Медаль Клары Цеткин

Медаль Клары Цеткин
Оригинальное название	нем. Clara Zetkin Medaille
Девиз	«За мир, единство, демократию и возрождение» → «За мир и социализм»
Страна	ГДР ГДР
Тип	медаль
Кому вручается	женщины, женские трудовые коллективы и организации
Основания награждения	особые заслуги в деле строительства социалистического общества, трудовые достижения, борьба за мир, материнство и успехи в борьбе за равноправие между полами
Статус	не вручается
Статистика
Параметры	Диаметр: 36 мм → 35 мм Металл: серебро → посеребренный металл
Дата учреждения	1954
Первое награждение	1954

Медаль Клары Цеткин (нем. Clara Zetkin Medaille) – государственная награда ГДР, учреждённая 18 февраля 1954 года Советом министров ГДР.

Общие сведения

Медаль была создана для увековечивания памяти выдающегося деятеля коммунистического, рабочего и женского движения Германии – Клары Цеткин. Медалью награждались исключительно женщины, женские трудовые коллективы и организации за особые заслуги в деле строительства социалистического общества на немецкой земле, трудовые достижения, борьбе за мир, материнство и успехи в борьбе за равноправие между полами. Награждённые ею должны были давать яркий пример того, какой является «женщина социалистического общества».

Медаль Клары Цеткин могла вручаться награждённой только один раз, вторичное награждение исключалось. Имела только одну степень. До 1964 года награждённые медалью поощрялись также ежегодной пенсией в размере 300 марок. Позднее они получали единожды 2 500 марок, а при награждении коллективов – 500 марок на каждого его члена. Количество награждённых также было ограничено – до 1977 года вручались ежегодно по 80 наград, с 1978 по 1985 – 120 наград, с 1986 – 150 наград. При награждении коллективов, в которых числилось до 10 женщин включительно, каждая из них получала по медали.

Награждение происходило ежегодно в Международный женский день – 8 марта.

Характеристика

С 1954 по 1958 год медаль чеканилась из серебра и была диаметром 36 мм. На её аверсе было изображено лицо Клары Цеткин в окружении двух лавровых листьев. На реверсе стояла надпись «За мир, единство, демократию и возрождение» (FÜR / FRIEDEN, EINHEIT / DEMOKRATIE UND / AUFBAU). С 1959 по 1972 год медаль оставалась прежней, лишь надпись на реверсе была изменена на девиз «За мир и социализм» (FÜR / FRIEDEN / UND / SOZIALISMUS). В 1973-1977 годах медаль Клары Цеткин изготовлялась из посеребренного металла. Медаль, чеканившаяся с 1978 года уменьшилась в диаметре на 1 мм (до 35 мм) и на реверсе вместо девиза теперь был герб ГДР.

Медаль носилась на левой верхней части груди, на синей ленте шириной 35 мм и длиной 18 мм, посередине перехваченной 5-миллиметровым, также синим отрезком ткани. По обеим краям ленты были прострочены по две серо-серебряные полоски.

См. также

• Награждённые медалью Клары Цеткин

Источники

• Taschenlexikon Orden und Medaillen - Staatliche Auszeichnungen der DDR, 2. Auflage VEB Bibliographisches Institut Leipzig 1983, Autor Günter Tautz, Seite 14  (нем.)
• Auszeichnungen der Deutschen Demokratischen Republik Bartel/Karpinski, Militärverlag der DDR 1979, Seite 150  (нем.)

Отрывок, характеризующий Медаль Клары Цеткин

Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.