Машков, Иван Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Павлович Машков
Основные сведения
Имя при рождении

Иван Михайлович Соколов-Евдокимов

Место рождения

дер. Трубетчино, Лебедянский уезд, Тамбовская губерния, Российская империя

Работы и достижения
Учёба:

МУЖВЗ

Работал в городах

Москва, Липецк, Мценск, Елец

Архитектурный стиль

модерн, неоклассицизм

Важнейшие постройки

Дом М. В. Сокол, психиатрическая больница имени П. Б. Ганнушкина, памятники Ивану Фёдорову и А. Н. Островскому

Реставрация памятников

Успенский собор, Борисоглебский монастырь, Новодевичий монастырь, Пашков дом и др.

Научные труды

Линейная перспектива на плоскости, 19001935 и др.

Награды
 Герой Труда

Ива́н Па́влович Машко́в (урожд. Иван Михайлович Соколов-Евдокимов; 13 января 1867, Трубетчино, Тамбовская губерния — 13 августа 1945, Москва) — русский, советский архитектор, реставратор, просветитель, исследователь древнерусского зодчества.

Большинство построек Машкова принадлежит к псевдорусскому стилю и неоклассицизму, но наиболее известен он постройкой в стиле модерн — доходным домом М. В. Сокол на Кузнецком Мосту в Москве и реставрацией таких святынь, как Смоленский собор Новодевичьего монастыря и Успенский собор в Кремле. Кавалер Ордена Святого Станислава второй степени, Герой Труда.





Биография

Происхождение и ранние годы

Родился в селе Трубетчино Тамбовской губернии (ныне Липецкая область)[Комм 1]. Сын деревенского кузнеца Михаила Евдокимовича Соколова-Евдокимова и его жены Евфимии Денисовны[1].

В 3-х летнем возрасте потерял родителей и был вместе с другими детьми Соколовых-Евдокимовых перевезён в Липецк к родной тётке, едва сводившей концы с концами[1]. В 1875 году тётка отдала Ивана на усыновление в липецкую семью Павла Карповича и Наталии Ефимовны Машковых. П. К. Машков был выходцем из мещан и начинал приказчиком в небольшом мануфактурном магазине, а впоследствии, выкупив этот магазин, стал купцом II гильдии. В 1878—1879 годах приёмный отец тяжело заболел и был вынужден продать свой магазин для погашения кредитов, а вскоре скончался; Наталия Ефимовна с приёмным сыном, после сравнительно обеспеченной жизни, вынуждены были существовать на весьма скромные средства[2]. Большое влияние на воспитание Ивана и выбор его будущей профессии оказал брат приёмной матери, Алексей Ефимович Андреев, который служил землемером и учителем рисования и чистописания в Уездном училище, а также исполнял обязанности липецкого городского архитектора[3]. Андреев после смерти приёмного отца взял Ивана к себе помощником, научил его чертить и снимать с натуры планы местности и составлять оценки для страхования недвижимого имущества[2].

В 1881 году Наталия Ефимовна собрала последние оставшиеся средства и, по совету брата, отвезла приёмного сына в Москву для поступления в Московское училище живописи, ваяния и зодчества[2]. Осенью того же года 14-летний Иван выдержал экзамен и был принят сразу в головной класс училища. Сразу же после поступления в МУЖВЗ И. Машкова приютила жившая при училище семья бывшего письмоводителя Ионова, в которой также квартировали сыновья академика живописи К. Трутовского[4].

В те годы в училище преподавали архитекторы А. С. Каминский, К. М. Быковский, А. П. Попов, художники А. К. Саврасов, Д. Н. Прянишников, В. Г. Перов. Одновременно с Машковым на разных отделениях училища учились К. А. Коровин, И. И. Левитан, А. Архипов, А. С. Голубкина, К. Ф. Юон и другие. За проект на тему «Губернское собрание», выполненный в 1885 году по классу архитектуры под руководством А. С. Каминского, Машков был награждён Малой серебряной медалью. Каминский тепло относился к Машкову, называл его любимым учеником[5].

В 1886 году он окончил МУЖВЗ с Большой серебряной медалью за проект на тему «Почтампт» и званием классного художника архитектуры с правом производства строительных работ. Факт получения полноценной строительной лицензии в 19 лет — уникален для российской архитектурной школы (обычно, путь от поступления в МУЖВЗ до получения лицензии занимал 10-15 лет)[6]. После окончания МУЖВЗ Машков начал преподавать перспективу в Училище изящных искусств А. О. Гунста[7].

Начало деятельности

После окончания МУЖВЗ Машков поступил помощником в мастерскую работавшего в Москве венского архитектора Августа Вебера, которая была создана специально для проектирования и наблюдения за строительством нового южного крыла Политехнического музея. В мастерской Вебера Машков познакомился с архитектором Н. А. Шохиным — автором центральной части музея и директором его Архитектурного отдела. Позднее Машков помогал Шохину в организации отдела и много сотрудничал с ним в ходе архитектурной практики[6]. В 1885—1888 годах Машков работал помощником К. М. Быковского на проектировании и строительстве Университетских клиник на Девичьем Поле. Вместе с ним у Быковского в то время работали С. У. Соловьёв, А. Ф. Мейснер, П. Ф. Красовский, М. М. Черкасов и другие начинающие архитекторы. В те же годы Машков сотрудничал с архитекторами братьями Дмитрием и Михаилом Чичаговыми; принял участие в строительстве зданий Московской городской думы и театра Корша[8].

В 1889—1890 годах архитектор жил в Липецке, где самостоятельно спроектировал и построил две школы, больницу и тюремную церковь (ныне действующий Никольский храм). Вернувшись в Москву, Машков приобрёл собственную практику, строил преимущественно в псевдорусском стиле небольшие сооружения — дом Братолюбивого общества, Дом трудолюбия имени Горбовых и ряд других. В 1888 году вступил в Московское архитектурное общество (МАО), активным членом которого он оставался до закрытия общества в 1932 году. В 1889 году по предложению Н. А. Шохина он вошёл в состав архитектурно-художественной и строительной комиссии Политехнического музея, а уже в следующем году стал заместителем Шохина по Архитектурному отделу[9]. В 1899 году Иван Машков женился на Анне Николаевне Гранау — сироте, воспитывавшейся в семье почётного гражданина Москвы А. Моженского[8].

Зрелые годы

С 1890 по 1913 годы состоял архитектором Братолюбивого Общества снабжения в Москве неимущих квартирами. Многие его работы этого времени выполнены по заказу благотворительных заведений, что исключало «архитектурные излишества»; единственное и излюбленное украшение его домов той эпохи — абрамцевская майолика. С 1895 года служил архитектором Московской городской управы, ведая в разные годы застройкой Лефортовской, Мещанской и Басманной частей Москвы. В 1895 году Машков стал членом-корреспондентом Императорского Московского археологического общества (ИМАО), в 1898 году был избран действительным членом Общества, а вскоре стал его Учёным секретарём и товарищем (заместителем) председателя. В ИМАО он возглавлял Комиссию по сохранению древних памятников, занимался исследовательской работой, самостоятельно участвовал в реставрации ряда старинных построек, являлся бессменным редактором «Древностей» — сборника трудов Общества, в котором была опубликована большая часть научных работ Машкова[8]. С 1894 по 1907 годы преподавал курс теней и перспективы в МУЖВЗ.

В возрасте 36 лет Машков спроектировал и приступил к постройке доходного дома М. В. Сокол на Кузнецком Мосту. «Сокол» уникален не только в жизни Машкова, но и в московской архитектуре в целом — это, вероятно, единственный дом Москвы, построенный в стиле Венского сецессиона (см. также творчество И. А. Иванова-Шица, развившего собственную версию этого стиля). Золочёная крыша и кованые украшения этого дома (впоследствии утраченные) — заимствованы у Отто Вагнера, при этом здание — традиционно московское, и при постройке составляло единый ансамбль с расположенной в двух кварталах гостиницей «Метрополь». Майоликовая мозаика c изображением буревестника, летящего над волнами, была выполнена Н. Н. Сапуновым (Мир Искусства), и казалась одновременно и цитатой из Максима Горького, и отражением чайки, украшавшей завершённый в том же году Ф. О. Шехтелем Московский художественный театр (одновременно «Сокол» — и имя хозяйки дома, и память о родителях архитектора). В 18951917 годах И. П. Машков служил главным архитектором Московской городской управы.

После революции 1905 года, когда публика отвернулась от модерна, Машков, как и многие современники, перешёл в лагерь неоклассиков. Два его наиболее известных здания той поры — городской ломбард (19111915, Большая Бронная улица, 23) и доходный дом Ю. П. Эггерс (19131914, улица Россолимо, 4) — выполнены в строгом петербургском стиле. Тогда же, Машков реализовал свой крупнейший проект — неоклассическую Преображенскую психиатрическую больницу (ныне больница имени П. Б. Ганнушкина). В 1908 году И. П. Машков спроектировал архитектурную часть памятника первопечатнику Ивану Фёдорову (скульптор С. М. Волнухин).

В 19081933 — заведующий архитектурным отделом Политехнического музея (предшественник нынешнего Музея Архитектуры). Самостоятельно написал и издал десятки книг и пособий по архитектуре, в том числе один из лучших путеводителей по Москве (1895 и 1913). В 1913 году И. П. Машков получил должность надворного советника.

Несмотря на свою деятельность по охране памятников, Машков был сторонником строительства небоскрёбов в Москве и в 1913 году предложил к постройке проект 13-этажной башни на Тверской, заблокированный городской думой.

Советский период

В октябре 1917 года Машков — заместитель главного архитектора города Москвы — сохранил за собой этот пост и некоторое время исполнял обязанности главного архитектора города, занимаясь в основном ремонтами обветшавшего городского хозяйства. После 1918 года И. П. Машков служил старшим архитектором отдела проектирования Моссовета, участвовал в разработке первого Генерального плана развития «Новая Москва». В 1929 году Машков и скульптор Н. А. Андреев создали памятник А. Н. Островскому у Малого театра. В течение всех двадцатых-тридцатых годов Машков продолжал документировать московскую старину (нередко — накануне сноса), и отреставрировал Пашков дом, тогда ещё известный как Румянцевский музей. В годы НЭПа совместно с В. Д. Адамовичем учредил арендно-строительное акционерное общество «Строитель», специализирующееся на постройке разного рода зданий и сооружений[10]. В 19341937 годах преподавал архитектуру в МАРХИ, с 1935 года и до конца жизни возглавлял кафедру архитектуры в Вечернем Строительном институте имени Моссовета. В 1937 году удостоен звания Героя Труда (по статуту 1927 года). В 1945-м, последнем году жизни, вновь реставрировал Смоленский собор Новодевичьего монастыря. Похоронен на Новодевичьем кладбище, могила архитектора является объектом культурного наследия регионального значения.[11] Книга Машкова о Новодевичьем монастыре издана посмертно в 1949 году.

Общественная деятельность

С 1888 года Машков — действительный член Московского архитектурного общества (МАО). В течение десяти лет, с 1893 по 1903 годы, являлся секретарём МАО. В качестве члена Общества принимал активное участие в подготовке и проведении II и V Съездов русских зодчих.[12] В 1895 году был избран секретарём II Всероссийского Съезда зодчих в Москве и под собственной редакцией выпустил для членов Съезда «Спутник зодчего по Москве». На V Съезде зодчих, состоявшемся в Москве в 1913 году, был избран Товарищем Председателя Съезда. Ко времени открытия Съезда под редакцией Машкова для членов Съезда был издан «Путеводитель по Москве». С 1895 года И. П. Машков состоял членом Комиссии МАО по сохранению древних памятников, занимал сначала должность секретаря Комиссии, а с 1913 года являлся товарищем (заместителем) её Председателя. По инициативе и под редакцией Машкова Московским архитектурным обществом издавались «Труды Комиссии по сохранению древних памятников». Машков занимался исследованием и обмерами древнерусских памятников, документировал святыни Дмитрова, Боровска и Москвы, редактировал художественно-исторические журналы. Архитектор руководил реставрацией Сухаревской башни, кремлёвских соборов, собора Василия Блаженного. С 1908 по 1918 годы являлся товарищем Председателя МАО Ф. О. Шехтеля. В качестве одного из руководителей Московского архитектурного общества, Машков выступил организатором постройки Дома Архитекторов МАО в Ермолаевском переулке (ныне Музей современного искусства).

Преподавательская деятельность

С 1887 по 1891 годы Машков преподавал рисование орнамента и перспективу в Училище изящных искусств, организованном художником и архитектором А. О. Гунстом. По воспоминаниям Машкова, это было училище «с широкими задачами и значительным составом лучших по тому времени преподавателей» (вместе с ним там работали К. М. Быковский, Ф. О. Шехтель, А. Н. Померанцев, И. И. Левитан, Л. О. Пастернак и другие)[7].

С 1894 года он начал преподавать архитектуру в МУЖВЗ, издал там литографированные лекции по архитектурной перспективе. В числе его учеников были ставшие впоследствии известными архитекторы С. Е. Чернышёв, И. А. Голосов, В. К. Олтаржевский, художники К. Ф. Юон, Н. П. Крымов, П. В. Кузнецов, скульпторы А. С. Голубкина и С. Т. Конёнков. В январе 1907 года у Машкова возник крупный конфликт со студентами: учащиеся архитектурного отделения на общем собрании высказали недовольство работой трёх преподавателей — И. П. Машкова, А. Ф. Мейснера и З. И. Иванова, посчитав, что те не уделяют студентам достаточного внимания и не считаются «с их мнениями и запросами». Несмотря на то, что Совет училища признал претензии студентов несостоятельными, московский генерал-губернатор С. К. Гершельман принял решение предложить всем трём преподавателям подать в отставку и баллотироваться на занятие должностей в МУЖВЗ заново; И. П. Машков в том же году вышел в отставку, но повторного заявления подавать не стал[13].

Машков вернулся к преподаванию лишь в советское время: в 1931—1933 годах он работал со студентами Учебного комбината Наркомтяжпрома, а в 1935—1937 годах преподавал архитектурное проектирование в Московском архитектурном институте. С 1935 года и до конца жизни И. П. Машков заведовал кафедрой архитектуры в Московском инженерно-строительном институте (к которому к тому времени был присоединён и Учебный комбтинат Наркомтяжпрома). Он так формулировал задачи кафедры: «Подготовить культурного инженера-строителя, для чего дать ему знание основ архитектурного проектирования, развить в нём вкус, понимание и сознательное отношение к выполняемому им в натуре проекту, что необходимо для совместной работы с автором проекта — архитектором». Машков стал автором двух учебников — «Тени в ортогональных проекциях» (1934 г.) и «Линейная перспектива на плоскости» (1935 г.), по которым долгое время занимались студенты ВУЗов архитектурно-строительного профиля[14].

Проекты и постройки

Труды

  • Линейная перспектива на плоскости. Лекции. Курс 1. М., 1900, 1935
  • Отчет по реставрации Большого Московского Успенского собора. М., 1912
  • Ученые заслуги В. В. Суслова. М., 1915
  • Воскресенский собор в Волоколамске. М., 1916
  • Тени в ортогональных проекциях: учебное пособие для архитектурных втузов — М.; Л.: ОНТИ НКТП СССР, 1935. — 111 с.
  • Архитектура Ново-Девичьего монастыря в Москве. — М.: Издательство Академии архитектуры СССР, 1949. — 133 с.

См. также

Сверстники Машкова — архитекторы 1867 года рождения:

Напишите отзыв о статье "Машков, Иван Павлович"

Комментарии

  1. По другим данным, Машков родился в Липецке (см. Бранденбург Б. Ю., Татаржинская Я. В., Щенков А. С.., указ. соч.)
  2. Здесь и далее проекты и постройки даны по М. В. Нащокиной, с необходимыми дополнениями и уточнениями.

Примечания

  1. 1 2 Бранденбург и др., 2001, с. 5.
  2. 1 2 3 Бранденбург и др., 2001, с. 7.
  3. Бранденбург и др., 2001, с. 6.
  4. Бранденбург и др., 2001, с. 8.
  5. Бранденбург и др., 2001, с. 9-10.
  6. 1 2 Бранденбург и др., 2001, с. 10.
  7. 1 2 Бранденбург и др., 2001, с. 98.
  8. 1 2 3 Бранденбург и др., 2001, с. 12.
  9. Бранденбург и др., 2001, с. 95.
  10. Казусь И. А. Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования. — Прогресс-Традиция, 2009. — С. 286. — 488 с. — ISBN 5-89826-291-1.
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%EC%E0%F8%EA%EE%E2&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы]. Официальный сайт Комитета по культурному наследию города Москвы. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7E6gVx Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  12. Кириченко Е. И. [www.rusarch.ru/kirichenko1.htm Московское архитектурное общество (1867-1932) в истории русской культуры] (рус.). РусАрх (2008). Проверено 27 апреля 2010. [www.webcitation.org/65ju67dKe Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
  13. Бранденбург и др., 2001, с. 99-100.
  14. Бранденбург и др., 2001, с. 101.
  15. [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=17454 Церковь Николая Чудотворца]. Храмы России. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7CpOf2 Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  16. [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=465 Собор Воскресения Христова в Волоколамске]. Храмы России. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7EnBUd Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  17. [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=602 Собор Бориса и Глеба в Борисоглебском Дмитровском монастыре]. Храмы России. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7FvEqz Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  18. [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=1171 Церковь Николая Чудотворца в Троицком Александро-Невском монастыре]. Храмы России. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7H3KI9 Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  19. [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=6448 Церковь Чуда Михаила Архангела в Хонех при подворье Михайловского женского монастыря Уфимской епархии]. Храмы России. Проверено 25 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fd7IE3nL Архивировано из первоисточника 4 апреля 2013].
  20. Архитектура Москвы 1910-1935 гг.. — Искусство-XXI век, 2012. — С. 285. — 356 с. — (Памятники архитектуры Москвы). — ISBN 978-5-98051-101-2.
  21. Бранденбург и др., 2001, с. 86-87.
  22. Бранденбург и др., 2001, с. 67.

Литература

Ссылки

  • Бранденбург Б. Ю., Татаржинская Я. В. [www.lipetsk.ru/town/kraeved/pe13mash.html?pass=1&backurl=/town/kraeved/pe13mash.html& Служение русскому искусству] (рус.). Липецк. Проверено 26 апреля 2010. [www.webcitation.org/65ju7UVkR Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
  • [horochkiewich.narod.ru/velikolepovi-01.htm Генеалогия Машковых-Андреевых] (рус.). Родословец Хорошкевичей. Проверено 26 апреля 2010. [www.webcitation.org/65ju8ijHg Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=85907 Машков Иван Павлович] (рус.). biografija.ru. — Биография. Проверено 26 апреля 2010. [www.webcitation.org/65juADmff Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
  • [www.snor.ru/?an=pers_385 Машков Иван Павлович] (рус.). Справочник научных обществ России. — Биография. Проверено 26 апреля 2010. [www.webcitation.org/65juAiptB Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].
  • Машков Иван Павлович // Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. — М. : Большая Российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-277-3.</span>
  • [www.rgali.ru/showObject.do?object=11024648 РГАЛИ г. Москва :: Фонд / 1981]

Отрывок, характеризующий Машков, Иван Павлович

– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.