Махакала

Махака́ла (санскр. महाकाल, тиб. ནག་པོ་ཆེན་པོ, яп. 大黒天; Гонпо ченпо — Великий Чёрный, монг. Махгал) — в буддизме Ваджраяны охранник и защитник учения Будды (дхармапала), хотя в некоторых школах тибетского буддизма его рассматривают как йидама.

Чаще всего Махакала изображается тёмно-синего или чёрного цвета, он имеет угрожающий вид. Однако известны и другие проявления Махакалы (Белый Махакала, Бернакчен — Черный Плащ), насчитывают 72 основные формы этого божества. В большинстве своих проявлений Махакала изображается в гневной форме. На нём украшения из змей и костей, юбка из тигровой шкуры, его живот выдаётся вперёд. Часто Махакалу изображают также в окружении разных диких животных и птиц. Эти атрибуты символизируют его решимость разрушать все преграды на пути к просветлению. Тантрические украшения Махакалы также включают гирлянду из человеческих голов и корону с пятью черепами, которые символизируют преображение пяти клеш в пять изначальных мудростей. Махакала относится к просветлённым существам.

Происхождение и история божества

По одной из культовых версий это демон, принявший третичный путь и ставший на защиту буддийского учения. По мнению же учёных, Махакала вошёл в состав буддийского пантеона Ваджраяны из ряда божеств тантрической индийской йоги как манифестация Шивы — Бхайрава. Махакала в переводе с санскрита означает «Великое время», и первоначально в индуизме он был одной из двух ипостасей бога Шивы. Согласно индуистской космогонии, особой энергией, или формой Шивы, признаётся Время (Кала), которым, или в котором, создаётся вселенная, и которое, обратившись в грозное пламя, уничтожает её в ходе светопреставления. Но когда «огонь Времени» (кала-агни) затухает, Время «пожирает само себя» и превращается в Махакалу — абсолютное «Время над Временем», Вечность. Это совпадает с началом периода небытия вселенной (пралая). Концепция Махакалы возможно восходит к «Атхарваведе» (сер. I тысячелетия до н. э.).

В дальнейшем мифологизированная фигура Махакалы проникла в северный буддизм, превратившись в одно из гневных божеств-защитников. Махакала стал особенно популярен среди последователей тибетского ордена Сакья, обретя там множество форм, однако получил распространение и среди других тибетских религиозных орденов. Его положение в тибетском пантеоне упрочилось во время второго распространения буддизма в Тибете (последняя четверть X века), а его популярность постепенно продолжала расти потому, что его статус перерос уровень защитника, достигнув разряда просветлённого существа. Его популярности в Тибете способствовало и то, что Махакала, попав из индийской мифологии в племенную духовную атмосферу Тибета, был наделён особенной ролью владыки жилища. Именно поэтому он стал одним из самых широко почитаемых защитников в тибетском пантеоне. Культ Махакалы с буддизмом Ваджраяны проник в Китай, и был распространён в некоторых его провинциях ещё до завоевания монголами. Например, в районе южно-сунской (1127—1279) столицы Ханчжоу, где были распространены как китайские, так и индо-гималайские культовые практики, было найдено множество изображений Махакалы. После завоевания Китая монголами Махакала был личным божеством-покровителем императора Хубилай-Хана (1215—1294).

По представлениям буддистов Махакала способен быть воплощением целого ряда бодхисаттв: Ваджрапани (2-рукая форма), Манджушри (4-рукая форма) или Авалокитешвары (6-рукая форма)

Махакала в тибетских верованиях

Рядовые тибетцы панически боятся Махакалу, признавая в нём демона. Большую часть года, за исключением специальных дней, когда проводятся посвященные ему ритуалы, изображение Махакалы закрыто в специальной часовне.

Легитимация создания империи Цин

В 1635 году, вступив в союз с монголами и готовясь к основанию Цин, Абахай заложил храм Махакалы, т. о. зарекомендовав себя как религиозного союзника монголов — последователей тибетского буддизма.

См. также

• Бхайрава
• Таинственный Тибет — немецкий документальный кинофильм 1943 года, многие эпизоды которого посвящены Махакале.

Литература

• Махакала // Индуизм. Джайнизм. Сикхизм: Словарь. / Под ред. М. Ф. Альбедиль, А. М. Дубянский. — М.: Республика, 1996. С. 269-270
• William Stablein: Healing Image: The Great Black One. Snow Lion Graphics, 1993, ISBN 0-943389-06-2
• René de Nebesky-Wojkowitz: Oracles and Demons of Tibet: The Cult and Iconography of the Tibetan Protective Deities. Paljor Publications, India 2002, ISBN 81-86230-12-2
• Susa Nientiedt: Mahakala, der große Schwarze, Shri Devi und Ekajata — Ursprung, Ausstrahlungen und Bedeutung. verrückter yogi verlag, Bochum 2007, ISBN 978-3-940197-09-2

Ссылки

• web.archive.org/web/20101219095013/obzorbuddizma.narod.ru/mahakala.html
• www.exoticindia.com/article/mahakala

Отрывок, характеризующий Махакала

– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.