Маца

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Маца́ (ивр.‪מַצָּה‏‎ маца́, в ашкеназском выговоре также ма́цо; чаще мн. ч. ивр.מַצּוֹת‏‎, мацо́т, букв. «выжатое», «лишённое влаги»; в русской традиции — опре́сноки) — лепёшки из теста, не прошедшего сбраживание, разрешённого к употреблению в течение еврейского праздника Песах (в отличие от «квасного», запрещённого в этот праздник).





Религиозная традиция в иудаизме

Источник заповеди

Заповедь употребления мацы в Торе восходит к указанию, данному Богом евреям накануне Исхода из Египта, переждать ночь 14 нисана в домах, косяки которых будут помечены кровью ягнят, в то время как Бог поражает египетских первенцев в ходе совершения последней из десяти казней египетских. Помимо прочего, по описанию Торы Бог повелел включить мацу в совершаемую в ту ночь трапезу и увековечить события Исхода празднованием Песаха — праздника мацы (в русской традиции: «опресноков») и запрета употребления квасных продуктов (Исх. 12):

«пусть съедят мясо его в сию самую ночь, испечённое на огне; с пресным хлебом (дословно: ивр.מַצּוֹת‏‎ мацо́т) и с горькими [травами] пусть съедят его; … И да будет вам день сей памятен, и празднуйте в оный праздник Господу во [все] роды ваши; [как] установление вечное празднуйте его. Семь дней ешьте пресный хлеб (дословно: ивр.מַצּוֹת‏‎ мацо́т); с самого первого дня уничтожьте квасное в домах ваших, ибо кто будет есть квасное с первого дня до седьмого дня, душа та истреблена будет из среды Израиля. И в первый день да будет у вас священное собрание, и в седьмой день священное собрание: никакой работы не должно делать в них; только что есть каждому, одно то можно делать вам. Наблюдайте опресноки (дословно: ивр.הַמַּצּוֹת‏‎ ха-мацо́т), ибо в сей самый день Я вывел ополчения ваши из земли Египетской, и наблюдайте день сей в роды ваши, как установление вечное. С четырнадцатого дня первого месяца, с вечера ешьте пресный хлеб (дословно: ивр.מַצֹּת‏‎ мацо́т) до вечера двадцать первого дня того же месяца; семь дней не должно быть закваски в домах ваших, ибо кто будет есть квасное, душа та истреблена будет из общества Израилевых — пришлец ли то, или природный житель земли той. Ничего квасного не ешьте; во всяком местопребывании вашем ешьте пресный хлеб (дословно: ивр.מַצּוֹת‏‎ мацо́т)».

Тора и в дальнейшем предписывает употребление мацы в Песах как напоминание о том, что во время Исхода (Исх. 12:39):

«И испекли они [сыны Израилевы] из теста, которое вынесли из Египта, пресные лепёшки (дословно: ивр.עֻגֹת מַצּוֹת‏‎ уго́т мацо́т — „выжатые лепёшки“ или „лепёшки мацы“), ибо оно ещё не вскисло, потому что они выгнаны были из Египта и не могли медлить, и даже пищи не приготовили себе на дорогу».

И далее (Втор. 16):

«Наблюдай месяц Авив, и совершай Пасху Господу, Богу твоему, потому что в месяце Авиве вывел тебя Господь, Бог твой, из Египта ночью. И заколай Пасху Господу, Богу твоему, из мелкого и крупного скота на месте, которое изберёт Господь, чтобы пребывало там имя Его. Не ешь с нею квасного; семь дней ешь с нею опресноки, хлебы бедствия (дословно: ивр.מַצּוֹת לֶחֶם עֹנִי‏‎ мацо́т ле́хем ани́ „мацу, бедный хлеб“), ибо ты с поспешностью вышел из земли Египетской, дабы ты помнил день исшествия своего из земли Египетской во все дни жизни твоей; … Шесть дней ешь пресные хлебы (дословно: ивр.מַצּוֹת‏‎ мацо́т), а в седьмой день отдание праздника Господу, Богу твоему; не занимайся работою».

Маца является таким образом важнейшим компонентом пасхального Седера, после того как принесение пасхальной жертвы стало невозможным после разрушения Второго Храма.

Во времена Храма маца предписывалась также при совершении хлебных приношений, которые запрещалось готовить из квасного теста (Лев. 2:11).

Маца (в русском синодальном переводе, «пресные хлебы» или «опресноки») неоднократно упоминается в Танахе и вне контекста повествования об Исходе, например, в качестве угощения, предложенного Лотом гостям в Книге Бытия (Быт. 19:3) и поданного Саулу Аэндорской волшебницей в Книге Самуила (1Цар. 28:24), или в качестве приношения Ангелу Божьему, совершенного Гедеоном в Книге Судей (Суд. 6:19).

Исполнение заповеди

Большинство толкователей Торы склонялись к мнению, что заповедь употребления мацы является обязательной только в отношении первого вечера Песаха и не распространяется на остальные шесть дней праздника, не умаляя при этом запрета на потребление квасного во все дни праздника. Вавилонский Талмуд в трактате «Псахим» объясняет, что формулировка «Шесть дней ешь пресные хлебы, а в седьмой день отдание праздника Господу, Богу твоему» (Втор. 16:8) не свидетельствует об обязанности (хова), а лишь о позволении (рашут) есть мацу во все дни Песаха, в то время как обязанность есть мацу в первый вечер Песаха однозначно основывается на формулировке «[С четырнадцатого дня первого месяца,] с вечера ешьте пресный хлеб» (Исх. 12:18)[1].

К выводу о необязательности потребления мацы в дни Песаха, следующие за первым вечером Праздника, приходят и Рамбам в «Сефер Ха-Мицвот ла-Рамбам»[2], Рашбам, Шулхан арух и другие источники[3]. При этом некоторые другие толкователи, среди которых Виленский гаон и Авраам ибн Эзра, склонялись к мнению, что потребление мацы обязательно во все семь дней Песаха, или считали, как Хатам Софер, что данное действие, хоть и не обязательно, отражает волю Всевышнего[3].

Пресное тесто в христианстве

Для католиков и ряда протестантов, использующих в евхаристии опресноки, гостия символизирует чистоту, истину и безгрешное тело Христа, а закваска символизирует грех:

И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание.
Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины.
как не разумеете, что не о хлебе сказал Я вам: берегитесь закваски фарисейской и саддукейской? Тогда они поняли, что Он говорил им беречься не закваски хлебной, но учения фарисейского и саддукейского.

В православной церкви, напротив, в евхаристии используется квасной хлеб (см. просфора), а закваска символизирует человеческую природу Христа:

Употреблять хлеб без дрожжей значит подразумевать, что Христос не имел человеческой души, и таким образом, впасть в ересь Аполлинария.

— Никита Стифат, «Против латинян»

Также восточное христианство в споре об опресноках приводит в качестве аргумента тридцать третий стих из тринадцатой главы Евангелия от Матфея:

Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё.

Кровавый навет на евреев

В антисемитской литературе и в народных суевериях маца связывается с употреблением крови христианских младенцев[4].

Блюда из мацы

Из мацы приготовляют также различные блюда, например, мацебрай.

Напишите отзыв о статье "Маца"

Примечания

  1. [www.mechon-mamre.org/b/l/l2310.htm Трактат Псахим], лист 120, с. алеф.
  2. [yesmalot.co.il/shiurhtml/malotsh1484.asp Анализ высказывания Рамбама], на сайте иешивы Маалот.  (иврит)
  3. 1 2 Раввин Симха Кук, [www.yeshiva.org.il/midrash/11119 Заповедь употребления мацы во все семь дней Песаха].  (иврит)
  4. [lvov.judaica.spb.ru/blood-libel.shtml#ch1 Александр Львов. КРОВЬ И МАЦА:тексты, практики, смыслы]

Ссылки

  • [www.eleven.co.il/article/12669 Мацца] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • [toldot.ru/blogs/acohen/cohen_716.html Как выпекают Мацу в Иерусалиме]. Фоторепортаж из Иерусалима с сайта www.toldot.ru
  • Суперфин, У. [www.lechaim.ru/4106 История мацы] // Лехаим : ежемес. лит.-публ. журн. — 2015. — № 276.

Литература

Отрывок, характеризующий Маца

Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.