Махлас, Никос

Никос Махлас
Общая информация
Родился	16 июня 1973(1973-06-16) (50 лет) Ираклион, Греция
Гражданство	Греция
Рост	183 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	ОФИ
Клубная карьера*
1990—1996	ОФИ	154 (48)
1996—1999	Витесс	92 (60)
1999—2003	Аякс	74 (38)
2002—2003	→  Севилья	14 (2)
2003—2004	Ираклис	26 (10)
2004—2006	ОФИ	52 (21)
2006—2008	АПОЭЛ	51 (17)
Национальная сборная**
1993—2002	Греция	61 (18)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ни́кос Махла́с (греч. Νίκος Μαχλάς; родился 16 июня 1973 года, Ираклион, Крит) — завершивший карьеру греческий футболист, нападающий. В настоящее время является президентом футбольного клуба ОФИ, воспитанником которого он и является.

С 1996 по 1999 год выступал в составе нидерландского «Витесса». В сезоне 1997/1998 стал обладателем Золотой бутсы, забив в сезоне 34 гола в 32 матчах чемпионата. В 1999 году за 7,6 млн долларов перешёл в амстердамский «Аякс». Становился с клубом в 2002 году чемпион Нидерландов, а также обладателем кубка и суперкубка Нидерландов. Позже выступал на правах аренды за испанскую «Севилью» С 2003 года выступал на родине в Греции, играл за «Ираклис» и ОФИ. В 2006 году перешёл в кипрский клуб АПОЭЛ. В составе клуба в сезоне 2006/2007 становился чемпионом Кипра, а в 2008 году и обладателем кубка Кипра.

В составе национальной сборной Греции провёл 61 матч и забил 18 мячей; дебютировал за сборную в 1993 году. Участник чемпионата мира 1994 года.

Биография

Никос Махлас родился 16 июня 1973 года на острове Крит, в городе Ираклион. Отец Никоса, Гиоргос Махлас, в прошлом был известным футболистом клуба ОФИ, с 1973 по 1975 год Гиоргос забил за клуб 44 мяча.

Клубная карьера

ОФИ

В 1990 году Никос попал в основную команду клуба, на тот момент Махласу было всего 17 лет. Дебют Никоса состоялся 6 февраля 1991 года, в матче 17-го тура чемпионата Греции против клуба «Паниониос», в том матче ОФИ дома одержал победу со счётом 1:0. В дебютном сезоне Махлас отыграл 4 матча и забил 1 гол, а его команда по итогам сезона заняла восьмое место. Никос стал единственным воспитанником команды в том сезоне, который сыграл за основную команду.

За шесть лет в клубе Махлас провёл 154 матча и забил 49 мячей.

«Витесс»

В июле 1996 года Никос перешёл в нидерландский клуб «Витесс» из города Арнем. В Высшем дивизионе Нидерландов Махлас дебютировал 21 августа 1991 года в гостевом матче против АЗ, Никос провёл на поле 80 минут, после которых его заменили на хорвата Анте Мисе. Матч же завершился победой «Витесса» со счётом 0:2, в составе победителей отличились Джон ван ден Бром и Луи Ларос.

Лишь в ноябре Никос забил свой первый мяч за клуб. 17 ноября, в матче чемпионата против клуба НЕК, Махлас забил гол на 56-й минуте, ассистентом гола стал правый полузащитник «Витесса» Арко Йохемсен, благодаря единственному забитому мячу Никоса, его команда в гостях одержала победу со счётом 0:1. В первом круге чемпионата сезона 1996/1997 Махлас забил лишь один гол в 15 матчах, хотя главным голеадором клуба в той части сезона был форвард Рой Макай, забивший в 15 матчах 12 мячей. 23 февраля 1997 года Махласу наконец-то удалось проявить свои качества результативного нападающего. В матче чемпионата против «Гронингена», Никосу удалось за 29 минут оформить в матче покер, уже к 38-й минуте матча его команда вела со счётом 4:1, во втором тайме «Витесс» забил ещё дважды, а Махлас был заменён на 75-й минуте. В своём дебютном сезоне за клуб, Никос стал вторым по результативности нападающем в клубе, забив 8 мячей в 29 матчах чемпионата, по итогам которого, «Витесс» занял пятое место, дающее право участвовать в розыгрыше кубка УЕФА. В кубке Нидерландов, Никос отметился двумя забитыми мячами в четырёх матчах, но его команда смогла дойти лишь до четвертьфинала кубка, уступив в нём клубу «Хелмонд Спорт» со счётом 2:1.

Перед началом сезона 1997/1998, лучший нападающий «Витесса» Рой Макай перешёл в испанский клуб «Тенерифе», таким образом Никос лишился отличного партнёра по нападению. Но на место Макая, главный тренер Хенк тен Кате определил серба Деяна Цуровича, который и составил вместе с Махласом пару в нападении. «Витесс» довольно отлично стартовал в чемпионате Нидерландов сезона 1997/1998, сам же Никос в четырёх матчах чемпионата забил пять мячей, так в матче против «Утрехта», который состоялся 13 сентября 1997 года, Махласу удалось забить три мяча, а его команда в итоге разгромила «Утрехт» со счётом 5:0.

15 сентября Никос дебютировал с клубом в первом раунде розыгрыша кубка УЕФА сезона 1997/1998. Соперником клуба стала португальская «Брага», в первом матче «Витесс» смог дома одержать победу со счётом 2:1, но в ответном матче в Португалии, который состоялся 30 сентября, подопечные Хенка тен Кате проиграли со счётом 0:2, и по сумме двух встреч «Витесс» прекратил своё участие в кубке. Проиграв «Браге», «Витесс» смог полностью переключиться на чемпионат, где команда довольно хорошо шла по турнирной таблице. Махлас, который так и не отличился в матчах против «Браги», уже в следующей игре чемпионата против «Валвейка» забил за «Витесс» два мяча, которые во много помогли его клуб обыграть «Валвейк» со счётом 3:2. На протяжении всего сезона Никос регулярно отличался забитыми голами, так к концу чемпионата на счету греческого форварда было 34 забитых мяча в 32 матчах первенства Нидерландов сезона 1997/1998. Этот показатель стал лучшим в сезоне в Европе, и Махлас по итогам сезона стал обладателем Золотой бутсы, которая вручалась только лучшему бомбардиру национальных чемпионатов стран, входящих в УЕФА. Команда Махласа выступила также отлично как и он сам, «Витесс» смог финишировать на третьем месте, уступив только ПСВ и чемпиону страны «Аяксу».

Третий сезон в «Витессе», стал для Махласа не столь результативным как прошлый. Главный тренер Хенк тен Кате ещё перед началом сезона покинул клуб, а на его место был приглашён португальский специалист Артур Жорже, руководивший до этого испанским «Тенерифе». 22 августа 1998 года, Махлас открыл счёт своим голам в новом сезоне, в матче против «Роды», единственный забитый гол Никоса принёс его команде победу со счётом 1:0. Как и в прошлом сезоне, «Витессу» вновь предстояло 15 сентября принять участие в матах первого раунда розыгрыша кубка УЕФА сезона 1998/1999. На этот раз, соперником клуба стал греческий АЕК, против которого Махлас играл ещё будучи игроком ОФИ. В первом матче «Витесс» разгромил АЕК со счётом 3:0, все голы были забиты во втором тайме, сначала Луи Ларос на 50-й минуте открыл счёт, а спустя три минуты, хорват Марко Перович удвоил преимущество нидерландского клуба. Точку в матче поставил именно Махлас, поразив ворота АЕКа на 90-й минуте. Спустя семь, 22 сентября, состоялся ответный матч в Греции. Спустя 11 минут после начала матча, Никосу удалось открыть счёт в матче, однако уже через 3 минуты нападающий АЕКа Демис Николаидис сравнял счёт в матче. Но спустя считанные минуты Махлас вновь поразил ворота АЕКа, первый тайм завершился со счётом 1:2 в пользу «Витесса». В начале второго тайма полузащитник Мартейн Рёсер забил третий мяч «Витесса», но АЕК смог сравнять счёт, сначала Харис Копитсис смог сократить счёт до минимума, а затем всё тот же Николаидис забил свой второй гол в матче. В итоге, в матче была зафиксирована довольно результативная ничья со счётом 3:3. По сумме двух встреч, со счётом 6:3 победу одержал «Витесс» и вышел во второй раунд кубка УЕФА.

В следующем раунде, команде Махласа предстояло встретится с четырёхкратным чемпионом Франции «Бордо». За три дня до матча, 17 октября 1998 года, Никос, в матче чемпионата против клуба «Виллем II», смог отметиться хет-триком, который помог его команде одержать победу со счётом 3:2. Для Махласа это был уже пятый хет-трик в рамках чемпионата Нидерландов. 20 сентября «Витесс» на своём поле встретился с «Бордо», гости смогли забить однажды, на 45-й минуте ворота нидерландцев поразил Сильвен Вильтор, этот гол стал единственным в матче. В ответном матче во Франции, который состоялся 3 ноября, игроки «Витесса» смогли уже в самом начале матча забить гол, на 8-й минуте отличился Арко Йохемсен. Но после возобновления игры после гола, футболисты «Бордо» смогли произвести молниеносную атаку на ворота «Витесса», в итоге Жоан Мику смог поразить ворота греческого голкипера «Витесса» Костаса Ханиотакиса. Первый тайм завершился вничью 1:1, но во втором тайме нападающий «Бордо» Сильвен Вильтор забил на 66-й минуте второй гол, Никосу и его команде не удалось больше забить «Бордо». В конечном итоге «Витесс» по сумме двух встреч вылетел из розыгрыша кубка УЕФА.

В чемпионате Нидерландов Махлас также не блистал своей результативностью, за два месяца Никос забил лишь три мяча в восьми матчах первенства. К перерыву чемпионата, на счету Махласа значилось 12 голов в 17 матчах. После возобновления чемпионата в феврале 1999 года Никос также не слишком часто забивал за клуб. К концу чемпионата сезона 1998/1999 Махлас вновь стал лучшим бомбардиром своего клуба, 18 голов в 31 матче. «Витесс» финишировал в чемпиоанте на четвёртом месте. Уже после окончания сезона директор «Витесса» заявил, что Махлас будет продан, так на него претендует несколько европейских клубов. Среди прочих претендентов на греческого форварда была английский «Арсенал» и итальянская «Фиорентина».

«Аякс» и «Севилья»

Но сам Никос захотел остаться в Нидерландах, услугами Махласа был заинтересован амстердамский «Аякс». Как позже сказал Махлас, «Аякс» — это идеальная для него команда. «Аякс» выплатил за Никоса «Витессу» 7,6 млн долларов, эта сделка стала рекордной для амстердамского клуба, к тому же Махлас стал первым греком в истории «Аякса». Дебют греческого форварда состоялся 8 августа 1999 года в матче суперкубка Нидерландов против «Фейеноорда».

В «Аяксе» Никос за три сезона забил 38 мячей в 74 матчах. Этот весьма скромный показатель игры негативно сказался на его будущем в команде. Тогдашний главный тренер «Аякса» Рональд Куман отдавал предпочтение молодым форвардам Златану Ибрагимовичу и Мидо.

26 января 2003 года Махлас был отдан в аренду в испанскую «Севилью», в случае отличного выступления клуб намеревался выкупить права на Никоса. За аренду «Севилья» заплатила 1,8 млн евро. Дебют Махласа состоялся 2 февраля, в матче 20-го тура чемпионата Испании против «Сельты». Главный тренер «Севильи» Хоакин Капаррос выпустил Никоса на поле лишь в конце второго тайма, на 76-й минуте греческий форвард заменил аргентинца Мариано Тоэдтли. Но в испанском клубе Маслах не прижился, в основном Никос выходил только на замену во втором тайме. Лишь в апреле Никосу удалось отличиться за свой клуб, в матче 29-го тура чемпионата против «Вильярреала» Махлас отметился дублем, который помог его команде одержать победу со счётом 3:1.

В конце апреля Никос был арестован дорожной полицией Испании на юге Севильи за агрессивное вождение и попытку уйти от преследования полиции. Никос был доставлен в полицейский участок, по словам полицейских, Махлас оскорблял их и пытался сопротивляться при аресте. Как позже выяснилось, Никос грубо нарушил правила дорожного движения, так как ехал в неправильном направлении по улице с односторонним движением.

После окончания аренды Никос вернулся в «Аякс», но с основной командой Махлас тренироваться отказался, и поэтому Никос проводил тренировки с резервным составом амстердамцев. Свой последний гол за «Аякс» Никос забил 11 июля 2003 года в товарищеской игре против клуба «Ахиллес’12». 29 июля Махлас сыграл за молодёжный состав «Аякса» против любительского клуба «Дёйнранд Шорл», как позже выяснилось, эта игра стала для Никоса последней в составе «Аякса». 31 июля руководство «Аякса» приняло решения расторгнуть контракт с греческим нападающим. Клуб решил досрочно расстаться с Никосом, так как «Аякс» не смог найти покупателя для 30-летнего игрока. По контракту Никос был связан с амстердамцами ещё на 11 месяцев, но Махласу не нашлось места в планах Рональда Кумана.

«Ираклис»

Уже на следующий день, 1 августа, Махлас заключил годичный контракт с греческим «Ираклисом». В 26 матчах Никос за «Ираклис» забил 10 мячей. По окончании контракта Никос решил вернуться в свой старый клуб ОФИ, на протяжении сезона Никос был игроком основного состава, но позже ему пришлось уйти из клуба из-за конфликта с его председателем.

ОФИ

Спустя восемь лет, Махлас вновь вернулся в свой родной клуб ОФИ.

АПОЭЛ

В конце июля 2006 года, Никос заключил контракт на полтора года с кипрским клубом АПОЭЛ, который по итогам чемпионата Кипра сезона 2005/2006 занял третье место. В дебютном сезоне за клуб Никос провёл в чемпионате 22 матча и забил 7 мячей, а также стал чемпионом Кипра. Спустя месяц после победы в чемпионате, команде Махласа предстояло стартовать в первом раунде Лиги чемпионов сезона 2007/2008, соперником АПОЭЛА стал белорусский клуб БАТЭ. Первый матч против БАТЭ состоялся 17 июля 2007 года, многие ещё до начал матча предрекали победу белорусского клуба. Но подопечные Мариноса Узунидиса смогли в конце тайма распечатать ворота голкипера БАТЭ Александра Федоровича, голом в правый нижний угол отметился полузащитник Хрисостомос Михаил. На 60-й минуте футболисты АПОЭЛа заработали угловой, Рикарду Фернандеш навесил с углового, а Махлас ударом головой с трёх метров поразил ворота Федоровича. В конце матча Никос был заменён, а его команда в итоге одержала дома победу со счётом 2:0. Спустя 10 дней, 27 июля, состоялся ответный матч против БАТЭ, который проходил на городском стадионе в Борисове. АПОЭЛ уступил в гостях со счётом 3:0, и вылетел из розыгрыша Лиги чемпионов.

2 сентября 2007 года стартовал чемпионат Кипра сезона 2007/2008, Махлас, в матче первого тура против «Доксы», появился в стартовом составе с первых минут. АПОЭЛ начал матч довольно отлично, но уже на 26-й минуте «Докса» забила гол, отличился бразилец Давид. Первый тайм завершился со счётом 0:1, но в начале второго тайма, на 53-ей минуте, Никос ударом головой смог сравнять счёт в матче. Гол отлично повлиял на игроков АПОЭЛА и они с большей активностью начали атаковать ворота «Доксы». На 70-й минуте Никос вновь, после удара головой, поразил ворота «Доксы», а спустя ещё минуту, полузащитник Хрисостомос Михаил с пенальти забил третий мяч в ворота «Доксы». На 76-й минуте Никос покинул поле, вместо него появился серб Неманья Цурович. Единственное, что смогли игроки «Доксы» это отыграть один мяч в конце матча, в итоге АПОЭЛ одержал свою первую победу в чемпионате. 23 сентября, в матче 3-го тура против клуба АПОП, Никос вновь отметился в матче дублем, забив один из мячей с пенальти. Его команда довольно легко дома разгромила АПОП со счётом 4:0.

Махлас провёл отличный сезона за АПОЭЛ, в 29 матчах чемпионата, включая матчи плей-офф, Никос забил 10 мячей, став при этом вторым бомбардиром в клубе. АПОЭЛ завершил сезона на втором месте, уступив только «Анортосису». После завершения чемпионата, 17 мая 2008 года состоялся финальный матч за кубок Кипра, соперником АПОЭЛа стал новоиспечённый чемпион «Анортосис». Никос в той игре появился лишь на последних минутах матча, на 89-й минуте Махлас заменил Ненада Миросавлевича, к этому времени его команда уверено обыгрывала оппонента со счётом 0:2. С таким счётом матч и завершился, а АПОЭЛ завоевал свой девятнадцатый кубок Кипра в истории. Как позже выяснилось, этот матч стал последним в карьере для 35-летнего Махласа, который объявил о завершении своей игровой карьеры.

Сборная Греции

За национальную сборную Греции Махлас провёл 61 матч и забил 18 мячей.

Статистика выступлений

Клубная карьера

Клуб	Сезон	Лига		Кубки		Европейские кубки		Другие		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
ОФИ	1990-1991	4	1	?	?	_	_	_	_	?	?
	1991-1992	27	4	?	?	_	_	_	_	?	?
	1992-1993	27	8	?	?	_	_	_	_	?	?
	1993-1994	31	9	?	?	_	_	_	_	?	?
	1994-1995	32	10	?	?	_	_	_	_	?	?
	1995-1996	33	17	?	0	_	_	_	_	?	?
	Итого	154	48	?	?	_	_	_	_	?	?
Витесс	1996-1997	29	8	4	2	_	_	_	_	33	10
	1997-1998	32	34	3	2	2	0	_	_	37	36
	1998-1999	31	18	3	3	4	3	_	_	38	24
	Итого	92	60	10	7	6	3	_	_	108	70
Аякс	1999-2000	25	14	1	0	5	3	1	0	32	17
	2000-2001	19	12	1	0	2	0	_	_	22	12
	2001-2002	30	12	3	2	6	1	_	_	39	15
	2002-2003	0	0	0	0	0	0	0	0	0	0
	Итого	74	38	5	2	13	4	1	0	93	44
Севилья	2002-2003	14	2	0	0	_	_	_	_	14	2
	Итого	14	2	0	0	_	_	_	_	14	2
Ираклис	2003-2004	25	10	?	3	_	_	_	_	?	?
	Итого	25	10	?	?	_	_	_	_	?	?
ОФИ	2004-2005	27	13	?	?	_	_	_	_	?	?
	2005-2006	25	8	?	?	_	_	_	_	?	?
	Итого	52	21	?	?	_	_	_	_	?	?
АПОЭЛ	2006-2007	22	7	?	?	0	0	_	_	?	?
	2007-2008	29	10	4	0	2	1	?	?	?	?
	Итого	51	17	?	?	_	_	_	_	_	_
Всего за карьеру		462	196	?	?	?	?	?	?	?	?

(откорректировано по состоянию на момент завершения карьеры)

Достижения

Клубные:

• Чемпион Нидерландов 2002
• Обладатель кубка Нидерландов 2002
• Обладатель Суперкубка Нидерландов 2002
• Чемпион Кипра: 2007
• Обладатель кубка Кипра: 2008

Личные:

• Обладатель Золотой бутсы 1998
• Лучший бомбардир чемпионата Нидерландов 1997—1998 (34 мяча)

Ссылки

• [www.vi.nl/Spelers/Speler/Nikos-Machlas.htm Статистка на сайте «Voetbal International»]
• [www.voetbalstats.nl/ec/sp29.html Статистка на сайте «Voetbalstats.nl»]

Отрывок, характеризующий Махлас, Никос

– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.