Мегакл (сын Алкмеона)
| Мегакл | |
| др.-греч. Μεγακλῆς | |
| Род деятельности: |
политик |
|---|---|
| Отец: | |
| Супруга: | |
| Дети: | |
Мегакл (др.-греч. Μεγακλῆς) — афинский политический деятель VI века до н. э.
Сын Алкмеона, глава рода Алкмеонидов.
Между 575 и 571 до н. э.[1] участвовал в знаменитом сватовстве к дочери сикионского тирана Клисфена Агаристе, и получил её руку после неудачи своего главного соперника Гиппоклида[2].
В середине VI века до н. э., в период обострения политической борьбы в Афинах, возглавлял группировку паралиев («прибрежных»), боровшихся за власть с педиеями («равнинными») и диакриями («горными»)[3].
По мнению Аристотеля, сторонники Мегакла добивались «среднего образа правления»[4], то есть стремились к созданию либерально-аристократического режима. В 561/560 до н. э. вождь демократической группировки Писистрат произвел переворот и установил свою первую тиранию. Это привело к объединению Мегакла с лидером олигархической партии педиеев Ликургом, и совместными силами они через несколько лет изгнали тирана[5][6].
Между победителями началась борьба за власть и через некоторое время Мегакл, потерпев поражение, был вынужден заключить соглашение с Писистратом и содействовать установлению его второй тирании. Союз Алкмеонидов и Писистратидов был скреплен браком между тираном и дочерью Мегакла Кесирой, но продержался он недолго[5][6].
Писистрат, уже имевший взрослых сыновей, не собирался обзаводиться потомством от новой жены, выставляя в качестве предлога проклятье, тяготевшее над родом Алкмеонидов. Когда стало известно, что муж «общался с ней неестественным способом»[7], Мегакл в гневе порвал с ним отношения, примирился со своими сторонниками, которые, вероятно, отошли от него из-за союза с тираном, и вынудил Писистрата около 556 до н. э. снова уйти в изгнание[7][1].
О дальнейшей политической деятельности Мегакла ничего не известно, так как в рассказах античных авторов о возвращении Писистрата около 546 до н. э., битве при Паллениде и установлении третьей тирании не упоминаются имена политических лидеров Афин того времени.
Считается, что Алкмеониды были изгнаны, а по возвращении после 527 до н. э. во главе рода уже стоял сын Мегакла Клисфен[1]. Вероятно, Мегакл умер вскоре после эмиграции[8].
Предположительно, после возвращения в Афины неизвестная по имени дочь Мегакла была выдана за Арифрона из рода Бузигов, и около 526 до н. э. в этом браке родился отец Перикла Ксантипп[9]
По сообщению античного схолиаста, Мегакл трижды одерживал победу на Олимпийских играх в гонках колесниц, однако, исследователи считают эти сведения результатом ошибки, так как они выглядят дублетом трех олимпийских побед Кимона Старшего[8][1], и Пиндар упоминает только об одном олимпийском успехе Алкмеонидов[10]. Возможно, Мегакл был победителем Истмийских игр.
Напишите отзыв о статье "Мегакл (сын Алкмеона)"
Примечания
Литература
- Kahrstedt U. Megakles 2 // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Band XV, 1. — Stuttgart: J. B. Metzler, 1931.
- Владимирская О. Ю. [centant.spbu.ru/aristeas/monogr/vladim_o/vlad_o01.htm Алкмеониды и тирания] / Алкмеониды и Филаиды афинские // Центр Антиковедения СПбГУ. — 2001.
- Суриков И. Е. [ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1403439442 Перикл и Алкмеониды] // ВДИ, № 4. — 1997.
Отрывок, характеризующий Мегакл (сын Алкмеона)
Как со вечера порошаВыпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
