Матч «На руинах Сталинграда»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Матч «На руинах Сталинграда»
Турнир

Товарищеский матч

Дата

2 мая 1943 год

Стадион

«Азот», Сталинград

Посещаемость

10 000

Матч «На руи́нах Сталингра́да» — товарищеская встреча, состоявшаяся 2 мая 1943 года в освобождённом Сталинграде между футбольной командой «Спартак» (Москва) и сборной местных игроков в составе «Динамо» (Сталинград). Сталинградская команда выиграла со счётом 1:0.

Это спортивное мероприятие было организовано по инициативе руководства НКВД и городской власти. Идея заключалась в том, чтобы создать настроение праздника для населения, показать, что город возвращается к полноценной гражданской жизни. Организаторы спортивного мероприятия прекрасно осознавали значение психологического фактора предстоящей встречи. Ведь ничто так не объединяет людей, как состояние, когда они болеют «за наших». И это единение должно было стать залогом общих усилий по возрождению Сталинграда.

Для придания важности происходящему было принято решение пригласить на товарищескую встречу одну из ведущих команд страны — московский «Спартак».





Организация матча

Идея проведения матча родилась в Москве, во Всесоюзном спорткомитете, была поддержана и одобрена партийными организациями. Обком партии, обком ВЛКСМ и представители физкультурных организаций разработали план проведения игры[1].

После окончания боёв за Сталинград, в числе защитников которого были и многие футболисты сталинградских команд, в том числе и команды мастеров «Трактора», Василия Ермасова назначили ответственным секретарём областного совета общества «Динамо». В начале апреля его вызвали к первому секретарю обкома партии Алексею Чуянову, где также были представитель облсовета «Динамо» А. И. Воронин и секретарь обкома комсомола В. И. Левкин. Генерал-лейтенант Александр Воронин спросил у Василия Ермасова, о том как лучше отметить первомайские праздники в городе, на что Ермасов предложил, что «надо сыграть в футбол, чтобы люди воочию увидели, что город жив». Алексей Чуянов высказал мысль об организации междугороднего матча: «Можете его провести без игроков „Трактора“, которые ещё не вернулись в город?» — спросил Чуянов. «Сталинградцы всё могут», — ответил Ермасов. «Правильно», — поддержал Чуянов и улыбнулся, — «Давайте готовьтесь».[2]

Секретарь обкома партии Алексей Чуянов одобрил план и попросил проинформировать о нём председателя Всесоюзного спорткомитета Василия Снегова. На заседании Всесоюзного спорткомитета решили провести матч между командами «Динамо» (Сталинград) и «Спартак» (Москва)[1].

Подготовка к матчу

Стадион

Единственным местом, пригодным к проведению матча, был наименее пострадавший в ходе Сталинградской битвы стадион завода «Азот», расположенный на южной окраине города в Бекетовке. Ко дню проведения встречи этот заводской стадион был приведён в порядок. Были убраны зенитные орудия и выравнено поле. Сотни добровольцев помогали засыпать воронки и убирать осколки. Также были установлены ворота и ограждено футбольное поле, приведены в порядок раздевалки, складские помещения и возведены небольшие трибуны для зрителей примерно на 3 000 мест[2].

«Динамо»

Константин Беликов встретился с Саввой Пеликяном, который был шофёром, и попросил его разыскать футболистов. Савва всех собрал, а Сергей Плонский, который до войны окончил Московский институт физкультуры, начал проводить ежедневные тренировки. В течение двухнедельного подготовительного периода Сергей Плонский следил за тем, чтобы нагрузки росли постепенно, так как боялся, чтобы ребята на тренировках не перегрузили себя, чтобы к матчу подошли в оптимальной форме. Также он добился для футболистов усиленного питания, в меню которого входили пшённая каша, селёдка — всё без ограничения[3].

«Спартак»

В середине апреля 1943 года команду мастеров московского «Спартака» в полном составе вызвали в комитет по физической культуре и спорту. Команду принял председатель, который сообщил, что получена просьба из Сталинграда прислать команду на спортивный праздник, который состоится в городе 2 мая[2].

В ночь на 1 мая на Московском аэродроме «Спартак» ожидает разрешения на посадку в самолёт. Но вылет временно задержали из-за ожидаемого налёта немецкой авиации на Сталинград. 2 мая в 6 часов утра московская делегация на двух самолётах всё-таки вылетела в Сталинград. По прилёте в Сталинград футболисты «Спартака» были тепло встречены местными партийными руководителями и представителями физкультурных организаций города. На открытых машинах через весь разрушенный город команду доставили в Бекетовку[1].

Спартаковцы отправились в Сталинград не с пустыми руками. Москвичи взяли с собой спортивный инвентарь: диски, копья, ядра, мячи, волейбольные сетки и футбольную форму, которую подарили динамовцам[4].

Матч

Игра вызвала огромный интерес, на матче присутствовало, по оценкам очевидцев, не менее 9—10 тысяч зрителей.

Костяк «Динамо» составили оказавшиеся в городе игроки «Трактора», который представлял Сталинград в чемпионате СССР. Спартаковцы не ожидали встретить со стороны сталинградцев серьезного сопротивления — ведь у динамовцев, в отличие от «Спартака», игравшего на первенство и кубок Москвы, был по существу несыгранный коллектив.

Москвичи с первых минут бросились на штурм сталинградских ворот, надеясь решить исход игры уже в дебюте. Но Василий Ермасов — вратарь «Динамо», которому буквально перед матчем вручили медаль «За отвагу», прерывал все атаки москвичей. Его уверенность невольно передалась и другим сталинградцам, они заиграли пошире, покомбинационнее[3].

Но сталинградцы не только выстояли, но и сумели победить. В одном из моментов мяч попал к Савве Пиликяну. Он медленно двигался по краю, дожидаясь, пока кто-нибудь из партнёров откроется впереди. Но динамовцев плотно держали игроки «Спартака». По пути Савва обманул одного из братьев Соколовых, перед ним вырос Глазков, но и от него ловким движением ушел хавбек. И здесь Савва увидел, как освобождается от опеки Шляпин, и быстро адресовал ему мяч. Все последующее произошло в какие-то мгновения. Георгий Шляпин, почти не обрабатывая мяч, переправил его Александру Моисееву, а тот также без обработки сильно пробил в сторону ворот Анатолия Акимова. Опытный голкипер запоздал с броском и пропустил гол в верхний угол ворот, который оказался в матче единственным. Несмотря на отчаянные усилия, «Спартаку» не удалось сравнять счёт[3].

2 мая 1943
«Динамо» (Сталинград) 1:0 «Спартак» (Москва)
1:0 Александр Моисеев  39' Голы
Стадион «Азот», Сталинград
Зрителей: 10 000
«Динамо»
«Спартак»

«Динамо» (Сталинград): Василий Ермасов (вр), Сергей Плонский, Константин Беликов (к), Александр Колосов, Георгий Шляпин, Владимир Зуев, Леонид Шеремет, Александр Моисеев, Фёдор Гусев, Иван Фролов, Савва Пеликян, Леонид Назарчук, Иванов.

«Спартак» (Москва): Анатолий Акимов (вр), Александр Леонтьев (вр), Георгий Глазков, Константин Малинин, Николай Морозов, Александр Оботов, Анатолий Сеглин, Борис Смыслов, Борис Соколов, Василий Соколов, Виктор Соколов, Владимир Степанов, Олег Тимаков, Серафим Холодков, Владимир Щагин.

По одной из легенд мяч в игру был введён с пикирующего истребителя, который сопровождал спартаковскую делегацию. Будто бы мяч после этого ударился о кочку и улетел за пределы стадиона. Этот миф в 1983 году развеял один из участников матча Георгий Шляпин[5].

Значение игры

Факт проведения игры в разрушенном Сталинграде имел международный резонанс и упоминается в истории мирового футбола[6]. Этот матч стоит в одном ряду с игрой в оккупированном Киеве и играми в блокадном Ленинграде.

После матча лондонская газета «Таймс» писала: «Сталинград снова удивляет мир. Второе чудо Сталинграда». «Если русские могут играть в футбол в Сталинграде, то это свидетельствует, что они уверены в будущем…»[7][8].

Английский журналист Брюс Харрис, передавая по телеграфу из Лондона заметку об английском футболе, первый абзац посвятил матчу в Сталинграде:

Мы узнали из наших газет о матче московского «Спартака» со сталинградской командой... Мы в Англии переживали волнующую радость... Можно ли было подумать, что Сталинград после таких переживаний, какие не выпадали ни одному городу, сумел выставить на футбольное поле команду? Не есть ли это одно из проявлений того сталинградского духа, который свойственен русским воинам, и такого несокрушимого, который никто не сможет сломить![4]

Большое историческое и социальное значение матча признаётся футбольными хронистами со стороны «Спартака», «Ротора», футбольными и волгоградскими властями.

Упоминание в литературе

В 2008 году писатель Дмитрий Рогачёв получает Большую литературную премию за роман «Москва-Сталинград», описывающий события матча[7].

Матчи ветеранов

В Волгограде неоднократно проводились реконструкции, товарищеские матчи, турниры и встречи ветеранов, посвящённые матчу «На руинах Сталинграда».






Напишите отзыв о статье "Матч «На руинах Сталинграда»"

Примечания

  1. 1 2 3 Матч возрождения. Сорок лет спустя // «Футбол-Хоккей» (газета). — № 19 (1197). — 1983. — С. 8-9.
  2. 1 2 3 Андреев В. Д., Кошель В. Д., Савелов Р. Д., Толстопятов А. Ф., Полуничев П. В., Фёдоров В. Н. Летопись областного футбола. Царицын. Сталинград. Волгоград. 1909—1962. — 2000. — 238 с. — 250 экз.
  3. 1 2 3 Попов В. [www.ffsk.ru/photoz/book1-2.pdf Ставропольский футбол в лицах и таблицах]. — Ставрополь, 2009. — С. 21. — 128 с.
  4. 1 2 [www.sport-express.ru/newspaper/2007-03-02/16_1 Летопись Акселя Вартаняна. Футбол в годы войны. Часть шестая] (рус.). Газета «Спорт-Экспресс». Проверено 8 мая 2014.
  5. Официальный журнал ФК «Ротор» № 2. — Волгоград, 2013. — 38 с.
  6. Murray, William J. 4. The Decade of the Dictators // [books.google.ru/books?id=i32zcifYgEgC&pg=PA89-IA10&sig=ACfU3U0uEAYCk9bUpOsVIL4DK6xRAwHWcQ#PPA84,M1 The World's Game: A History of Soccer]. — University of Illinois Press, 1998. — P. 84. — 256 p. — ISBN 0-252-06718-5.
  7. 1 2 [www.voskres.ru/army/publicist/ganicheva.htm Москва-Сталинград. Футбол и литература в Сталинграде] (рус.). voskres.ru. Проверено 8 мая 2014.
  8. [www.volgograd-trv.ru/news.aspx?id=19605 История волгоградского футбола: матч «На руинах Сталинграда»] (рус.). Телеканал «Волгоград-ТРВ». Проверено 22 февраля 2015.

Ссылки

  • Видео [www.volgograd-trv.ru/flashN.aspx?id=19605 Волгоград-ТРВ. История волгоградского футбола: матч «На руинах Сталинграда»]

См. также

Отрывок, характеризующий Матч «На руинах Сталинграда»

На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.