Махашиваратри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Статья по тематике
Индуизм

История · Пантеон

Вайшнавизм  · Шиваизм  ·
Шактизм  · Смартизм

Дхарма · Артха · Кама
Мокша · Карма · Сансара
Йога · Бхакти · Майя
Пуджа · Мандир · Киртан

Веды · Упанишады
Рамаяна · Махабхарата
Бхагавадгита · Пураны
другие

Родственные темы

Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша

Портал «Индуизм»

Махашивара́три («великая ночь Шивы») — это праздник бога Шивы. Это переходящий праздник, приходится он на ночь перед новолунием последнего лунного цикла зимы, попадает на февраль-март. Праздник «Шиваратри» отмечается несколько раз в году, но этот считается самым главным, отчего носит приставку «маха» — великий, главный. Верующие читают «катха»-истории про Шиву, и поют гимны в его честь. После праздника, который длится сутки, начинается ярмарка на берегах рек и водоёмов. Тем кто бодрствует во время Шиваратри, в Пуранах обещано материальное процветание и место в раю, также любая медитация в эту ночь считается в 100 раз сильнее обычной, это связано с положением Солнца и Луны в это время. Символом этого праздника является лингам.





Дата праздника

В 2016 году Махашиваратри отмечается в ночь с 7 на 8 марта[1]. Обычно праздник начинается с заходом солнца по местному времени.

Как проводится в Индии

Праздник Махашиваратри в Индии — это день преданности и поклонения Шиве и Парвати, отмечаемый всеми правоверными индуистами в ночь перед новолунием в весеннем месяце пхалгун (дата «плавает» от конца февраля до середины марта по григорианскому календарю).

Праздник начинается с восходом солнца в день Шиваратри и продолжается всю ночь напролет в храмах и у домашних алтарей, этот день проходит в молитвах, чтении мантр, пении гимнов и поклонении Шиве. Шиваиты в этот день постятся, не едят и не пьют и даже прасад Махашиваратри. Его можно есть только на следующий день. Многие индусы участвуют в джагран (jaagran), всенощном бдении, в различных храмах Шивы по всей стране. Шиваиты считают, что искреннее соблюдение ритуалов и исполнение Шиваратри пуджи всю ночь освобождает их от всех своих грехов и дает милость Шивы в виде освобождения от цикла перерождений.

После ритуального омовения, желательно в священных водах Ганга или другой святой реки, шиваиты надевают новые одежды и должны посетить ближайший храм Шивы, чтобы предложить ему в качестве подношения традиционные молоко, воду, листья бильвы, фрукты, благовония, масляные лампы и т. д. И к концу Шиваратри от храмов в разные стороны текут молочные реки.

В этот день в храмах полно народа, люди приходят семьями, садятся вокруг храма или выстраиваются очереди в ожидании возможности совершить пуджу. Люди поют бхаджаны и мантру «Ом намах Шивая», звенят в колокола, чтобы сделать атмосферу религиозной и благочестивой. В шивмандирах (храмах Шивы) и на их территории зажигают множество светильников и гирлянд, в крупных храмах играют живые оркестры из духовых и ударных.

Легенда происхождения праздника

Существуют различные легенды, связанные с фестивалем Махашиваратри. Согласно одной из наиболее популярных легенд, Шиваратри знаменует ночь свадьбы Шивы и Парвати. Есть версия, что в эту ночь Шива исполнил Тандаву, танец создания, сохранения и уничтожения. Другая легенда о Шиваратри из Линга Пурана говорит, что именно в такую ночь Шива возник перед Брахмой и Вишну в форме безначального и бесконечного лингама. В любом случае это необычная ночь и она считается крайне благоприятной.

Что просят в этот день у Шивы

Но особое значение Махашиваратри имеет для женщин и садху. Индианки в этот день приходят просить Парвати (ведь супруг Парвати Шива считается идеальным мужем) дать им удачное замужество и красивых детей, а также семейное благополучие и процветание в новом году. Садху также считают Махашиваратри своим праздником, ведь Шива покровительствует аскетам, поэтому садху пьют во славу Шивы тхандаи (thandai) — коктейль-бханг из молока, каннабиса и миндаля.

Технические аспекты проведения

В эту святую ночь почитают Шиву, совершая каждые три часа большую, полную пуджу (богослужение). Начнется богослужение с вступительного обряда — краткой молитвы и поклонения Ганеше (слоноголовому сыну Шивы и Парвати); божеству, устраняющему препятствия, богу мудрости и ума, подателю успеха и удачи в любом начинании. Вслед за этим начнется 1-я — вайдика пуджа (ведийская пуджа) Шиве. В ведийском поклонении древних ариев главным было поклонение не идолам, не мурти (святым образам), не иконам, а священному огню, именно с возжигания священного огня, с краткой агнихотры (огненного жертвоприношения, возлияния в огонь жертвенного масла) и начнется эта пуджа, в течение таких жертвоприношений разливают в огонь топлёное масло, подбрасывают веточки определённого дерева. В вайдика пуджу повторяются мантры из Вед и предлагаются исключительно саттвичные (обладающие качеством благости) подношения. Молитвы в этот промежуток времени (приблизительно с 19:00—22:00) также должны произноситься только с благими намерениями, никакой чёрной магии, никаких эгоистических желаний и мелочных материальных просьб. «Господи! Даруй мне веру, даруй мне спасительное знание и истинного гуру!» — такие молитвы похвальны в эту первую стражу (первые три часа). Полезно в это время молиться о других: «Боже! Исцели всех больных, накорми всех голодных, установи мир, процветание и благополучие в нашем городе, селение, стране, повсеместно…» и т. п.

Линга-пуджа

В процессе Линга пуджи будет совершена абхишека (непрерывное, длительное возлияние на Шивалингам воды). При этом все желающие могут подойти к алтарю, сделать над Шивалингамом дхена-мудру (положение кистей рук, напоминающее вымя коровы) и сосредоточиться на тех желаниях, чаяниях, в которых имеют нужду. Тем временем, жрец (священник) будет лить через пальцы подошедших на Шивалингам непрерывной струёй воду. При этом необходимо привести свои мысли в соответствующий вид. Надо сознавать: «Что вы Ему жертвуете из себя? Чем вы хотите поделиться с Ним и что хотите обрести от Него взамен?»

Раджасика-пуджа

Ближе к полуночи начнётся 2-я — раджасика пуджа. Раджасическая значит «страстная, активная, динамичная». Эта пуджа будет сопровождаться мантрами из Пуран и Тантр «правой руки». Это наиболее пышное богослужение с обилием всевозможных подношений и даров в сопровождении экстатического пения, радости и веселья. И молитвы здесь о процветании, о богатстве, славе, карьере, с личными (эгоистическими) мотивациями в гуне раджаса (страсти). Но это совсем не значит, что обязательно о чём-то просить Шиву. Можно просто славить его, наслаждаться самим процессом поклонения ему.

Тамасическая пуджа

Третья стадия (3-я пуджа) — тамасическая. Здесь совершается почитание Шивы в Его грозных аспектах вместе с Его супругой Махакали. И начнётся она с жертвоприношения животного, после чего, на Шивалингам будет возлита жертвенная кровь. Подношения в эту пуджу такие же тамасичные, тяжёлые: крепкие напитки, вино, мясо, рыба, тяжёлые виды пищи и т. п. Молитвы и мантры Тантр «левой руки» произносятся в это богослужение. Здесь уже дозволяется всякая чёрная магия, заклинания (кто знает), молитвы о том, чтобы Шива учинил расправу над демонами, злыми духами, врагами, завистниками и недоброжелателями. Во время этой стадии надо медитировать над тем, чтобы со всеми, кто создаёт проблемы (для вас) в этой жизни, разобрались шиваганы (преданные воины Шивы): «Моего врага бей, бей! Пожирай, пожирай! Убивай, убивай! Изгоняй, изгоняй!». Но в данной ситуации врагом может быть не столько конкретное лицо, но и внутренние враги, пороки и недостатки. Так, жертвование кокоса (раскалывание его перед алтарём) символизирует разбитие своего эго (ахамкары) и медитиция при этом направлена на то, какие качества в себе самом человек хотел бы разбить вдребезги. Так же, как у кокоса, у эго прочная, толстая скорлупа, но пустое пространство внутри. Гордыня, чувство собственной значимости так же лживы, как кокос: твёрдый снаружи, но пустой и жидкий внутри. Когда же совершается заклание жертвенного животного, медитируют: это убивается пашу-бхава (скотская природа) в нас самих, а не козёл, кролик, петух — они только символы, а наше заблуждение, наше неведение. Душа животного при этом, получив благословение, перерождается в лучших формах, а жертвенное мясо будет приготовлено и утром роздано как причащение.

Нет достоверных данных в отношении описания тамасической пуджи. Этот обряд проводится некоторыми закрытыми группами в полной мере в современном мире, более гуманные группы опускают / заменяют на более гуманные имитации. Животные жертвоприношения проводились в прошлом более активно. Например ашвамедха, подробно описанная в древнем эпосе Рамаяна, преведённая царём Дашаратхой для того, чтобы у него родились дети.

Четвёртая пуджа

Последняя — 4-я пуджа связана с почитанием Шивы как Парашивы (Абсолюта), находящегося за пределами всех качеств, имён и форм. Здесь важно не столько внешнее почитание, сколько глубокая медитация и обнаружение внутреннего единства с Шивой. Время Брахма-мухурты (мухурта — время равное 1/30 части суток, примерно с 3 до 5 утра) — предрассветное время, когда удивительная тишина и покой царят в природе, как раз способствует такой медитации. Это промежуток между сном и бодрствованием. Считается, что это время позволяет войти в высшее состояние сознания (турию) и турьятиту (состояние выше турии), то, которое над мыслью, над умом, то, в котором имманентное (проявленное) сознание связано с трансцендентным (Абсолютным, Божественным). Четвёртая, заключительная пуджа, даёт возможность ощутить Шиву как Душу своей души, как своё Высшее Я. Здесь будет совершена хома (агнихотра, огненное жертвоприношение). В огне будут сжигаться письменные молитвы. Их можно написать заранее или прямо по ходу службы. Пишется только в вежливой форме: «О, мой дорогой и любимый Господь Шива! Я — такой-то и такой-то или я — такая-то и такая-то, помоги мне в том-то и том-то». Или просто: «Пожалуйста, заметь меня среди всех и яви мне какой-нибудь знак Своей милости, покажи, что и я как-то значим для Тебя».

Заключение

Так, непрерывно, всю ночь, совершается поклонение, почитание и медитация. Нужно, хотя бы на это время, освободить свой ум от мирских мыслей. Оставить одно только имя Шивы, и повторять: «ом намах шивайя» — «Ом поклонение Благому!». Нужно постараться целиком погрузиться в осознавание, в духовный опыт. Забыть о потребности в сне, пище, питье. Забыть о телесном. Эта Ночь даёт уникальные возможности.

Напишите отзыв о статье "Махашиваратри"

Примечания

  1. Календарь индийских праздников на [portalseven.com/calendar/Holidays_India.jsp?year=2014#page=public-holiday-list 2014 год]

Литература


Отрывок, характеризующий Махашиваратри

Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.