Мбугуа, Самуэль

Самуэль Мбугуа
Общая информация
Гражданство:	Кения Кения
Дата рождения:	1 января 1946(1946-01-01) (78 лет)
Место рождения:	Найроби
Весовая категория:	лёгкая (60 кг)
Рост:	173 см
Медали Олимпийские игры Бронза Мюнхен 1972 до 60 кг

Самуэ́ль Мбугу́а (англ. Samuel Mbugua; 1 января 1946, Найроби) — кенийский боксёр легчайшей и лёгкой весовых категорий, выступал за сборную Кении в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Участник двух летних Олимпийских игр, бронзовый призёр Игр в Мюнхене.

Биография

Самуэль Мбугуа родился 1 января 1946 года в городе Найроби. Первого успеха на ринге добился в 1968 году в легчайшем весе, когда благодаря череде удачных выступлений удостоился права защищать честь страны на летних Олимпийских играх 1968 года в Мехико. Дошёл здесь до четвертьфинала, после чего со счётом 0:5 проиграл советскому боксёру Валериану Соколову, который в итоге и стал олимпийским чемпионом.

В 1972 году Мбугуа прошёл квалификацию на Олимпийские игры в Мюнхен — сумел пробиться в полуфинал лёгкой весовой категории, где должен был драться с поляком Яном Щепаньским, однако из-за травмы отказался выходить на ринг и не участвовал в дальнейших состязаниях. Получив бронзовую олимпийскую медаль, принял решение завершить карьеру спортсмена и покинул сборную.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/mb/samuel-mbugua-1.html Самуэль Мбугуа] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Мбугуа, Самуэль

Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.