Мацудайра Саданобу

Мацудайра Саданобу
松平 定信
Автопортрет Мацудайры Саданобу
Годы жизни
Период	Эдо
Дата рождения	15 января 1759(1759-01-15)
Дата смерти	14 июня 1829(1829-06-14) (70 лет)
Имена
Взрослое имя	Таясу Ёсимару (田安賢丸), Мацудайра Саданобу
Должности
Сёгунат	Токугава
Хан	Сиракава
Годы правления	1783—1812
Род и родственники
Род	Таясу
Отец	Токугава Мунэтакэ
Преемник	Мацудайра Саданага

Мацудайра Саданобу (яп. 松平 定信, 15 января 1759, Эдо — 14 июня 1829) — японский государственный деятель, даймё княжества Сиракава (1783—1812), председатель правительства страны в 1787—1793 годах, советник сёгуна (регент) в 1788—1793.

Биография

Мацудайра Саданобу был седьмым сыном Токугавы Мунэтакэ (1715—1771), главы рода Таясу, боковой ветви семьи Токугава, и внуком восьмого сёгуна Токугавы Ёсимунэ. В юности пролучил великолепное образование, изучал политику и экономику; в своих политико-философских взглядах считал себя конфуцианцем. В 1774 году, через три года после смерти отца, Саданобу был усыновлён даймё княжества Сиракава, принял его фамилию Мацудайра и женился на его дочери. В 1783 году значительная часть Японии, в том числе и княжество Сиракава, подверглась длительным, непрекращающимся проливным дождям, в результате чего урожай риса на огромных площадях погиб, и в стране начался голод. Последний вызвал недовольство и волнения среди крестьянского населения. Напряжённая ситуация в Сиракаве разрешилась восстанием, начавшимся 26 августа. Старый и больной даймё Мацудайра Садакуни не смог справиться с ситуацией, и власть в княжестве была передана 24-летнему Мацудайре Саданобу, официально провозглашённому даймё Сиракавы 16 октября. Саданобу вскоре закупил в соседних владениях 12 000 коку риса и распределил среди голодающего населения так, что все нуждающиеся были обеспечены продовольствием приблизительно на 200 дней. Кроме этого, молодой даймё начал проводить в княжестве программу, направленную на укрепление крестьянских хозяйств — освободил их от налогов, наполовину списал им долги, закупил медикаменты для борьбы с эпидемиями, принял законы, направленные против абортов и убийств детей, стал финансово помогать вступающим в брак и семьям с детьми. Для проведения всех этих мероприятий Саданобу организовал в хозяйстве княжества политику экономии, в том числе урезал наполовину жалованье своим придворным. Ведя аскетический образ жизни, этот князь служил моральным примером для своих подданных. К концу 1780-х годов успешные экономические преобразования в Сиракаве становятся известны всей Японии. В 1790 году доходы княжества составили уже 10 000 коку, которые Саданобу использовал для хозяйственного и промышленного развития в Сиракаве.

В середине 1780-х годов в бакуфу (правительстве сёгуната) нарастало недовольство правлением его председателя Танумы Окицугу. После происшедшей при невыясненных обстоятельствах смерти сёгуна Токугавы Иэхару в августе 1786 года началась уже открытая борьба за удаление Танумы. Наследником умершего сёгуна становится 14-летний Токугава Иэнари, находившийся из-за своего несовершеннолетия до 1793 года под опекунством. В связи со всеми этими событиями Мацудайра Саданобу выдвигается «тремя высокими домами» — князьями Кии, Овари и Мито — на пост председателя бакуфу. Однако из-за противодействия сторонников Танумы его кандидатура была отклонена. Приход к власти Саданобу произошёл при тех же обстоятельствах, что и в княжестве Сиракава: в столице Японии Эдо в 1787 году вспыхнуло восстание, вызванное голодом и неурожаем — в стране погибло до 1/3 посевов риса. 19 июня Мацудайра Саданобу назначается председателем правительства сёгуна, а 4 марта 1788 он становится советником сёгуна (регентом).

Реформы Кансэй

Административная составляющая

Вскоре после своего назначения Саданобу начинает чистку в государственном аппарате. На уровнях ниже советников увольняется более 50 крупных чиновников. В первую очередь заменяются приверженцы прежнего председателя бакуфу; им на смену приходят сторонники Саданобу, как правило более молодые и решительные. Кроме этого, возвращается правительству также и исполнительная власть в связи с упразднением собаёнин (яп. 側用人 собаё:нин) — руководства государственными палатами, игравших роль связных между сёгуном и его правительственным советом.

Хозяйственная составляющая

В экономической области правительство Саданобу ставило перед собой следующие цели: отобрать финансовые рычаги, находившиеся в руках крупных торговцев рисом и его закупщиков, поставить под государственный контроль денежное обращение и торговлю в стране, облегчить положение отягощённого огромными долгами самурайства и укрепить крестьянское население. Такие акценты были вызваны в первую очередь монополией на ценообразование для риса, сохранявшееся у крупных оптовых закупщиков. Самураи и даже даймё, насильственно переселённые в города сёгуном Токугавой Иэясу, здесь не могли контролировать свои доходы и жалование, состоявшие практически полностью из риса, и попадали в зависимость от торговцев, устанавливавших на рис заниженные закупочные цены. В результате японское дворянство всё глубже увязало в долгах, так как жизнь в городах была значительно дороже, чем в усадьбе. Для стабилизации рынка Саданобу учредил три новые государственные комиссии (яп. 会所 кайсё:), задачей которых стал контроль над предоставлением кредитов и денежным обращением. Руководство ими получила группа государственных торговцев, которая, во взаимодействии с правительством, предоставила стартовый капитал для кредитования населения под низкий процент в рамках долевого предприятия. Таким образом, была разработана новая кредитная система, при которой ставки по кредитам для самураев были снижены с 18 до 12 %.

Кроме этого, за пределами Эдо властями были созданы несколько крупных рисохранилищ для регулирования цен на рынке риса, влиявшего на всеобщий уровень цен в стране. Подобное регулирование оказало благотворное влияние как на общий уровень цен, так и на затраты населения для приобретения продуктов питания. В 1790 году подобные зернохранилища были построены по всей Японии, и местные даймё были обязаны хранить в них не менее 0,5 % от своего годового дохода. Подобные запасы призваны были не только регулировать цены на продукты, но и защищать население от голода в случае неурожаев.

Основываясь на достигнутом, а также на работе комиссий кайсё и используя взятые из казны 30 000 золотых рё, Саданобу в 1879 году списывает все долги в государстве, которым более 20 лет, а также некоторые виды и более поздних долгов. В результате этой реформы население было освобождено от уплаты долгов на сумму более 1,2 миллиона рё. Для развития хозяйства в стране Саданобу отменяет ряд распоряжений своего предшественника Танумы, в первую очередь касающихся выдачи монополий на добычу полезных ископаемых, а также распускает ряд торговых гильдий (яп. 株仲間 кабу накама).

Кроме этого, Саданобу прославился своими «указами экономии», которые преследовали цель удержать жителей страны от непомерных расходов и долгов. Среди запрещённых здесь кроме прочего находятся оригинальная одежда, необычные причёски и «неприличные» книги.

В результате экономических реформ Мацудайры Саданобу государственная казна Японии, имевшая в 1787 году дефицит в 1 миллион золотых рё, уже в 1790 году показала положительное сальдо в 75 000 рё.

Внешняя политика

В отличие от своего предшественника, Танумы Окицугу, бывшего сторонником развития отношений с Европой, Саданобу придерживался строго изоляционистского курса во внешней политике, в том числе и в области культуры. Провоз произведений западной литературы в Японию был запрещён, торговые связи с Китаем и Голландией сокращены до минимума. К 1790 году внешняя торговля в порту Нагасаки практически прекратилась. Саданобу усилил личный контроль за состоянием прибрежных укреплений, а также свернул кампанию по колонизации острова Эдзо (ныне Хоккайдо). После прибытия в Японию российской миссии под руководством Адама Лаксмана Саданобу ещё более укрепился в правильности этой своей позиции.

Отставка

25 мая 1793 года Саданобу подаёт прошение об отставке с поста советника (регента), 23 июля его также снимают с поста председателя правительства. В 1812 году он оставляет и трон даймё Сиракавы.

Мацудайра Саданобу завоевал ещё при жизни признание и уважение своих сограждан. После смерти его дух почитается в многочисленных синтоистских святилищах княжества Сиракава, а в 1855 году ему был присвоен божественный титул Сюкоку Даймёдзин (яп. 守国大明神, «Великий бог и защитник страны»).

Литература

• Hall, John Whitney (1968): Das japanische Kaiserreich. 14. Aufl. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag (Fischer Weltgeschichte, 20)
• Hall, John Whitney (1955): Tanuma Okitsugu. Forerunner of Modern Japan. Cambridge: Harvard University Press (Harvard Yenching Monograph Series, 14)
• Hauser, William B. (1974): Economic Institutional Change in Tokugawa Japan. Osaka and the Kinai Cotton Trade. Cambridge: Cambridge University Press

Отрывок, характеризующий Мацудайра Саданобу

– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.