Меацца, Джузеппе

Джузеппе Меацца
Меацца в 1935 году
Общая информация
Прозвище	Пеппино, Балилла (Пуля)
Родился	23 августа 1910(1910-08-23) Милан, Италия
Умер	21 августа 1979(1979-08-21) (68 лет) Рапалло, Италия
Гражданство	Италия
Рост	169 см
Карьера
Молодёжные клубы
	Маэстри Кампионези
	Костанца
1924—1927	Интернационале
Клубная карьера*
1927—1940	Интернационале	348 (241)
1940—1942	Милан	37 (9)
1942—1943	Ювентус	27 (10)
1944	Варезе	20 (7)
1945—1946	Аталанта	14 (2)
1946—1947	Интернационале	17 (2)
1927—1947	Итого	463 (271)
Национальная сборная**
1930—1939	Италия	53 (33)
Тренерская карьера
1945—1946	Аталанта
1947—1948	Интер
1949	Бешикташ
1949—1951	Про Патрия
1952—1953	Италия
1957	Интер	тренер
Международные медали
Чемпионаты мира
Золото	Италия 1934
Золото	Франция 1938
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

О стадионе см. Джузеппе Меацца (стадион).

Джузе́ппе Меа́цца (итал. Giuseppe Meazza, 23 августа 1910, Милан — 21 августа 1979, Рапалло, Италия) — итальянский футболист, двукратный чемпион мира. Забил за «Интер» 247 голов в 361 игре. До сих пор Меацца является вторым бомбардиром в истории сборной Италии с 33 голами, уступая по этому показателю лишь Луиджи Риве.

Именем Джузеппе Меаццы назван стадион в Милане, также известный как Сан-Сиро. Это обусловлено тем фактом, что Джузеппе провёл 14 сезонов за миланский «Интер» и 2 сезона в составе «Милана».

Биография

Джузеппе родился в семье Аннибале Меаццы и Эрсилии Борги на виа Сан Луиджи в известном миланском квартале Порта Романа. Рано остался сиротой: отец умер от ран вскоре после возвращения с фронта Первой мировой войны.

Уже в 13 лет он основал свой собственный клуб «Костанца», являясь в нём одновременно диспетчером команды и президентом.

В 14 лет Джузеппе пришёл в более солидный клуб, который назывался «Маэстри Кампионези». Там он играл почти на всех позициях (кроме вратаря)

В 1924 году он хотел отправиться в «Милан» — клуб, за который болел. Но «Милан» отверг его, отбраковав за чрезмерную щуплость, и тогда Меацца решил податься в «Интер». Выступая за юношескую команду этого клуба, он дважды подряд — в сезонах-25/26 и 26/27 — выигрывал региональное первенство.

В 17 лет он весил всего 40 килограмм. Тем не менее его зачислили в резервную команду взрослого «Интера».

Балилла

Речь идет об известной в Италии легенде, согласно которой генуэский мальчик Джованбаттиста Перассо по прозвищу «Пуля» (по-итальянски — «Балилла») стал в 1746 году инициатором восстания против австрийских захватчиков. В 1920-х годах имя Балиллы стало особенно модным, поскольку пришедшие к власти фашисты называли им отряды, состоящие из юношей. Они назывались «Опера Национале Балилла».

До того, как стать футбольным профессионалом, Меацца работал в пекарне. Несостоявшийся пекарь в первый же сезон серии А стал её лучшим бомбардиром и чемпионом.

В последнем туре «Амброзиана» («Интер») играла в гостях с «Дженоа». В случае победы этот клуб мог настичь черно-синих по очкам. Генуэзцы вели в счете 3:0. Как вдруг под грузом толпы зрителей рухнула одна из трибун. Когда матч возобновился после вынужденного перерыва, какое-то редкое вдохновение осенило Меаццу, и он забил три гола подряд, причем все — благодаря сольным проходам, начинавшимся от центральной линии. «Амброзиана» свела игру к ничьей 3:3 и получила первое «скудетто».

Меацца отличался поистине реактивной для тех времен скоростью: он пробегал 100 метров в футбольных бутсах за 12 секунд.

Помимо этого, он и с мячом умел обращаться лучше всех. При своем нежном телосложении он был необычайно легконогим, легко взлетал в воздух и выделывал трюки, которые никто не мог повторить.

В составе сборной

В сборной Италии дебютировал 9 февраля 1930 года в Риме в матче со Швейцарией. В том же году 19-летний Балилла, благодаря своим голам, выиграл «Кубок Швехла».

После чемпионата мира 1934 года 23-летний Меацца стал самым популярным футболистом в Италии, о чём говорит такой факт: именно с него началась традиция использования футбольных звезд для рекламы товаров и услуг. Меацца рекламировал парфюмерную продукцию.

В 1937 году впервые надел в сборной капитанскую повязку. Дебют в новом качестве сложился неудачно — итальянцы проиграли в Вене австрийцам 0:2.

После чемпионата мира 1938 года на Меаццу обрушились беды. Он перенес аппендицит, причем послеоперационное восстановление оказалось необычайно тяжелым и заняло много месяцев. Он вернулся в сборную только в марте 1939 года. Чемпионы мира по-прежнему находились в великолепной форме и побеждали всех соперников подряд. Только Англии удалось избежать поражения (2:2). Матч 20 июля 1939 года против финнов в Хельсинки стал для «скуадры адзурры» 19-м беспроигрышным кряду. А для Меаццы — последним в её составе.

29 июля 1939 года Меацца связал себя узами брака с Ритой Галлони. И тут же с ним приключилось новое несчастье — закупоривание артерии, которое повлекло нарушение нормальной циркуляции крови. Хирургическое вмешательство вывело его из строя более чем на год. 28 ноября 1940 года пресса сообщила сенсационную новость: «Джузеппе Меацца снова выходит на поле — но в составе „Милана“!» Летом 1942 года его имя снова стало объектом «бомбы» в итальянских газетах: Меацца переходит в «Ювентус»! В этом клубе его карьера не продлилась более года: сезон-43/44 был сорван из-за войны. Из соображений безопасности семья Меацца переехала в Варесе, где у Джузеппе родилась вторая дочь Габриэлла (первая — Сильвана — появилась на свет годом ранее). Пользуясь случаем, он помог местному скромному клубу в качестве играющего тренера в так называемом «военном чемпионате», который разыгрывался в Италии по многоступенчатой системе в 1944 году.

В том же качестве он провел первый послевоенный сезон в «Аталанте». В 1946 году его снова позвал «Интер», которому он не смог отказать в помощи — сначала как игрок, а с 22 декабря 1946 года опять же как играющий тренер. Свой последний матч в серии А он провел в июне 1947 года против «Болоньи»

Статистика выступлений

Клубная

Сезон	Клуб	Чемпионат		Кубок		Еврокубки		Прочие		Всего
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
1927–28	Интер	33	12	-	-	-	-	-	-	33	12
1928–29		29	33	-	-	-	-	-	-	29	33
1929–30		33	31	-	-	-	-	-	-	33	31
1930–31		34	24	-	-	-	-	6	7	40	31
1931–32		28	21	-	-	-	-	-	-	28	21
1932–33		32	20	-	-	-	-	-	-	32	20
1933–34		32	21	-	-	-	-	6	5	38	26
1934–35		30	19	-	-	-	-	2	3	32	22
1935–36		29	25	2	1	-	-	2	2	33	28
1936–37		26	11	4	3	-	-	6	10	36	24
1937–38		26	20	4	8	-	-	-	-	30	28
1938–39		16	4	6	0	-	-	4	2	26	6
1939–40		-	-	-	-	-	-	1	0	1	0
1940–41	Милан	14	6	1	0	-	-	-	-	15	6
1941–42		23	3	4	2	-	-	-	-	27	5
1942–43	Ювентус	27	10	-	-	-	-	-	-	27	10
1944	Варезе	20	7	-	-	-	-	-	-	20	7
1945–46	Аталанта	14	2	-	-	-	-	-	-	14	2
1946–47	Интер	17	2	-	-	-	-	-	-	17	2
Всего за Интер		365	243	16	12	-	-	27	29	408	284
Всего за карьеру		463	271	21	14	-	-	27	29	511	314

В сборной

Сборная	Сезон
		Игры	Голы
Италия
	1930	5	6
	1931	6	5
	1932	4	2
	1933	5	5
	1934	9	7
	1935	3	2
	1936	4	2
	1937	5	1
	1938	6	3
	1939	6	0
Всего		53	33

Достижения

• Чемпион мира (2): 1934, 1938.
• Чемпион Италии (3): 1929/1930, 1937/1938, 1939/1940.
• Обладатель Кубка Италии 1939.
• Лучший бомбардир Серии А (3): 1929/1930 — 31 гол, 1935/1936 — 25 голов, 1937/1938 — 20 голов.
• Клубы: Интер 1927/1928-1938/1939, Милан 1940/1941-1941/1942, Ювентус 1941/42-1942/1943, Аталанта 1945/1946
• Тренер: Интер 1947-48, 1955-56
• Лучший футболист Италии всех времен (референдум 1983 г.)
• Член итальянского элитарного клуба «клуба 300» (2 место, 338 мячей)

Ссылки

• [goalmania.ru/legengs/pages/players/meazza.html Меацца]
• [www.championat.ru/football/article-38085.html Итальянский Пеле]
• [web.archive.org/web/20130627120401/www.itar-tass.com/c43/583869.html Джузеппе Меацца, человек-стадион]

</div> </div> </div> </div>

Отрывок, характеризующий Меацца, Джузеппе

Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.