Мевес, Михаил Троянович

Михаил Троянович фон Мевес
Дата рождения	19 декабря 1835(1835-12-19)
Дата смерти	12 марта 1905(1905-03-12) (69 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота, Генеральный штаб
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	66-й пехотный Бутырскый полк, 15-я местная бригада, 3-я гренадерская дивизия
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1877—1878)
Награды и премии	Орден Святого Станислава 3-й ст. (1865), Орден Святой Анны 2-й ст. (1870), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1875), Золотое оружие «За храбрость» (1879), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1879), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1881), Орден Святой Анны 1-й ст. (1884), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1891), Орден Белого Орла (1896), Орден Святого Александра Невского (1903)

Михаил Троянович фон Мевес (19 декабря 1835— 12 марта 1905) — генерал от инфантерии, член Военного совета.

Биография

Родился 19 декабря 1835 года, происходил из дворян Владимирской губернии. Образование получил в Орловском Бахтина кадетском корпусе, из которого выпущен 13 августа 1853 года прапорщиком в лейб-гвардии Павловский полк.

В 1854 году произведён в подпоручики, в 1860 году, с производством 17 октября в поручики, поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. По окончании курса, в 1862 году, Мевес был награждён малой серебряной медалью, с занесением имени его на мраморную доску академии, причислен к Генеральному штабу и командирован в Астраханскую губернию для составления военно-статистического описания. По возвращении из командировки состоял при штабе войск, расположенных в Финляндии; последовательно занимал должности старшего адютанта и заведывающего отделением управления обер-квартирмейстера этого штаба. 9 января 1863 года произведён в капитаны.

25 декабря 1863 года переведён в Генеральный штаб капитаном; 30 августа 1865 года произведён в подполковники и ровно через три года — в полковники. 2 июня 1867 года назначен начальником штаба 17-й пехотной дивизии и занимал эту должность до 2 октября 1873 года, когда получил новое назначение — командиром 66-го пехотного Бутырского полка.

Во главе Бутырского полка Мевес принимал участие в русско-турецкой войне 1877—1878 годов и за боевые отличия награждён орденом св. Владимира 3-й степени с мечами, золотой саблей с надписью «За храбрость» и чином генерал-майора (14 января 1878 года).

1 июня 1878 года назначен начальником штаба 14-го армейского корпуса. С 19 июня 1886 года по начало 1895 года был начальником 15-й местной бригады и, состоя в этой должности, 30 августа 1888 года, был произведён в генерал-лейтенанты. 18 января 1895 года назначен начальником 3-й гренадерской дивизии, которой командовал до 3 июня 1898 года, а по сдаче дивизии состоял в распоряжении военного министра сначала без должности, а с 25 января 1900 года был постоянным членом комитета по мобилизации войск и председателем комиссии по пересмотру «Наставления для мобилизации пехоты».

1 января 1903 года состоялось назначение Мевеса членом Военного совета и 6 апреля 1903 года он был произведён в генералы от инфантерии.

Скончался 12 марта 1905 года.

Его брат Ричард также с отличием участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 годов, впоследствии был генерал-лейтенантом и командовал 20-м армейским корпусом.

Награды

Среди прочих наград Мевес имел ордена:

• Орден Святого Станислава 3-й степени (1865 год)
• Орден Святой Анны 2-й степени (1870 год, императорская корона к этому ордену пожалована в 1872 году)
• Орден Святого Владимира 4-й степени (1875 год)
• Золотая сабля с надписью «За храбрость» (18 марта 1879 года)
• Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами (1879 год)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (1881 год)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1884 год)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (1891 год)
• Орден Белого орла (14 мая 1896 года)
• Орден Святого Александра Невского (13 августа 1903 года)

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. — М., 2009. — С. 124. — ISBN 978-5-9524-4167-5
• Глиноецкий Н. П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. Списки почётных президентов, почётных членов, лиц, принадлежащих к административной и учебной части и всех офицеров, кончивших курс Императорской военной академии и Николаевской академии Генерального штаба с 1832 по 1882 год. — СПб., 1882. — С. 125
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. — М., 2007. — С. 330, 522. — ISBN 978-5-903473-05-2
• Пономарёв В. П., Шабанов В. М. Кавалеры Императорского ордена Святого Александра Невского, 1725—1917: биобиблиографический словарь в трёх томах. Том 3. — М., 2009. — С. 727—728. — ISBN 978-5-89577-145-7
• «Разведчик». — № 434. — 9 февраля 1899 г.
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 января 1905 года. — СПб., 1905. — С. 126.
• Столетие Военного министерства. 1802—1902. Т. III, отд. IV. Затворницкий Н. М. Память о членах Военного совета. — СПб., 1907. — С. 707—708

Отрывок, характеризующий Мевес, Михаил Троянович

Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.