Махабхарата

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

«Махабха́рата» (санскр. महाभारतम्, mahābhāratam ^IAST, «Великое сказание о потомках Бхараты», по имени царя Бхараты, потомка древнего царя Куру) — древнеиндийский эпос. Одно из крупнейших литературных произведений в мире, «Махабхарата» представляет собой сложный, но органичный комплекс эпических повествований, новелл, басен, притч, легенд, лиро-дидактических диалогов, дидактических рассуждений богословского, политического, правового характера, космогонических мифов, генеалогий, гимнов, плачей, объединённых по типичному для больших форм индийской литературы принципу обрамления, состоит из восемнадцати книг (парв) и содержит более 75 000 двустиший (шлок), что в несколько раз длиннее Илиады и Одиссеи взятых вместе. «Махабхарата» — источник многих сюжетов и образов, получивших развитие в литературе народов Южной и Юго-Восточной Азии. В индийской традиции считается «пятой Ведой». Одно из немногих произведений мировой литературы, которое само о себе утверждает, что в нём есть всё на свете.

Содержание

Авторство «Махабхараты» приписывается мудрецу Вьясе, который сам является действующим лицом сказания (дедом Пандавов и Кауравов). В основе эпоса лежит повествование о распре между двумя группами двоюродных братьев — пятью Пандавами (сыновьями царя Панду и царицы Кунти) и ста Кауравами (сыновьями царя Дхритараштры и царицы Гандхари). И Пандавы, и Кауравы являются отдалёнными потомками древнего царя Лунной династии по имени Куру, но сказание в большинстве случаев применяет родовое имя Кауравов к сыновьям Дхритараштры. Распря была инициирована старшим сыном Дхритараштры, коварным и властолюбивым Дурьодханой, у которого ещё в юности «от жадности к господству зародилось преступное намерение». Старый царь Дхритараштра потворствует наследнику, несмотря на осуждение божественных мудрецов, советников и старших родичей. В результате распря разгорается и через многие годы достигает кульминации в кровопролитной восемнадцатидневной битве на священном поле Курукшетре. Особый драматизм династическому конфликту придаёт участие самого могучего витязя — неузнанного старшего брата Пандавов Карны — в битве на стороне Кауравов.

Война между Пандавами и Кауравами имеет мифологическую подоплёку: по плану богов на Курукшетре должны быть истреблены воплотившиеся в Кауравах демоны данавы. Именно для того, чтобы провоцировать необходимый для начала вражды династический конфликт, Шивой в дар данавам создан Дурьодхана. Кроме того, из жертвенного алтаря чудесным способом рождена Драупади, которой суждено вызвать вражду кшатриев. Особая роль в замысле богов отводится Карне: по утверждению всеведущего Вьясы, сын Сурьи Карна появился на земле, чтобы сеять раздор.

Эпическое повествование занимает конец книги I и книги II—XI, причём в I книге Пандавы, получив в наследство полцарства, создают огромную и процветающую империю, во II книге Пандавы проигрывают царство Кауравам в ритуальной игре в кости и удаляются в тринадцатилетнее изгнание (книги III и IV), V книга целиком посвящена безуспешным попыткам разрешить конфликт средствами дипломатии, описанию битвы посвящены VI—X книги, a в XI книге происходит оплакивание павших героев. Перед битвой средний из братьев Пандавов Арджуна (и их самый могучий воин) отказывается участвовать в убийстве родичей, но Кришна, который стал его возничим, разрешает этические сомнения героя в знаменитой проповеди — «Бхагавад-гите». Великая битва на Курукшетре знаменует собой начало Кали-юги — четвёртой и последней, наихудшей эры нынешнего цикла истории человечества.

В битве Пандавы, поддержанные Кришной, победили, но ради победы неоднократно прибегали к коварным уловкам (убийство их деда Бхишмы, наставника Дроны, их родича праведного Бхуришраваса, племянника Гхатоткачи, их брата Карны и кузена Дурьодханы). Все Кауравы и их сыновья пали на поле боя (кроме их сводного брата Юютсу, перешедшего на сторону Пандавов), но и победоносные Пандавы потеряли всех сыновей и родичей. После победы старший Пандава царь Юдхиштхира, раскаиваясь в учинённом кровопролитии, хотел оставить царство и удалиться в лес для жизни отшельника, но под давлением уговоров божественных мудрецов и родичей (книги XII и XIII) об исполнении долга царя (раджадхармы) правил тридцать шесть лет (книги XIV и XV), не переставая осуждать себя за истребление родичей и друзей. Первые пятнадцать лет Юдхиштхира правит, воздавая почести и формально признавая главенство старого царя. Не в силах снести укоров и ненависти второго из братьев-Пандавов могучего и неукротимого Бхимасены, Дхритараштра удаляется в лес в сопровождении жены, советника и матери Пандавов Кунти. Последние двадцать лет Юдхиштхира правит царством самостоятельно. На склоне лет Пандавы вместе с общей женой Драупади оставляют царство и направляются в Гималаи, в пути умирают и возносятся на небо (книги XVII и XVIII). Собственно эпический сюжет занимает меньше половины объёма «Махабхараты», возможно дополнявшейся на протяжении столетий вставными новеллами и притчами на мифологические и религиозно-философские темы (некоторые учёные считают примером подобной поздней вставки «Бхагавад-гиту»). «Бхагавад-гита» — наиболее известная часть «Махабхараты» и важное священное писание индуизма (особенно вайшнавизма), многими почитаемое как одна из Упанишад («Гита-упанишада»).

Центральным эпическим героем «Махабхараты» следует признать Карну. Карне открыт замысел Кришны о необходимости битвы на Курукшетре для истребления кшатриев и воплотившихся в них демонов. По мнению Кришны, без участия Карны битва бы не состоялась. Кроме того, именно с его гибелью на Курукшетре поражение Кауравов становится неизбежным, a также завершается Двапара-юга и начинается Кали-юга, о чём свидетельствуют космические катаклизмы. Описанию гибели Карны сказание уделяет больше места, чем чьей-либо другой, включая божественного Кришну, а его оплакиванием завершается батальная часть центральной фабулы о вражде Пандавов и Кауравов.

Учёные XIX и XX веков, применяя к «Махабхарате» традиционные героико-эпические мерки, которым она не вполне соответствует (во-первых, потому, что эти мерки были разработаны при изучении поэм Гомера, то есть книжного эпоса, тогда как «Махабхарата» представляет устный эпос; во-вторых ввиду наличия своеобразной этической шкалы ценностей — нравственная тенденция авторов, помимо прочего, привела к принципиальной «перестройке» эпоса в представлении критически настроенных учёных), полагали, что произведение является довольно хаотичным, непоследовательным и аморфным; в особенности критика подобного рода относилась к композиции поэмы. Впечатление рыхлости «героического» повествования создаётся за счёт бесчисленных поучительных бесед героев с мудрецами, их странствий по священным местам и вставных новелл. Часть таких новелл является сказанием в сказании (например, краткий пересказ «Рамаяны»), часть представлена притчами, в том числе, животного фольклора (заимствование сюжетов «Панчатантры»). Притчами, иллюстрирующими правильное и неправильное поведение, богата книга наставлений «Шантипарва», особенно её вторая часть «Ападдхармапарва» (правила поведения в трудной ситуации). Этим произведение отличается от многих других древних эпосов, в которых внимание, как правило, сосредоточено именно на развитии основных событий.

В числе отступлений, имеющихся в «Махабхарате», наличествуют мифы о божествах, мироздании и происхождении жизни, легенды о древних героях (которые порой приобретают характер своего рода «эпоса в эпосе»: такова, например, так называемая «Малая Рамаяна», содержащаяся в книге 3, «Араньякака-парве», главы 272—291, являющаяся как бы конспективным изложением другого великого эпоса Индии — «Рамаяны»), притчи, басни, другие фольклорные формы и жанры, а также фрагменты религиозного, философского и правового содержания. В итоге поэма приобретает энциклопедический характер, что может приводить к мысли о неумеренном включении авторами в её состав разнообразных произвольно отобранных знаний. Тем не менее, внимательное рассмотрение произведения позволяет прийти к выводу о том, что каждый из эпизодов все же имеет если не прямое, то косвенное отношение к сюжету, выступая в качестве иллюстрации, разъяснения и т. п. Некоторые исследователи, к примеру — В. Пизани, отмечают, что вспомогательные эпизоды играют связующую роль в композиции поэмы, заполняя временные лакуны в основном повествовании.

Историко-философская основа «Махабхараты»

Исследователи (П. А. Гринцер, Я. В. Васильков, Дж. Брокингтон) считают, что в основу эпоса легли предания о реальных событиях, происходивших в Северной Индии в поздневедийский период: войне между союзами племён куру и панчалов, завершившейся победой панчалов. Родословные правителей позволяют датировать битву XI веком до н. э.. Астрологические вычисления индийских средневековых авторов дают дату конца IV тыс. до н. э., которая, однако, отвергается современными учёными. По данным лингвистики (сравнение языка «Авесты» и «Ригведы») и по данным археологии (культура серой расписной керамики), первые арии спустились в долину Инда во II тыс. до н. э.

По данным самой «Махабхараты», события, которые легли в основу её сюжета, происходят в период перехода от века Двапара к веку Кали. Если за основу взять действующее ведийское времяисчисление, то война «Махабхараты», согласно представлениям индусов, состоялась в конце IV тыс. до н. э.

Время формирования «Махабхараты» (вторая половина 1 тысячелетия до н. э.) являлось периодом обширных и довольно радикальных изменений в общественной жизни Древней Индии. На смену племенному строю приходил классовый, земледелие занимало место скотоводства как главной составляющей экономического уклада, власть сосредоточивалась в руках монархов, а в области религии и философии ведийские воззрения постепенно вытеснялись «народными» религиями — буддизмом и индуизмом. В то время как ранее религиозное учение носило скорее метафизический характер, на новом этапе в центр внимания перемещались концепции этического характера. Наиболее важной из их числа может представляться концепция дхармы — квинтэссенции морального закона, справедливости, истины, добродетели и долга. Эта концепция получила своё развитие в том числе и в «Махабхарате», в конечном счете существенно повлияв на всю её идейную проблематику.

Как и многие другие эпосы, «Махабхарата» построена вокруг попытки разрешить вопрос о соотношении свободы воли человека и воли судьбы. Как отмечает П. А. Гринцер, на первый взгляд может показаться, что основной для поэмы является мысль о всесилии судьбы и неспособности человека изменить что-либо в её течении; однако концепция дхармы и доктрина о карме, существенно дополненная и развитая в поэме, становятся базой для формирования также и определенных моральных идей, касающихся в первую очередь долга, которые составляют этическую доминанту произведения. Хотя, по мнению авторов, человек не может изменить будущее, на него возложен нравственный выбор, определяющий смысл и ценность жизни — иначе говоря, признается как воля судьбы, так и моральная ответственность человека.

В этическом учении «Махабхараты» наличествуют два аспекта. С одной стороны, это порицание эгоизма и поощрение бескорыстия; с другой — недвусмысленное указание на то, что полное пренебрежение личным благом во имя абстрактного также небезопасно. Тем не менее, акцент в произведении делается именно на гуманистической части его моральной доктрины, при том, что на момент создания поэмы соответствующие философские принципы ещё не были сформулированы. Мораль фактически выступает объединяющим началом всего эпоса в целом, и в силу этого важно воспринимать смысл и этику «Махабхараты» в логике всего произведения, а не в отрыве от него.

Исследователи обращают внимание на тот факт, что «Махабхарата» отличается от многих иных эпосов идеей моральной вины — и в том числе явным разделением противоборствующих сторон на правых (пандавы) и виноватых (кауравы). Однако при этом с точки зрения этики и морали пандавы нередко уступают своим противникам, совершая поступки, не соответствующие канонам воинской чести. Данное противоречие привело некоторых ученых к выдвижению гипотезы, называемой «инверсионной теорией»; согласно данному предположению, в начале формирования «Махабхараты» в качестве её основных героев выступали кауравы, и лишь впоследствии, в связи с изменением политической и религиозной обстановки в стране, поэма была «переориентирована» на пандавов. Впрочем, если исходить из художественного смысла произведения в том виде, который известен современному читателю, данные противоречия в поведении не играют существенной роли: как выразился П. А. Гринцер, «пандавы представлены правыми и в своих слабостях, кауравы виновны и в своей доблести».

Материальных свидетельств достоверности событий «Махабхараты» не обнаружено.

Проблемы генезиса «Махабхараты»

Редакторская работа над «Махабхаратой» в целом завершилась в первые века нашей эры, но единой редакции поэмы не было создано, несмотря на то, что создание «Махабхараты» приписывается одному автору, легендарному мудрецу и поэту Вьясе. Различаются северная и южная редакции. Эти различия проявляются в порядке расположения отдельных моментов сказания и в наличии или в отсутствии позднейших вставок. Варианты основного сказания — истории соперничества Пандавов и Кауравов — в разных редакциях отличаются незначительно.

Структура поэмы (наличие в первой книге двух во многом совпадающих каталогов её содержания) позволяет выделить две её основные редакции. Первую можно ориентировочно датировать VII веком до н. э. (эпохой до буддизма), она включала основной сюжет о войне Пандавов и Кауравов, начиная изложение с Шантану (прадеда главных героев), и завершалась смертью Кришны и исходом Пандавов. Вторую редакцию можно датировать периодом возрождения брахманизма во II веке до н. э. Тогда были сделаны многочисленные вставки в поэму, в частности самостоятельная краткая версия «Рамаяны». Современный вид эпос приобрёл к V веку.

Книги «Махабхараты»

«Махабхарата» состоит из 18 парв (книг):

1. Адипарва (Первая книга. История происхождения рода Бхаратов и описывает начало вражды между сыновьями царя Дхритараштры и их двоюродными братьями Пандавами)
2. Сабхапарва (Книга о собрании. Рассказывает об объединении древнеиндийских княжеств под началом Пандавов и о том, как они были лишены царства)
3. Араньякапарва (Лесная книга. Охватывает двенадцатилетний период, который Пандавы провели в лесу)
4. Виратапарва (Книга о Вирате. Повествует о событиях, которые произошли с Пандавами в течение тринадцатого года изгнания)
5. Удьйогапарва (Книга о старании. Описывает дипломатические усилия Пандавов всеми способами избежать войны с Кауравами)
6. Бхишмапарва (Книга о Бхишме. Рассказывается о первых десяти (из восемнадцати) днях битвы на Курукшетре)
7. Дронапарва (Книга о Дроне. Рассказывается о баталиях и поединках в течение пяти (с одиннадцатого по пятнадцатый) дней восемнадцатидневной битвы на Курукшетре)
8. Карнапарва (Книга о Карне. Рассказывается о баталиях и поединках в ходе двух (шестнадцатого и семнадцатого) дней восемнадцатидневной битвы на Курукшетре)
9. Шальяпарва (Книга о Шалье. Повествует о баталиях и поединках в последний день восемнадцатидневной битвы на Курукшетре)
10. Сауптикапарва (Книга о нападении на спящих. Рассказывается о бесчестном истреблении войска Пандавов сыном Дроны по имени Ашваттхаман)
11. Стрипарва (Книга о женах. Описывается скорбь жён погибших воинов после того, как Ашваттхаман вероломно уничтожил спавшее войско Пандавов)
12. Шантипарва (Книга об умиротворении)
13. Анушасанапарва (Книга о предписании)
14. Ашвамедхикапарва (Книга о жертвоприношении коня. Повествует об объединении древнеиндийских княжеств под началом Пандавов после того, как они одержали победу над Кауравами)
15. Ашрамавасикапарва (Книга о жительстве в лесу. рассказывает об уходе в лесную обитель и завершении жизненного пути царя Дхритараштры, супруги Гандхари и Кунти)
16. Маусалапарва (Книга о битве на палицах. Рассказывает о междоусобном истреблении союза родственных племён — ядавов, вришниев, андхаков и кукуров, о смерти Кришны и Баладевы)
17. Махапрастханикапарва (Книга о великом исходе. Рассказывает о последних днях жизненного пути Пандавов и Драупади, проведённых ими в странствиях и аскетических упражнениях)
18. Сваргароханикапарва (Книга о восхождении на небо. Рассказывает о посмертной участи Пандавов и их двоюродных братьев Кауравов)

Также существует приложение из 16 375 двустиший (шлок), «Харивамшапарва», повествующее о жизни Кришны.

Издания и переводы «Махабхараты»

Ещё в средние века были сделаны переложения «Махабхараты» на все основные языки Индии и Юго-Восточной Азии.

Работа над критическим изданием поэмы велась в Пуне на протяжении 40 лет (1927—1966). В нём около 156 тыс. строк.

Из английских переводов наиболее известен сделанный К. М. Гангули в 1883—1896 годах. К 2009 году индийский поэт П. Лал завершил полный английский перевод поэмы, включающий все её версии.

В настоящее время осуществляется английский академический перевод, начатый Й. А. Б. Ван Бьютененом (Чикагский университет) в 1975 г. Вышли следующие книги: I (Ван Бьютенен, 1980), II и III (Ван Бьютенен, 1981), IV и V (Ван Бьютенен, 1978). После смерти Ван Бьютенена вышли VI (Д. Гитомер), XI и I часть XII (Дж. Фитцджеральд, 2003). Идёт перевод VII (Г. Табб, Чикагский университет), VIII (К. Минковски, Оксфорд), II часть XII (университет Браун), XV—XVIII (В. Донигер, Чикагский университет). Перевод как и русский академический, основан на критическом издании «Махабхараты» (Пуна, 1927-66 гг.), но с учётом некоторых не вошедших в критическое издание вариантов.

Первое издание «Бхагавад-гиты», которая представляет собой отдел «Бхишмапарвы», на русском языке вышло в 1788 году.

Работу над полным русским (прозаическим) переводом начал В. И. Кальянов (1908—2001) в Ленинграде в 1939 году, она продолжается по сей день. Опубликованы переводы 16 книг (I—XI, XIV—XVIII), ведется работа над оставшимися двумя. Помимо полного перевода, существуют также и многочисленные частичные переводы (скорее переложения) в стихотворной форме.

Параллельно с В. И. Кальяновым тексты «Махабхараты» на русский язык переводил Б. Л. Смирнов (1891—1967), опубликовавший восемь выпусков «Махабхараты» (23 000 шлок), в том числе два важнейших философских текста — «Бхагавад-гиту» (два варианта) и «Мокшадхарму», представляющую собой вторую часть «Шантипарвы».

В рамках проекта Библиотека Всемирной литературы в 1974 г. по-русски опубликован сокращённый перевод «Махабхараты», сделанный поэтом С. Липкиным. В переводе сохранены основные сюжетные линии.

Литературные переложения

• Василий Жуковский. Наль и Дамаянти. (1837—1841)
• Николай Берг. Сунд и Упасунд. (1851)
• Чёрный Баламут (Генри Лайон Олди)
• Дмитрий Морозов. «Дваждырожденные» (1992)
• Махабхарата. Пер. С. Липкина. \\ В кн. Библиотека Всемирной литературы. Серия первая. Том 2. М. 1974.

«Махабхарата» в кинематографе

• В 1965 году в Индии вышел фильм «Махабхарат», режиссёр Бабубхай Мистри.
• В 1989 году Питер Брук поставил трёхсерийный фильм-спектакль «Махабхарата».
• В 1990-е годы в Индии снят сериал «Махабхарата» в 94 сериях, поставленный режиссёром Рави Чопрой.
• 16 сентября 2013 на индийском телеканале Star Plus состоялась премьера нового сериала «Махабхарата». Съёмки завершены в сентябре 2014-го года. Всего снято 267 серий.

«Махабхарата» в теософии

В теософии «Махабхарата», и целый ряд подобных эпических произведений, рассматривается как развёрнутое символическое описание духовной эволюции самого человека и человечества в целом, как метафорическое описание внутренней борьбы материальных и духовных начал.

«В наше время Махабхарата считается историческим повествованием, полным нравственных поучений и являющимся поистине золотым дном для тех, кто страстно ищет знания относительно сверхчувственных планов природы. Поэма обладает огромной ценностью для историка, ещё большей для моралиста и ещё большей для ученика-теософа, ибо в ней детально описана война между низшим и высшим „Я“ человеческих существ»

Ключевые персонажи эпоса персонифицируют собой тот или иной из многочисленных объективных и субъективных принципов, синтетической суммой выражения которых является человеческое существо:

• Центральную точку низших, инволюционных, слепых и материальных сил персонифицирует Дурьодхана, старший сын слепого царя Дхритараштра. Он и его претензии на трон (на власть над человеком) провоцируют битву между человеком духовным и человеком материальным, между личностью и душой.

• Центральную точку сил света персонифицирует Арджуна или Нара — искра божественности в человеке, тень Нараяны или Кришны. Как и остальные его родные братья, Арджуна рождён от богов непорочным зачатием.

• Центральную связующую точку борьбы двух противоположностей выражает персонаж Карны — старшего брата пандавов, волею судьбы выступающего на стороне их противников. Такое «положение» наполняет роль Карны особым драматизмом, жертвенностью, она становится ключевой с точки зрения сюжета. Подобно Христу на Голгофе, Карна словно распят на кресте между небом и землёй, когда его колесница застревает на поле боя.

В теософской и оккультной традиции принято считать, что для большинства современных людей, как и для всего человечества в его «персональной Махабхарате», Курукшетрой сегодня является так называемый «астральный план», тонкоматериальный мир эмоций и желаний, которые довлеют над человеческим умом и для дальнейшего эволюционного раскрытия обязательно должны быть взяты под сознательный контроль.

См. также

• Рамаяна
• Кавираджа
• Рагхавапандавиям

Литература

На английском

• Brokington J. The Sanskrit Epics. Leiden-Boston, 1998
• Dahlmann J. Das Mahabharata als Epos und Rechtsbuch. Berlin, 1895.
• Dahlmann J. Genesis des Mahabharata. Berlin, 1899.
• Goldman R. P. Gods, Priests and Warriors. The Bhrgus of the Mahabharata. N.Y., 1977.
• Gonzalez-Reimann L. The Mahabharata and the Yugas. N.Y., 2002
• Gupta S. P., Ramachandran K.S. Mahābhārata: Myth and Reality. Different views. Delhi, 1976.
• Held G. J. The Mahābhārata. An Ethnological Study. London-Amsterdam, 1935.
• Hiltebeitel A. The Ritual of Battle: Krishna in the Mahābhārata. Ithaca-London, 1976. 2nd ed. N.Y. 1990.
• Hopkins E. W. Epic Mythology. Strassburg, 1915.
• Hopkins E. W. The Great Epic of India. Its Character and Origin. N.Y. 1901.
• Jacobi H. Mahabharata. Inhaltsangabe, Index und Concordanz der Calc. und Bomb. Ausgaben. Bonn, 1903.
• Laine J. W. Visiong of God. Narratives of Theophany in the Mahābhārata. Vienna, 1989.
• Patil N. B. Folklore in the Mahābhārata. Delhi, 1983.
• Sharma R. K. Elements of Poetry in the Mahābhārata. Berkeley-L.A. 1964.
• Sorensen S. An Index to the Names in the Mahabharata. Delhi, 1978.
• Sukthankar Memorial Edition. Vol. I. Critical Studies in the Mahabharata. Poona, 1944.
• Sukthankar V. S. On the Meaning of the Mahābhārata and its Critics. Bombay, 1957.
• Sullivan Bruce M. Seer of the Fifth Veda. Krishna Dvaipāyana Vyāsa in the Mahābhārata. Delhi, 1999.
• Sutton N. Religious Doctrines in the Mahābhārata. Delhi, 2000.
• Tivari J. N. Disposal of the Dead in the Mahābhārata. Varanasi, 1979.
• Vaidya C. V. The Mahābhārata: A Criticism. Bombay, 1929.
• Yardi M. R. Epilogue of Mahabharata. Pune, 2001.

На русском

• Гринцер П. А. «Махабхарата» и «Рамаяна». (Серия «Массовая историко-литературная библиотека»). М., Худож. лит. 1970. 96 стр. 8000 экз.
• Гринцер П. А. Древнеиндийский эпос. Генезис и типология. (Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока»). М., Наука (ГРВЛ). 1974. 424 стр. 4800 экз.
• Дандекар, Р. Н. «[wiki.shayvam.org/index.php?title=Махабхарата:_ее_происхождение_и_развитие Махабхарата: её происхождение и развитие]» в сборнике статей «От вед к индуизму. Эволюционирующая мифология». М., «Восточная литература» РАН ISBN 5-02-016607-3; 2002 г.
• Ибрагимов А. Р. Образ Карны в Махабхарате. Разыскания о трагическом герое индийского эпоса. М., CK. 2009. 248 стр.
• Ибрагимов А. Р. Старый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe. Монреаль, AGC. 2016. 464 стр. ISBN 9781533730299.
• Невелева С. Л. Мифология древнеиндийского эпоса (Пантеон). (Серия "Исследования по фольклору и мифологии Востока). М., Наука (ГРВЛ). 1975. 120 стр. 5000 экз.
• Невелева С. Л. Вопросы поэтики древнеиндийского эпоса: Эпитет и сравнение. Серия "Исследования по фольклору и мифологии Востока). М., Наука (ГРВЛ). 1979. 136 стр. 2150 экз.
• Невелева С. Л. Махабхарата. Изучение древнеиндийского эпоса. М., Наука (ГРВЛ). 1991. 232 стр. 2500 экз.

Ссылки

• [iproaction.ru Махабхарата] — сайт с полным русским переводом книг Махабхараты для чтения онлайн.
• [www.worldepos.ru Махабхарата] на сайте «Эпическая сила»
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=smirnov&name=s-write-1 Махабхарата] в переводе Б. Л. Смирнова
• [www.advayta.org/item/000002/?text_id=314 Махабхарата] в библиотеке Монастыря-академии йоги «Собрание Тайн»
• [vyasa.ru/books/?id=515 Махабхарата] в Библиотеке ведической литературы
• [www.philosophy.ru/library/asiatica/indica/itihasa/mahabharata/eng/index.html «Махабхарата» на английском] в электронной библиотеке Института философии РАН. (англ.)
• [audioveda.ru/audio?id=289 Махабхарата — выборочный перевод с санскрита в стихах. Аудио книга mp3. 1974 г. ]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Махабхарата

В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.