Мацудайра Катамори

Мацудайра Катамори яп. 松平 容保<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мацудайра Катамори</td></tr>
даймё Айдзу-хана
Предшественник:	Мацудайра Кататака
Преемник:	Мацудайра Нобунори
Рождение:	15 февраля 1836(1836-02-15) Эдо
Смерть:	5 декабря 1893(1893-12-05) (57 лет)
Род:	Мацудайра
Отец:	Мацудайра Ёситацу
Мать:	Тиё
Супруга:	жена: Мацудайра Тосико, наложницы: Саку и Киё

Мацудайра Катамори (яп. 松平 容保, 15 февраля 1836 — 5 декабря 1893) — крупный государственный и военный деятель Японии в начале периода Мэйдзи, 9-й даймё Айдзу-хана (1852—1868), военный комендант Киото (1863—1864, 1864—1867).

Биография

Родился 15 февраля 1836 года в Эдо, в резиденции даймё Такасу из провинции Мино. Седьмой сын Мацудайра Ёситацу (1800—1862), 10-го дайме Такасу (1832—1850). Его матерью была наложница Тиё.

Его первое имя — Кэйносукэ (銈之丞). Такасу-хан было маленьким княжеством, но имел высокий уровень в силу своего статуса как ветвь клана Токугава (Овари-хан). Кроме того, в истории рода Такасу-Мацудайра были даймё, которые были усыновлены и приняты в семьи из клана Мито-хана, старшей ветви клана Токугава.

В 1846 году с согласия своего отца Ёситацу Кэйносукэ был усыновлен своим дядей Мацудайра Кататака (1806—1852), 8-м даймё Айдзу-хана (1822—1852). Кэйносукэ был принят в семье Мацудайра Кататака и женился в 1856 году на его дочери. Он принял новое имя — Катамори.

Ещё в детстве Мацудайра Катамори был представлен сёгуну Токугава Иэёси (1837—1853) и его министру Ии Наосукэ. В конце 1856 года Катамори получил титул «Вакаса-но ками» (若狭守), который традиционно носили наследники дома Айдзу. Приёмный отец отправил Катамори на учёбу в школу Ниссинкан.

В начале 1852 года после смерти своего приёмного отца Мацудайра Кататака 18-летний Мацудайра Катамори стал 9-м даймё Айдзу-хана. Ему пожаловали титул «Хёго-но ками» (肥後守), который традиционно носили дайме Айдзу.

В 1862 году Мацудайра Катамори был назначен сёгунским правительством военным комендантом столицы Японии — Киото. Он стал отвечать за безопасность района Киото-Осака. От этого назначения Мацудайра Катамори долго отказывался и согласился только под давлением самого сёгуна, лично прибывшего за ним в Айдзу.

23 сентября 1862 года в замке Эдо состоялось официальное назначение Мацудайра Катамори. Должность приносила ему 50 000 коку и 30 000 рё годового дохода. В декабре того же года Катамори вызвал из Айдзу в Киото 1000 самураев. В январе 1863 года по его приказу был сформирован Росигуми, из части которого позже сформировался Синсэнгуми. Ещё несколько позже с той же целью — поддержание порядка в Киото — был образован ещё один отряд — Мимаваригуми. Командиром Синсэнгуми был назначен самурай Сэридзава Камо. Кроме того, Мацудайра назначил на ключевые посты своих людей: Нагаи Наоуки стал магистратом Киото, сосидай (shoshidai — важный административный пост) был назначен Макино Тадауки, Тюдзо Нобунори стал помощником Мацудайры.

Мацудайра Катамори пытался сначала мирными методами справиться с тем, что Сэридзава Камо вместо того, чтобы охранять мирное население Киото, собирал регулярно деньги с торговцев. Он вызывал командира Мибу Росигуми и говорил ему, чтобы в случае денежной нужды тот обращался к нему. Мацудайра даже компенсировал некоторые поборы Сэридзавы Камо.

30 сентября 1863 года Мацудайра Катамори успешно справился с высылкой из Киото делегации клана Тёсю. После этого право охраны дворца, до того бывшее у клана Тёсю, перешло к кланам Айдзу и Сацума. Раскрытие заговора дайме Тёсю, имевшего целью похищение императора, обеспечило Мацудайре доверие императора Комея (1846—1867).

В 1867 году последний сегун Токугава Ёсинобу вернул политическую власть японскому императору Муцухито, и должность военного коменданта Киото была упразднена.

В январе 1868 года Мацудайра Катамори был с сегуном. После битвы при Тоба-Фусими не раз пытался договориться с императором и решить дело мирным путём, но император не отвечал на его письма. В новом правительстве было много людей из Тёсю и Сацума, а они за годы Бакумацу сильно возненавидели главу клана Айдзу. В феврале 1868 года Мацудайра Катамори уехал в своё княжество Айдзу, где продолжил сражаться за сегунат. Императорские войска подавили восстание. Земли клана Айдзу были конфискованы, сам клан упразднен и переименован.

В 1868 году Мацудайра Катамори отказался от титула дайме Айдзу в пользу своего приёмного сына Мацудайра Нобунори (1855—1891), сына Токугава Нариаки, дайме Мито-хана, и младшего брата сёгуна Токугава Ёсинобу. В 1869 году Мацудайра Нобунори отказался от титула в пользу Мацудайра Катахару (1869—1910), старшего сына Мацудайра Катамори.

После победы императорской армии Мацудайра Катамори несколько лет провёл под домашним арестом в Токио, затем был освобожден из заключения. В 1880 году Мацудайра Катамори стал главным священником в Никко Тосо Гу (Nikko Tosho Gu). Он не любил вспоминать период Бакумацу.

5 декабря 1893 года скончался от пневмонии.

Семья и дети

В 1856 году Мацудайра Такамори женился на дочери главы клана Айдзу Мацудайры Кататаке. Звали её Тосико (Toshiko). Кроме жены, у Мацудайры были две постоянные наложницы: Саку (1846—1909) и Киё (1844—1920). У них с Мацудайрой было несколько детей.

Источники

• Matsudaira Katamori no Subete. / Tsunabuchi Kenjo, ed. — Tokyo: Shin Jinbutsu Oraisha, 1984. — ISBN 4-404-01245-4.
• Nakamura Akihiko. Matsudaira Katamori wa Choteki ni Arazu. — Tokyo: Chuokoronsha, 2000. —　ISBN 4-12-203604-6.

Отрывок, характеризующий Мацудайра Катамори

Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.