Мачинский, Дмитрий Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Алексеевич Мачинский
Дата рождения:

6 октября 1937(1937-10-06)

Место рождения:

Ленинград, СССР

Дата смерти:

8 января 2012(2012-01-08) (74 года)

Место смерти:

Санкт-Петербург, Россия

Страна:

СССР СССР
Россия Россия

Научная сфера:

археология, история

Место работы:

Государственный Эрмитаж

Альма-матер:

Ленинградский университет

Дми́трий Алексе́евич Мачи́нский (6 октября 1937, Ленинград — 8 января 2012, там же) — советский и российский археолог и историк, специалист по скифо-сарматским и славянским древностям, а также по Новгородской Руси.





Биография

Потомственный археолог, выпускник Ленинградского университета (1960). Будучи научным сотрудником методического отдела Государственного Эрмитажа, не имел учёной степени и звания. Один из основателей общества «Мемориал» в Ленинграде в 1988 году.

Говоря о личности Мачинского, бывшие коллеги и друзья отмечают его принципиальность, категоричность и нередко конфликтность, а также масштабность мышления и склонность к мистицизму. Мачинский первым провозгласил Старую Ладогу первой столицей Руси и всячески отстаивал этот тезис.

В 1995 году стал одним из учредителей научных чтений памяти своей скоропостижно скончавшейся дочери, археолога Анны Мачинской, которые ежегодно проводятся в Старой Ладоге в декабре.

Взгляды

  • Мачинский с конца 1960-х интересовался вопросами этногенеза славян. Отстаивал точку зрения, что прародиной славян следует считать «бассейн сближающихся истоками и притоками Немана, Березины и Припяти»[1] (современная центральная Беларусь). Связывал выделение славян из широкой балтославянской общности со скромными «лесными культурами» в т. н. «зоне археологической трудноуловимости», в частности, с культурой поздней штрихованной керамики.
  • Мачинский отмечал большую роль в формировании полиэтничной древнерусской народности и государственности не только славян, финно-угров, варягов, но и «балтославянских» групп, таких, как кривичи и (по его мнению) нерева, а также восточных групп балтов (голядь). Также отмечал, что «безусловное присутствие словен в Ильменском Поозерье археологически улавливается лишь после середины IX века».
  • Мачинский постулировал существование в истории древнерусской государственности периода, упущенного киевскими летописцами: "В Поволховье не позднее конца VIII века возникает протогосударство с центром в Ладоге, окружённой крепостями на речных путях (Алаборг, Любша, Холопий городок и др.), глава которого не позже 830-х гг. принимает титул «хакан». В то же время Мачинский избегал называть это протогосударство каганатом.
  • Мачинский высказывал сомнения в объективности дендрохронологической шкалы северо-запада России применительно к VIII—XII векам. Ладожские и новгородские дендродаты, с его точки зрения, следует использовать с осторожностью, «допуская возможную ошибку от нескольких до 20-30 лет».
  • По мнению Мачинского, говорить о Волжском и Днепровском путях как о торговых не вполне точно. В VIII—X вв. эти пути и поездки по ним носили многофункциональный характер. В зависимости от целей они могли быть «и сакральными, и торговыми, и военно-завоевательными, и военно-грабительскими, и данническими, и дипломатическими, и познавательно-воспитательными».
  • Мачинский вслед за Г. Ф. Корзухиной локализовал все три известные по арабским источникам группы руси (Славия, Куяба, Арса) в Верхнем Поволжье. Выдвинул гипотезу, что под Куявой следует понимать не Киев, а «прото-Суздаль» у впадения Нерли в Клязьму.
  • Учёный приурочивал основание Новгорода к градоустроительной деятельности Ольги. До воцарения Владимира под Новгородом в летописях, с его точки зрения, понимается Рюриково городище (Хольмгард скандинавских саг). Исходным названием Новгорода считал «Невогард» (от фин. neva «болото»), ссылаясь на искажённую форму топонима, сохранённую в сочинении Константина Багрянородного.
  • После смерти Ярослава Мудрого, по Мачинскому, его сыновья совершили «переворот» в государственном устройстве, обосновавшись в городах на юге Руси и лишив политической автономии Новгород и другие древние центры на севере. Тем самым «тщательно построенная конструкция государства, обращённого и к скандинавскому, и к эллинскому Средиземноморьям, была разрушена», что стало залогом последующих неудач в противоборстве Руси со степью.

Напишите отзыв о статье "Мачинский, Дмитрий Алексеевич"

Примечания

  1. Все цитаты даны по итоговой статье: Д. А. Мачинский. Некоторые предпосылки, движущие силы и исторический контекст сложения Русского государства в середине VIII — середине XI в. // Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. Труды Государственного Эрмитажа. Вып. XLIX. СПб. 2009. — C. 460—538.

Ссылки

  • [www.archaeology.ru/p7/t271/index.html Библиография Д. А. Мачинского]
  • [kronk.spb.ru/library/2014-spb-ladoga-list.htm Список работ Д. А. Мачинского]
Некрологи
  • [www.gostudy.czistfak86.archaeology.ru/lib_bibl/bibl_machinski_about.html Друзья и коллеги о Д. А. Мачинском]
  • Дубшан Ф. [www.vppress.ru/stories/Umer-Dmitrii-Machinskii-12731 Умер Дмитрий Мачинский] // Вечерний Петербург. 12 января 2012.
  • [www.cogita.ru/news/hronika/umer-dmitrii-alekseevich-machinskii Умер Дмитрий Алексеевич Мачинский] // Cogita.ru

Отрывок, характеризующий Мачинский, Дмитрий Алексеевич

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.