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин (1), И. Гимаев — Бабинов, Васильев — Зубков; С. Макаров — Ларионов — Крутов (2), Дроздецкий (2) — Мальцев — Кожевников (1), Скворцов — В. Голиков — Варнаков (1), Шалимов — Шепелев — Капустин (3). | ||
| 14.02.82. | Прага. СССР — ЧССР — 5:3 (1:2, 2:0, 2:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов (1), Шалимов — Шепелев (1) — Капустин (1), Мальцев — Кожевников — Дроздецкий, Скворцов — Ковин — Варнаков. | ||
| 16.02.82. | Прага. СССР — ЧССР — 6:3 (5:1, 0:1, 1:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР; Мышкин; Касатонов (2) — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Зубков; С. Макаров (2) — Ларионов — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Мальцев — В. Голиков — Кожевников (1), Скворцов — Ковин (1) — Варнаков, | ||
| 04.04.82. | Маннгейм. СССР — ФРГ — 3:2 (0:1, 1:0, 2:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Дроздецкий — В. Голиков — Кожевников (1), Балдерис — Жлуктов — Тюменев. | ||
| 06.04.82. | Гармиш-Партенкирхен. СССР — ФРГ — 5:2 (2:0, 1:0, 2:2) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Балдерис — В. Голиков — Кожевников, Скворцов — Ковин — Тюменев, Дроздецкий (2) — Жлуктов (1) — Хомутов, Шепелев. | ||
| 15.04.82. | Тампере. СССР — Италия — 9:2 (0:0, 4:0, 5:2) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 45); Касатонов — Фетисов (1), Васильев — Бабинов (2), Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев — Капустин (1), Кожевников (1) — В. Голиков (2) — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 16.04.82. | Тампере. СССР — Швеция — 7:3 (2:2, 3:0, 2:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (2), Шалимов (3) — Шепелев — Капустин, Кожевников — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов (1) — Хомутов (1). | ||
| 18.04.82. | Тампере. СССР — ЧССР — 5:3 (1:1, 2:2, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов (1), Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев (1) — Капустин, Кожевников (1) — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 19.04.82. | Тампере. СССР — Финляндия — 8:1 (6:0, 0:1, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Васильев — Бабинов, Билялетдинов (1) — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов (1), Шалимов (1) — Шепелев (1) — Капустин, Кожевников — В. Голиков (1) — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 21.04.82. | Хельсинки. СССР — США — 8:4 (3:1, 2:1, 3:2) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев (1) — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Шалимов — Шепелев — Капустин (1), Кожевников (2) — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий (1) — Жлуктов (2) — И. Гимаев. | ||
| 22.04.82. | Тампере. СССР — ФРГ — 7:0 (3:0, 2:0, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов (1), Первухин — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев (3) — Капустин (1), Кожевников — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — И. Гимаев. | ||
| 24.04.82. | Тампере. СССР — Канада — 4:3 (1:1, 2:0, 1:2) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Кожевников (1) — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — И. Гимаев (1). | ||
| 25.04.82. | Хельсинки. СССР — Канада — 6:4 (3:1, 1:2, 2:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (2), Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев (1) — Капустин, Кожевников (1) — В. Голиков — Тюменев, Дроздецкий — Жлуктов — И. Гимаев. | ||
| 27.04.82. | Хельсинки. СССР — Швеция — 4:0 (1:0, 2:0, 1:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — Зубков, Билялетдинов (1) — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев — Капустин, Кожевников — В. Голиков (1) — Тюменев, И. Гимаев — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 29.04.82. | Хельсинки. СССР — ЧССР — 0:0 | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1982 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Васильев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Шалимов — Шепелев — Капустин, Кожевников — В. Голиков — Тюменев, И. Гимаев — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 08.09.82. | Братислава. СССР — ЧССР — 7:4 (2:1, 3:3, 2:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Бабинов — Зубков, И. Гимаев; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов (1), Светлов — В. Голиков — Семенов (2), Шалимов (1) — Шепелев — Кожевников, Дроздецкий (1) — Быков (1) — Хомутов, Тюменев. | ||
| 10.09.82. | Прага. СССР — ЧССР — 4:2 (1:1, 2:1, 1:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Бякин — Зубков, И. Гимаев — Мартемьянов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Светлов — В. Голиков — Семенов, Шалимов — Шепелев — Кожевников (1), Дроздецкий — Быков (1) — М. Васильев. | ||
| 12.12.82. | Евле. СССР — Швеция — 4:2 (0:0, 0:2, 4:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (2), Билялетдинов — Первухин, Бабинов — С. Гимаев, Мартынов; Дроздецкий — Ларионов — Крутов (1), Мальцев — Семенов — Светлов, Герасимов — Быков — М. Васильев, Кожевников — В. Голиков — Тюменев, Скворцов (1). | ||
| 13.12.82. | Стокгольм. СССР — Швеция — 3:3 (0:2, 1:0, 2:1) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Бабинов — С. Гимаев, Мартынов; Мальцев (1) — Ларионов — Крутов (1), Герасимов — Быков (1) — М. Васильев, Кожевников — Семенов — Яшин, Скворцов — В. Голиков — Дроздецкий, Светлов. | ||
| 16.12.82. | Москва. СССР — ФРГ — 6:2 (3:2, 2:0, 1:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Мартынов — Бабинов, Зубков — С. Гимаев, Билялетдинов — Первухин; Мальцев (1) — Ларионов — Крутов (2), Шалимов — Шепелев (1) — Капустин, Герасимов (1) — Быков — М. Васильев, Светлов — Жлуктов — Кожевников. | ||
| 17.12.82. | Москва. СССР — Финляндия — 6:3 (0:1, 3:1, 3:1) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Мартынов — Бабинов, Зубков — С. Гимаев, Билялетдинов — Первухин; Мальцев (2) — Ларионов (1) — Крутов, Шалимов (1) — Шепелев — Капустин, Герасимов (1) — Быков — М. Васильев, Светлов — Жлуктов — Кожевников (1). | ||
| 19.12.82. | Москва. СССР — Швеция — 5:4 (1:0, 1:2, 3:2) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Мартынов — Бабинов, Зубков — С. Гимаев, Билялетдинов — Первухин; Мальцев — Ларионов — Крутов (1), Шалимов — Шепелев — Капустин, Герасимов (1) — Быков (2) — М. Васильев, Светлов — Жлуктов (1) — Кожевников. | ||
| 22.12.82. | Москва. СССР — ЧССР — 9:4 (4:1, 2:3, 3:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Бабинов, Зубков (1) — С. Гимаев; Мальцев — Ларионов — Крутов (3), Шалимов (2) — Шепелев — Капустин (1), Скворцов (1) — Жлуктов — Кожевников (1), Герасимов — Быков — М. Васильев. | ||
1983
| 09.02.83. | Йоэнсу. СССР — Финляндия — 3:3 (0:3, 2:0, 1:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Вожаков — Бабинов, Билялетдинов — Первухин (1), Зубков; Тюменев — Ларионов — Крутов, Балдерис (1) — Шепелев — Капустин, Светлов — Семенов — Кожевников, Скворцов — Быков (1) — М. Васильев, Жлуктов. | ||
| 10.02.83. | Коувола. СССР — Финляндия — 7:3 (2:1, 5:2, 0:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Вожаков — Бабинов, Билялетдинов (1) — Первухин, Бякин (1) — Зубков; Тюменев (1) — Ларионов — Крутов, Балдерис — Шепелев — Капустин, Светлов (3) — Жлуктов — Кожевников, Скворцов — Быков — М. Васильев (1), Семенов. | ||
| 02.04.83. | Гармиш-Партенкирхен. СССР — ФРГ — 3:2 (0:1, 3:0, 0:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Бякин — Зубков, Вожаков — Бабинов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Балдерис — В. Голиков (1) — Капустин, Кожевников — Шепелев — Тюменев, Герасимов — Быков (1) — М. Васильев. | ||
| 04.04.83. | Маннгейм. СССР — ФРГ — 5:2 (4:1, 0:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Билялетдинов (1) — Первухин, Бякин — Зубков, Вожаков — Бабинов (1), Фетисов; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Балдерис — В. Голиков (1) — Капустин, Кожевников — Шепелев — Тюменев, Мальцев — Жлуктов (1) — Хомутов. | ||
| 16.04.83. | Дортмунд. СССР — ГДР — 3:0 (0:0, 2:0, 1:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Балдерис — Шепелев — Капустин (1), Мальцев — Жлуктов — Скворцов (1), Хомутов — Быков — М. Васильев. | ||
| 17.04.83. | Дюссельдорф. СССР — Финляндия — 3:0 (1:0, 1:0, 1:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Балдерис — Шепелев — Капустин (1), Мальцев — Быков — М. Васильев, Скворцов (1) — Жлуктов — Хомутов. | ||
| 19.04.83. | Дортмунд. СССР — Канада — 8:2 (4:1, 2:1, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров (2) — Ларионов (1) — Крутов (1), Балдерис (1) — Шепелев — Капустин, Мальцев (1) — Быков — М. Васильев (2), Скворцов — Жлуктов — И. Гимаев. | ||
| 20.04.83. | Дортмунд. СССР — ФРГ — 6:0 (2:0, 2:0, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров (2) — Ларионов — Крутов (1), Балдерис (1) — Шепелев — Капустин (1), Хомутов (1) — Быков — М. Васильев, Скворцов — Жлуктов — И. Гимаев. | ||
| 23.04.83. | Дортмунд. СССР — ЧССР — 5:1 (1:1, 1:0, 3:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров — Ларионов (2) — Крутов (1), Балдерис — Шепелев — Капустин, Мальцев — Быков — М. Васильев, Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Хомутов. | ||
| 24.04.83. | Дортмунд. СССР — Италия — 11:1 (4:1, 5:0, 2:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (2), Билялетдинов — Бабинов, Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Балдерис (2) — Шепелев (1) — Капустин, Скворцов (1) — Жлуктов (1) — Хомутов, И. Гимаев — Быков (2) — М. Васильев. | ||
| 26.04.83. | Мюнхен. СССР — Швеция — 5:3 (1:1, 4:2, 0:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Мышкин; Касатонов (1) — Фетисов, Стариков — Зубков, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — И. Гимаев (1) — Крутов, Балдерис -Шепелев (1) — Капустин (1), Скворцов — Жлуктов — Хомутов, Мальцев — Быков — М. Васильев. | ||
| 28.04.83. | Мюнхен. СССР — Швеция — 4:0 (2:0, 2:0, 0:0) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков (1) — Зубков; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов (1), Балдерис — Шепелев — Капустин, Скворцов — Жлуктов (1) — Хомутов, Мальцев — Быков — М. Васильев. | ||
| 30.04.83. | Мюнхен. СССР — ЧССР — 1:1 (0:0, 1:0, 0:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР; Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Зубков, Бабинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Балдерис — Шепелев — Капустин, Скворцов — Жлуктов — И. Гимаев, Мальцев — Быков — Хомутов. | ||
| 02.05.83. | Мюнхен. СССР — Канада — 8:2 (1:1, 3:0, 4:1) | Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1983 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Бабинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов (2), Балдерис — Шепелев — Капустин, Мальцев — Быков (1) — М. Васильев (1), Скворцов (1) — Жлуктов — И. Гимаев. | ||
| 06.09.83. | Пардубице. СССР — ЧССР — 5:3 (2:0, 2:3, 1:0) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, И. Гимаев — Бабинов, Стариков — Зубков, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (2) — Ларионов — Кожевников, Балдерис — Жлуктов — Капустин (1), Герасимов — Быков (1) — Хомутов, Болдин — Шепелев — Яшин (1). | ||
| 08.09.83. | Острава. СССР — ЧССР — 4:3 (2:0, 2:0, 0:3) | Турнир на призы газеты «Руде право» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, И. Гимаев — Бабинов, Стариков — Зубков, Билялетдинов (1) — Первухин; С. Макаров (2) — Ларионов — Кожевников, Балдерис — Жлуктов — Капустин, Герасимов — Быков — Хомутов, Светлов — Шепелев — Болдин (1). | ||
| 09.09.83. | Тренчин. СССР — ЧССР — ЧССР — 2:2 (0:0, 1:1, 1:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Бабинов — Стельнов, Стариков — Зубков, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Кожевников, Герасимов (1) — Быков — Хомутов (1), Балдерис — Жлуктов — Степанищев, Светлов — Шепелев — Болдин. | ||
| 11.12.83. | Стокгольм. СССР — Швеция — 5:1 (2:0, 3:0, 0:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Стельнов, И. Гимаев — Тюриков, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Герасимов — Быков — Хомутов (1), Дроздецкий — Жлуктов (1) — Капустин (1), Скворцов — Шепелев — Яшин (1), Тюменев. | ||
| 12.12.83. | Седертелье. СССР — Швеция — 8:3 (3:0, 1:2, 4:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 31); Касатонов — Фетисов (1), И. Гимаев — Тюриков, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Дроздецкий (2) — Жлуктов (1) — Тюменев, Герасимов — Быков (2) — Хомутов, Скворцов — Шепелев (1) — Яшин. | ||
| 16.12.83. | Москва. СССР — Канада — 8:1 (2:0, 3:1, 3:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк (Мышкин, 41); Касатонов — Фетисов, Зубков — Тюриков, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (2), Дроздецкий — Жлуктов (1) — М. Васильев (1), Скворцов — Тюменев — Яшин, Герасимов (2) — Шепелев — Хомутов (1). | ||
| 17.12.83. | Москва. СССР — Финляндия — 11:3 (2:2, 5:1, 4:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Зубков — Тюриков, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (4) — Ларионов — Крутов (1), Дроздецкий — Жлуктов — М. Васильев, Скворцов — Тюменев (1) — Яшин, Герасимов (2) — Шепелев (1) — Хомутов (1). | ||
| 19.12.83. | Москва. СССР — Швеция — 4:1 (3:0, 1:1, 0:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Зубков — Тюриков, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Дроздецкий — Жлуктов — М. Васильев (1). Скворцов (1) — Тюменев (1) — Яшин, Герасимов (1) — Шепелев — Хомутов. | ||
| 21.12.83. | Москва. СССР — ЧССР — 5:2 (2:0, 2:2, 1:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов (2), Зубков — Тюриков, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Дроздецкий — Жлуктов (1) — М. Васильев, Скворцов — Тюменев — Яшин, Герасимов — Шепелев — Хомутов. | ||
1984
| 10.01.84. | Вайсвассер. СССР — ГДР — 8:1 (3:0, 4:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Стельнов, Зубков — Тюриков, Билялетдинов — Первухин; Дроздецкий — Тюменев — Балдерис (2), С. Макаров (2) — Ларионов — Крутов, Герасимов (2) — Шепелев — Хомутов, Скворцов (1) — Ковин (1) — М. Васильев. | ||
| 11.01.84. | Берлин. СССР — ГДР — 6:0 (2:0, 1:0, 3:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Стариков — Стельнов, Касатонов — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, Зубков — Тюриков; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Дроздецкий (2) — Тюменев — Балдерис, Скворцов (1) — Ковин — М. Васильев, Герасимов — Шепелев (1) — Хомутов (1). | ||
| 19.01.84. | Мюнхен. СССР — ФРГ — 6:2 (1:1, 2:1, 3:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов, Касатонов (1) — Фетисов, Зубков — Тюриков, И. Гимаев; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Дроздецкий — Тюменев — Балдерис, Скворцов (1) — Ковин — М. Васильев (1), Герасимов — Шепелев (1) — Хомутов (1), Быков. | ||
| 21.01.84. | Франкфурт-на-Майне. СССР — ФРГ — 12:4 (2:2, 6:1, 4:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Тыжных; Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Тюриков, Касатонов — Фетисов (2), Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Дроздецкий (1) — Шепелев (1) — Балдерис (1), Скворцов (1) — Ковин (1) — Тюменев, Герасимов (2) — Быков (1) — Хомутов. | ||
| 26.01.84. | Хельсинки. СССР — Финляндия — 7:2 (3:0, 2;1, 2:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Бабинов (1), Касатонов — Фетисов, Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Дроздецкий (1) — Жлуктов — Балдерис (1), Кожевников (1) — Шепелев — Хомутов, Скворцов — Ковин — М. Васильев (1), Тюменев, Быков. | ||
| 28.01.84. | Оулу. СССР — Финляндия — 10:0 (4:0, 5:0, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (1), Стариков — Зубков, И. Гимаев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Кожевников — Шепелев (1) — Хомутов, Балдерис (1) — Жлуктов (2) — Тюменев, Скворцов (1) — Ковин (1) — М. Васильев (2), Быков. | ||
| 29.01.84. | Тампере. СССР — Финляндия — 6:2 (1:0, 2:2, 3:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, И. Гимаев — Бабинов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Зубков; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Дроздецкий — Жлуктов — Кожевников, Скворцов (1) — Ковин — М. Васильев, Герасимов (1) — Шепелев — Хомутов (2), Балдерис, Тюменев (1). | ||
| 07.02.84. | Сараево. СССР — Польша — 12:1 (3:1, 4:0, 5:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Герасимов (1) — Шепелев (2) — Хомутов, Дроздецкий (3) — Тюменев — Кожевников (1), Скворцов (1) — Ковин (2) — М. Васильев (1) | ||
| 9.02.84. | Сараево. СССР — Италия — 5:1 (4:0, 1:1, 0:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов (1) — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Дроздецкий (2) — Крутов, Герасимов — Шепелев — Хомутов, Скворцов — Ковин — М. Васильев (1), Тюменев, Кожевников. | ||
| 11.02.84. | Сараево. СССР — Югославия — 9:1 (4:0, 1:1, 4:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов (1), Герасимов — Шепелев — Хомутов (2), Скворцов (1) — Ковин (1) — М. Васильев (1), Дроздецкий, Кожевников. | ||
| 13.02.84. | Сараево. СССР — ФРГ — 6:1 (4:1, 2:0, 0:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Герасимов — Шепелев — Хомутов, Скворцов — Ковин (1) — М. Васильев, Дроздецкий (2) — Тюменев — Кожевников. | ||
| 15.02.84. | Сараево. СССР — Швеция — 10:1 (5:0, 4:0, 1:1) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов (1) — Фетисов (2), Билялетдинов — Первухин, Стариков (1) — Стельнов; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Дроздецкий (2) — Тюменев — Кожевников (1), Герасимов (1) — Шепелев — Хомутов, Скворцов (1) — Ковин — М. Васильев. | ||
| 17.02.84. | Сараево. СССР — Канада — 4:0 (0:0, 2:0, 2:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Герасимов — Шепелев — Хомутов, Дроздецкий (1) — Тюменев — Кожевников (1), Скворцов (1) — Ковин (1) — М. Васильев. | ||
| 19.02.84. | Сараево. СССР — ЧССР — 2:0 (1:0, 1:0, 0:0) | Олимпийские игры 1984 |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Скворцов — Ковин — М. Васильев; Дроздецкий — Тюменев — Кожевников (1), Герасимов — Шепелев — Хомутов. | ||
| 09.04.84. | Гетеборг. СССР — Финляндия — 8:2 (3:2, 1:0, 4:0) | Кубок Швеции |
| СССР: Мышкин; Касатонов (1) — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов, Гусаров — Тюриков; С. Макаров — Ларионов (2) — Крутов, Светлов (2) — Семенов — Жлуктов, Дроздецкий (2) — Немчинов — Хомутов (1), Болдин — Тюменев — Кожевников. | ||
| 10.04.84. | Гетеборг. СССР — Швеция — 10:1 (3:1, 2:0, 5:0) | Кубок Швеции |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов (1), Билялетдинов (1) — Первухин (1), Стариков — Стельнов, Гусаров — Тюриков; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Светлов (2) — Семенов — Ковин (1), Дроздецкий — Немчинов — М. Васильев, Болдин — Тюменев (1) — Кожевников (2). | ||
| 12.04.84. | Карлстад. СССР — ЧССР — 2:7 (1:2, 0:2, 1:3) | Кубок Швеции |
| СССР: Третьяк; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов, Гусаров — Тюриков; С. Макаров — Ларионов — Крутов, Светлов — Семенов — М. Васильев, Дроздецкий — Немчинов — Хомутов, Болдин — Тюменев — Кожевников (2). | ||
| 13.04.84. | Карлстад. СССР — Швеция — 7:3 (3:2, 1:1, 3:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Билялетдинов — Первухин, Стариков (1) — Стельнов, Гусаров — Тюриков, Касатонов (1); С. Макаров (2) — Ларионов — Крутов, Светлов — Семенов (1) — Ковин, Болдин — Жлуктов — Кожевников, Дроздецкий (1) — Немчинов — Хомутов (1), М. Васильев. | ||
| 19.08.84. | Стокгольм. СССР — Швеция — 4:1 (2:0, 1:1, 1:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Гусаров, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Татаринов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Герасимов — Немчинов — М. Васильев, Светлов — Семенов (1) — Яшин, Кожевников — Шепелев (1) — Тюменев (1), Скворцов — Ковин — Варнаков. | ||
| 21.08.84. | Гетеборг. СССР — Швеция — 7:3 (3:1, 3:1, 1:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Тыжных; Касатонов — Гусаров, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Зубков, Татаринов; С. Макаров (1) — Ларионов (2) — Крутов (1), Герасимов — Немчинов — М. Васильев, Светлов — Семенов (1) — Яшин (1), Скворцов — Ковин — Варнаков, Кожевников (1) — Шепелев — Тюменев. | ||
| 29.08.84. | Монреаль. СССР — Канада — 5:4 (2:2, 1:0, 2:2) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Гусаров (1), Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Скворцов — Ковин — Варнаков, Светлов (1) — Семенов — Яшин (2), Тюменев — Шепелев — Кожевников. | ||
| 02.09.84. | Монреаль. СССР — ЧССР — 3:0 (0:0, 1:0, 2:0) | Кубок Канады |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Гусаров, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров — Ларионов — Крутов (1), Скворцов (1) — Ковин — Варнаков (1), Светлов — Семенов — Яшин, Кожевников — Шепелев — И. Гимаев. | ||
| 04.09.84. | Калгари. СССР — Швеция — 3:2 (1:0, 1:1, 1:1) | Кубок Канады |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Зубков, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Скворцов — Ковин — Варнаков, Светлов (2) — Семенов — Яшин, Шепелев — И. Гимаев — Кожевников. | ||
| 06.09.84. | Эдмонтон. СССР — ФРГ — 8:1 (0:0, 3:0, 5:1) | Кубок Канады |
| СССР: Тыжных; Касатонов (1) — Гусаров, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (2) — Ларионов (1) — Крутов, Скворцов — Ковин — Варнаков, Светлов (1) — Семенов (2) — Яшин, Кожевников — И. Гимаев — М. Васильев (1). | ||
| 08.09.84. | Эдмонтон. СССР — США — 2:1 (1:0, 1:1, 0,0) | Кубок Канады |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Зубков, Билялетдинов — Первухин, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Светлов — Семенов — Яшин, Скворцов — Ковин — Варнаков (1), Кожевников — И. Гимаев — М. Васильев. | ||
| 10.09.84. | Эдмонтон. СССР — Канада — 6:3 (2:2, 2:0, 2:1) | Кубок Канады |
| СССР: Тыжных; Касатонов — Зубков, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Шепелев — Крутов (2), Скворцов — Ковин — Варнаков (1), Светлов — Семенов (1) — Яшин, Кожевников — И. Гимаев (1) — М. Васильев. | ||
| 13.09.84. | Калгари. СССР — Канада — 2:3 (0:0, 0:1, 2:1, доп. время 0:1) | Кубок Канады |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Зубков, Стариков — Стельнов, Билялетдинов — Первухин; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Скворцов — Ковин — Варнаков, Светлов (1) — Семенов — Яшин, Шепелев — И. Гимаев — М. Васильев. | ||
| 08.12.84. | Прага. СССР — ЧССР — 4:4 (1:1, 1:2, 2:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов (1) — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Пятанов, И. Гимаев — Гусаров; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Светлов — Семенов — Яшин, Герасимов — Ковин — Варнаков, Зубрильчев — Дроздецкий (1) — Леонов. | ||
| 09.12.84. | Прага. СССР — ЧССР — 3:5 (1:1, 1:2, 1:2) | Товарищеский матч |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, Вожаков — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов (1), Светлов — Семенов — Леонов, Зубрильчев — Ковин — Варнаков, Дроздецкий — Быков — Хомутов (1), И. Гимаев. | ||
| 11.12.84. | Пардубице. СССР — ЧССР — 6:2 (1:1, 3:0, 2:1) | Товарищеский матч |
| СССР: Мыльников; Касатонов — Фетисов (2), Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров — Ларионов (1) — Крутов, Светлов — Семенов (1) — Яшин, Дроздецкий (1) — Жлуктов — Леонов (1), Скворцов — Быков — Варнаков. | ||
| 16.12.84. | Москва СССР — ФРГ 6:0 (2:0, 0:0, 4:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов (2), Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов, Светлов (1) — Семенов — Яшин, Дроздецкий — Жлуктов (1) — Леонов, Скворцов — Быков — Варнаков (1). | ||
| 17.12.84. | Москва. СССР — Финляндия — 8:1 (4:0, 1:0, 3:1) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мыльников; Касатонов (3) — Фетисов (1), Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев (1) — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Светлов — Семенов — Яшин, Дроздецкий — Жлуктов — Леонов, Скворцов — Быков (1) — Варнаков. | ||
| 19.12.84. | Москва. СССР — Швеция — 10:0 (4:0, 3:0, 3:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин (1), И. Гимаев — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов — Крутов (1), Светлов (1) — Семенов (1) — Яшин (1), Дроздецкий (1) — Жлуктов — Леонов, Скворцов (1) — Быков (1) — Варнаков (1). | ||
| 21.12.84. | Москва. СССР — ЧССР — 5:0 (1:0, 2:0, 2:0) | Приз газеты «Известия» |
| СССР: Мышкин; Касатонов — Фетисов, Билялетдинов — Первухин, И. Гимаев — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов (1), Светлов — Семенов — Яшин (1), Дроздецкий — Жлуктов — Леонов (1), Скворцов — Быков — Варнаков. | ||
| 22.12.84. | Москва. СССР — Европа — 7:3 (1:0, 2:3, 4:0) | Товарищеский матч |
| СССР: Третьяк (Мышкин, Мыльников); Касатонов — Фетисов, Вал. Васильев (Билялетдинов) — Первухин, И. Гимаев — Гусаров, Стариков — Стельнов; С. Макаров (1) — Ларионов (1) — Крутов, Светлов (2) — Семенов (1) — Мальцев (С.Яшин), Дроздецкий — Жлуктов — Леонов (1), Скворцов — Быков (1) — Варнаков. | ||
Напишите отзыв о статье "Матчи сборной СССР по хоккею с шайбой (1980—1984)"
Отрывок, характеризующий Матчи сборной СССР по хоккею с шайбой (1980—1984)
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
