Машошин, Андрей Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Фёдорович Машошин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Рождение: 1893(1893)
Ольховатка, Фатежский уезд, Курская губерния, Российская империя
Смерть: 1964(1964)
Ленинград, СССР
 
Военная служба
Годы службы: 19111947
Принадлежность: Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР
Род войск: пехота
Звание:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал: 177-я стрелковая дивизия
115-я стрелковая дивизия
43-я стрелковая дивизия
142-я стрелковая дивизия
10-я стрелковая дивизия
Сражения: Первая мировая война,
Гражданская война в России,
Советско-финская война (1939—1940)
Великая Отечественная война
 
Награды:
СССР
Российской империи

Андрей Фёдорович Машошин (1893 — 1964) — советский военачальник, генерал-майор. Участник Первой мировой, Гражданской, Советско-финской и Великой Отечественной войн. Полный Георгиевский кавалер[1].





Происхождение

Первая мировая война

Гражданская война

Командир конной разведки. Принимал участие в борьбе с бандитизмом.

Советско-финская война (1939—1940)

Великая Отечественная война

С 16 мая 1941 г. — командир 177-й стрелковой дивизии[2]. В начале июля 1941 года 177-й сд поставлена задача оборонять Лугу[3], 12 июля произошли первые бои 177-й сд с 4-й танковой группой противника на реке Плюссе[4].

Старый вояка. Боевое крещение получил в первую мировую войну, затем прокалился на гражданской. Награждён орденом Красного Знамени. Горяч, ершист, вспыльчив, но артиллерию уважает. Работать с ним можно.[5].
Г. Ф. Одинцов

28 августа 177-я сд вместе с другими соединениями Лужской оперативной группы была окружена, но под руководством А. Ф. Машошина дивизии удалось выйти из окружения[6].
До 10 октября 1941 г. — заместитель командира 168-й сд.
С 10 октября 1941 по 16 декабря 1941 — командир 115-й сд.
С 16 января 1942 по 06 мая 1942 — командир 43-й сд.
С 23 ноября 1942 по 12 февраля 1943 — командир 142-й сд.
С 16 февраля 1943 по 11 июня 1943 г. — командир 10-й сд.
25 сентября 1943 года присвоено звание генерал-майора[7].

Послевоенная деятельность

В 1947 году уволен в запас в звании генерал-майора. С февраля 1951 года работает на кафедре физического воспитания и спорта ЛИТМО[8].

Семья

Жена: Машошина Валентина Марковна
Сын: Машошин Борис Андреевич[9]

Память

Похоронен на Богословском кладбище.

Награды

СССР
Российская империя

Напишите отзыв о статье "Машошин, Андрей Фёдорович"

Примечания

  1. [museum.ifmo.ru/person/716/204/0/person_716.htm Виртуальный музей НИУ ИТМО]
  2. Хомяков, 2014, с. 76.
  3. Кринов, 1987, с. 16.
  4. Исаев, 2011, с. 252.
  5. Одинцов, 1980, с. 13.
  6. Исаев, 2011, с. 340.
  7. Известия, 1943, с. 1.
  8. ИТМО.
  9. Кринов, 1987, с. 244.

Литература

  • Исаев А. В. Иной 1941. От границы до Ленинграда. — М.: Яуза,Эксмо, 2011. — 416 с. — (Война и мы). — ISBN 978-5-699-49705-8.
  • Кринов Ю. С. Лужский рубеж. Год 1941-й. — 2-е изд., перераб. и доп. — Л.: Лениздат, 1987. — 320 с.
  • Одинцов Г. Ф. Повелители огня. — Л.: Лениздат, 1980. — 295 с. — 50 000 экз.
  • Хомяков И. Лужский рубеж. Хроника героических дней. — СПб.: Аврора-Дизайн, 2014. — 264 с. — (Поле боя). — ISBN 978-5-93768-066-9.

Статьи

  • [docviewer.yandex.ru/?url=ya-serp%3A%2F%2Fpadabum.com%2Fx.php%3Fid%3D102806&c=55a6f472cd6e О присвоении воинских званий офицерскому составу и генералам Красной Армии] // Известия. — Москва, 1943. — № 228. — С. 1.
  • Персональная страница А. Ф. Машошина в виртуальном музее университета ИТМО.

Отрывок, характеризующий Машошин, Андрей Фёдорович


Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос: