Медвежьи

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Медведь»)
Перейти к: навигация, поиск
Медвежьи

Сирийский бурый медведь (Ursus arctos syriacus)
Научная классификация
Международное научное название

Ursidae G. Fischer, 1817

Дочерние таксоны
См. текст

Систематика
на Викивидах

Поиск изображений
на Викискладе

Медве́жьи (лат. Ursidae) — семейство млекопитающих отряда хищных. Отличаются от других представителей псообразных более коренастым телосложением. Медведи всеядны, хорошо лазают и плавают, быстро бегают, могут стоять и проходить короткие расстояния на задних лапах. Имеют короткий хвост, длинную и густую шерсть, а также отличное обоняние. Охотятся вечером или на рассвете. Обычно боятся человека, но могут быть опасными в тех местах, где они привыкли к людям, особенно белый медведь и медведь гризли. Мало восприимчивы к пчелиным укусам из-за своей густой шерсти, чувствительны для медведей укусы пчёл в нос[1]. В природе естественных врагов почти не имеют.





Общее описание

Сравнительно с остальными семействами отряда хищных, медведи отличаются наибольшим однообразием внешнего вида, размеров, многих особенностей внутреннего строения. Это самые крупные из современных наземных хищных зверей. Белые медведи достигают длины тела 3 м при массе до 725 и даже 890 кг; малайский медведь — самый мелкий представитель медвежьих: в длину он не превышает 1,5 м, высота в холке составляет всего 50—70 см; масса — 27—65 кг.

Самцы на 10—20 % крупнее самок. У белых медведей разница самцов и самок в размерах и весе достигает 1,5—2 раза.

Мех с развитым подшёрстком, довольно грубый. Волосяной покров высокий, иногда косматый; у большинства видов густой, у малайского медведя — низкий и редкий. Окраска однотонная, от угольно-чёрной до беловатой. У большой панды контрастная, чёрно-белая. На груди или вокруг глаз бывают светлые отметины. У некоторых видов имеет место индивидуальная и географическая изменчивость окраски. Окраска по сезонам не меняется. Сезонный диморфизм выражается в изменении высоты и густоты меха.

Особенности анатомии

У всех медведей коренастое, мощное тело, у многих с высокой холкой.

Лапы сильные, пятипалые, с большими невтяжными когтями. Когти управляются мощными мышцами, что позволяет медведям взбираться на деревья, а также рыть землю и разрывать добычу. У медведя гризли когти могут достигать 15 см, что помогает ему рыть землю, однако лишает возможности лазить по деревьям. Походка у медведя шаркающая, стопоходящая. У большой панды на передних лапах имеется дополнительный, шестой «палец» — вырост лучевой сезамовидной кости, покрытый кожей.

Хвост очень короткий, незаметный в меху. Исключение составляет большая панда, чей хвост длиннее, чем у прочих медведей и хорошо заметен снаружи.

Голова крупная, глаза небольшие.

Шея толстая, относительно короткая.

Череп у медведей крупный, обычно с удлинённым лицевым отделом. Гребни на черепе развиты сильно. Скуловые дуги слабо расставлены в стороны (у малайского медведя — сильно). Челюсти мощные. У бурого медведя сила укуса может достигать 751 Н[2]. Резцы и клыки крупные, но остальные зубы в связи со смешанным типом питания невелики и не специализированы (частично редуцированы). Зубов от 32 до 40—42. Часто имеет место индивидуальная и возрастная изменчивость зубной системы.

Обоняние сильно развито, у некоторых видов сопоставимо с собачьим или даже лучше, слух и зрение слабее. Анальных желез чаще нет или они развиты очень слабо.

Функционирует одна пара сосков — грудная.

Распространение

Медведи водятся в Евразии, Северной и Южной Америке (главным образом, в Северном полушарии). Природный ареал семейства не заходил на юг дальше гор Атласа (Северная Африка), северо-западной части Анд (Южная Америка) и Малайского архипелага. Медведи были обычны в Европе (в том числе, в Исландии), Азии (кроме Аравийского полуострова, острова Сулавеси и Филиппин), в Северной Америке до центральных районов Мексики. Очковый медведь изолированно обитает в горных районах Южной Америки. В историческое время ареал семейства сильно сократился под влиянием антропогенного изменения природной среды, — многие медведи исчезли на значительных территориях Европы, Северной Америки. В пределах Российской Федерации обитают лишь представители рода Ursus.

Образ жизни

Обитают в самых разнообразных условиях — от степей до высокогорий, от лесов до арктических льдов, в связи с чем различаются образом жизни и способами питания. Большинство медведей обитает в равнинных или горных лесах умеренных и тропических широт, реже — на безлесных высокогорьях. Для некоторых видов характерна привязанность к воде — как к ручьям и рекам, так и к морским побережьям. Белый медведь населяет Арктику, вплоть до ледяных полей Ледовитого океана. Обычный бурый медведь встречается в степях и даже в пустыне, в субтропических лесах, тайге, тундре и на морских побережьях. Все виды — наземные животные. Белый медведь — полуводное. Малайский медведь отлично лазит, ведя полудревесный образ жизни. Активны медведи главным образом ночью, реже днём или круглосуточно. Белый медведь — преимущественно дневное животное. Период отдыха проводят в пещерах, ямах у корней деревьев. Малайский медведь сооружает на деревьях подобие гнезда. Держатся поодиночке, за исключением пар в период ухаживания и самок с молодняком. Также собираются временными группами на кормных местах, — например, на реках во время хода лосося.

По характеру питания всеядные, однако некоторые виды предпочитают растительную пищу, другие — животную. Белый медведь питается почти исключительно мясом морских млекопитающих. Губач и бируанг разоряют муравейники и термитники. Большие панды специализированы на поедании побегов бамбука, однако помимо них потребляют и некоторое количество животной пищи. В рационе почти всех видов растительная пища играет важную роль. Обычно также поедание насекомых и их личинок, рыбы и, реже, падали. Рацион часто меняется в зависимости от сезона и доступности кормов. Большинство медведей практикуют оседлый образ жизни, но самцы белых медведей широко кочуют в течение круглого года, а самки с молодняком — часть года. Бурый медведь, гималайский и барибал проводят большую часть зимы в берлоге, в состоянии гибернации (спячки). В этот период они живут за счёт накопленных жировых запасов. У белого медведя в зимний сон впадают только беременные самки. Остальные виды зимой не спят.

На первый взгляд медведи довольно медлительны и неуклюжи, однако иногда они способны довольно быстро бегать (до 50 км/ч), лазать, подниматься на задние лапы. Некоторые виды прекрасно плавают. (Особенно хорошо плавает белый медведь.) Острота зрения отдельных видов сравнима с человеческой. Растительноядный барибал обладает цветовым зрением, позволяющим ему различать по цвету съедобные плоды и орехи. Однако наиболее развито у медведей обоняние.

Размножение

Размножаются медведи с 3—4 года жизни, но не ежегодно, а с интервалом от 1 до 4 лет. Период беременности короткий (60—70 дней), но за счёт задержки имплантации плодного яйца может растягиваться до 95—266 дней. Число медвежат в помёте от 1 до 5. Новорожденные медвежата слепые и беспомощные, весят всего от 90 (большая панда) до 680 граммов. У видов, впадающих в спячку, роды происходят зимой, в берлоге. Медведи — моногамны, однако пары недолговечны и самец в заботе о потомстве не участвует. Молочное вскармливание продолжается от 3,5 (гималайский медведь) до 9 (большая панда) месяцев, однако молодые остаются с матерью, по крайней мере, в течение 18 месяцев. Остающиеся с матерью старшие медвежата помогают матери заботиться о младших братьях и сестрах. Половой зрелости достигают в возрасте 3—6,5 лет, однако продолжают расти до 5 (самки) и 10—11 лет (самцы).

Продолжительность жизни большая, — 25—40 лет. Бурый медведь может прожить в неволе дольше 45 лет. У некоторых видов, однако, высокая детская и подростковая смертность. Так, у барибала от 52 % до 86 % молодняка погибает, не достигнув половой зрелости. У белого медведя умирают 10—30 % медвежат и 3—16 % неполовозрелых медведей. Взрослые медведи почти не имеют естественных врагов. Молодняк рискует стать жертвой крупных хищников или других медведей.

Роль в экосистеме

Все медведи из-за особенностей рациона и крупных размеров оказывают заметное влияние на флору и фауну своих местообитаний. Бурые и белые медведи регулируют популяции ластоногих и копытных животных. Растительноядные виды способствуют распространению семян растений. Белых медведей часто сопровождают песцы, доедающие остатки их добычи.

Медведь находится на вершине пищевой пирамиды. Естественных врагов в природе почти нет. Тигр — единственный хищник, регулярно охотящийся на взрослых медведей, в том числе на медведя-губача, белогрудого медведя, большую панду, малайского медведя и даже на бурых медведей. Однако, с крупным бурым медведем-самцом тигр предпочитает не встречаться.

На медвежьих паразитирует большое число эндо- и экзопаразитов, включая: простейших (Eimeria, Toxoplasma), трематод (Nannophyetus salminicola, Neoricketsia helminthoeca), цестод (Anacanthotaenia olseni, Mesocestoides krulli, Multiceps serialis, Taenia, Diphyllobothrium), нематод (Baylisascaris transfuga, B. multipapillata, Uncinaria yukonensis, U. rauschi, Crenosoma, Thelazia californiensis, Dirofilaria ursi, Trichinella spiralis, Gongylonema pulchrum), вшей-пухоедов (Trichodectes pinguis), блох (Chaetopsylla setosa, C. tuberculaticeps, Pulex irritans, Arctopsylla species), клещей (Dermacentor и Ixodes). Наиболее распространено заражение трихиной (Trichinella spiralis), поражающей до 60 % популяции белых и бурых медведей.

Значение для человека

Практическое значение представителей семейства невелико. Мясо многих медведей съедобно. Жир и желчь медведей используют в медицине, в том числе в традиционной китайской, для лечения заболеваний печени и желчных путей, почек, сильных ожогов[3]. В некоторых случаях медведи могут вредить сельскохозяйственным культурам (чаще всего овсу, маниоку), пчеловодству. Медведи — излюбленные объекты содержания в зоопарках и дрессировки, в том числе цирковой (медведя можно научить ездить на велосипеде), однако в природе они часто нападают на людей. Численность и ареалы всех видов медведей в XX в. резко сократились, что потребовало введения ограничений отстрела и охраны. В списки Международной Красной книги занесены: большая панда как вымирающий вид (Endangered), гималайский, очковый, белый медведи и губач — как уязвимые виды (Vulnerable). Медведь — значимый фактор русской культуры, фигурирует во многих литературных произведениях, народных сказках, былинах, иногда — в качестве одного из главных героев. Фигурирует в русских пословицах и поговорках. В геральдике медведь за то, что он предвидит погоду, умеет вовремя скрыться в берлогу, где готовит себе логовище, считается символом предусмотрительности и почитается проходящим (фр. passant), если идёт, и поднявшимся (фр. leve), когда стоит на задних лапах.

Происхождение

Все млекопитающие отряда хищных ведут своё начало от группы примитивных куницеподобных хищников, известных как миациды (Miacidae) и живших в палеоцене — эоцене, к олигоцену дав начало предкам современных хищных. Собственно медведи относятся к подотряду Caniformia, представители которого, предположительно, произошли от общего собакоподобного предка. Происхождение медведей прослеживается до Cephalogale, зверька размером с енота, жившего в середине олигоцена — начале миоцена (20—30 млн лет назад) в Европе. От него произошёл род Ursavus, хищников размером со среднюю собаку, чьи ископаемые остатки известны из среднемиоценовых отложений Евразии. Один из ранних видов, Ursavus elmensis, порядка 20 млн лет назад дал начало родам Protursus и Pilonarctus, от которых соответственно произошли настоящие медведи (Ursus) и представители подсемейства Tremarctinae. К последнему помимо современного очкового медведя относились вымершие роды: флоридский пещерный медведь (Tremarctos floridanus) и североамериканские короткомордые медведи (род Arctodus). Виды Arctodus simus и Arctodus pristinus считаются самыми крупными среди медведей. Наибольшее число родов и видов медведей существовало в плиоцене в Евразии и Северной Америке. Первый настоящий медведь, Ursus minimus, появился примерно 5—6 млн лет назад; это млекопитающее, размером примерно с малайского медведя, известно в ископаемом виде на территории Франции (Руссильон). Около 2,5 млн лет назад появился более крупный этрусский медведь, Ursus etruscus, в ископаемом виде известный не только в Европе, но и в Китае. От него, предположительно, произошли «чёрные медведи» — барибал и гималайский медведь.

Более крупные формы Ursus etruscus, жившие ок. 1,5 млн лет назад, дали начало современному бурому и белому медведям, а также пещерным медведям, известным с плейстоцена: Ursus savini (ок. 1 млн лет назад), Ursus deningeri (700 тыс. лет назад) и пещерному медведю Ursus spelaeus (300 тыс. лет назад). В антропогене многие медвежьи (6—7 родов) вымерли[4][5].

Эволюция панд изучена хуже. Их предок, Agriarctos, известен из среднего миоцена (3 млн лет назад). Современные панды Ailuropoda (4 вида) появились в начале плейстоцена[6].

Этимология слова медведь: специфика табу

Общеславянское слово, соответствующее рус. медведь, по происхождению является эвфемизмом, которым в обыденной речи замещалось настоящее табуированное имя животного[7]. Это первоначальное имя не сохранилось в славянских языках; индоевропейское название медведя было *r̥ḱs-os/*r̥ḱt-os, давшее лат. ursus (откуда в романских orso, ours и т. п.), греческое, кельтские, хеттское и санскритское названия, причём оно само, возможно, в праиндоевропейском языке было эвфемизмом[8]. Само слово медведь (от *medu-/medv- 'мёд', ср. медвяный + *ěd- 'есть, принимать пищу') значит «поедающий мёд». Стоит обратить внимание и на неудачную попытку сблизить слово медведь с санскритским madvadi — мёд едящий, которым, кстати сказать, в санскрите медведь не назывался[9]. Запрет на произношение настоящего имени был связан с тем, что медведь был опасен для человека (ср. табуированные названия змеи в индоевропейских языках). Позднее эвфемистическая замена превратилась в основное название животного. Древний обычай повторился и на новом этапе — даже нынешнее название медведя, изначально являвшееся эвфемизмом, русские (особенно охотники) вновь табуируют и заменяют другими прозвищами-эвфемизмами: косолапый, бурый, потапыч, Михайло, Мишка, хозяин и т. д. В ряде славянских языков это слово дополнительно искажено перестановками и заменами согласных, которые, помимо чисто фонетических, могут иметь эвфемистическую природу: укр. ведмідь, польск. niedźwiedź, также и в чешском в части говоров не medvěd, а nedvěd, ср. фамилию Павла Недведа. Слово заимствовано из славянских языков в венгерский (венг. medve).

Эвфемистического происхождения и германское название медведя (нем. Bär, англ. bear и т. п.), оно восходит к прагерманскому *beron 'бурый'. Гипотеза о происхождении от этого названия славянского слова берлога считается ошибочной[10]. Утрачено из аналогичных соображений индоевропейское название и в балтийских языках, где первоначальное значение имени этого зверя (латыш. lācis, лит. lokys, из *tlāk, ср. прус. clokis) не вполне ясно, ср. славянское волкодлак (оборотень).

Медведь в культуре

В художественных произведениях

Медведи являются героями сказок различных народов мира, рассказов, неоднократно упоминаются в кинофильмах.

В мифологии и религии

Медведь фигурирует в мифах многих народов Евразии и Америки. В разных традициях он мог являться божеством, культурным героем, прародителем, духом-охранителем, хозяином нижнего мира и т. д.[11]

Культ медведя существовал у славян (см. выше) и германцев, у коренных народов северного Урала, Сибири и Дальнего Востока. У манси, кетов и нивхов было распространено представление о медведе как о предке людей, в связи с чем животное особенно почиталось, проводились (в классическом виде — вплоть до середины XX века) специальные ритуалы, призванные умилостивить душу убитого на охоте тотема[12].

В антропонимике

  • Свейнбьёрн — скандинавское имя «Парень — медведь».
  • Сюн — китайский клан (фамилия) «медведь».

В политике

В современной политологии (начиная с XIX века) медведь считается символом России.

В биржевой торговле

На бирже «медведем» (в противоположность «быку») именуется трейдер, играющий на понижение стоимости акций (долей собственности) коммерческих организаций. Как правило, «медведь» имеет целью скупку акций после их удешевления (либо приобретение активов, стоимость которых после уменьшения стоимости целевой бумаги также гарантированно снижается).

Виды

Это небольшое, но широко распространённое семейство объединяет всего 8 современных видов:

Барибал, бурый и белый медведи скрещиваются и дают гибриды.

* Ранее гризли выделяли в отдельный вид, а не в подвид бурого медведя. В настоящий момент статус гризли (вид или подвид) оспаривается.

Медведи на гербах и флагах

См. также

Напишите отзыв о статье "Медвежьи"

Примечания

  1. [www.zoodrug.ru/s/Buryj-medved.html Медведь бурый]. www.zoodrug.ru. Проверено 14 июля 2016.
  2. Wroe, Stephen; McHenry, Colin; Thomason, Jeffrey. [www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC1564077/pdf/rspb20042986.pdf Bite club: comparative bite force in big biting mammals and the prediction of predatory behaviour in fossil taxa] // Proc. R. Soc. B. — 2005. — Т. 272. — С. 619—625. — DOI:10.1098/rspb.2004.2986.
  3. [www.z-e.ru/exoops/modules/sections/index.php?op=viewarticle&artid=21 Восточная медицина открывает свои тайны].
  4. [www.lioncrusher.com/family.asp?family=Ursidae The Search Engine that Does at InfoWeb.net]
  5. [donsmaps.com/bear.html The bear and cavebear in fact, myth and legend]
  6. [web.archive.org/web/19990222121347/www.geocities.com/RainForest/Vines/2695/gpan.html] (недоступная ссылка с 07-07-2013 (3938 дней) — историякопия)
  7. А. А. Реформатский «Введение в языковедение» (§ 18 «Табу и эвфемизмы») // М. Аспект Пресс, 1997, ISBN 5-7567-0202-4
  8. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь русского языка: в 2-х т. Т. 1. — М., 1991.
  9. [vrn-id.ru/filzaps12.htm Никольский Д. Происхождение слова медведь] // Филологические записки. Воронеж. 1912.
  10. Якобы «место, где лежит бер», см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. — М., 2004. С. 158.
  11. Иванов В. В., Топоров В. Н. Медведь // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. Т. 2. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. С. 128.
  12. Об этом см.: Алексеенко Е. А. Культ медведя у кетов // Советская этнография. 1960. № 4. С. 90—104; Крейнович Е. А. О культе медведя у нивхов // Страны и народы Востока. Вып. XXIV. — М., 1982. С. 244—283; Соколова З. П. Культ медведя и медвежий праздник в мировоззрении и культуре народов Сибири // Этнографическое обозрение. 2002. № 1. С. 41—62; Токарев С. А. [religion.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000008/st008.shtml Пережитки тотемизма и культ медведя] // Религия в истории народов мира. — М.: Политиздат, 1964.
  13. [science.compulenta.ru/590960/ Определён самый крупный представитель семейства медвежьих]

Ссылки

  • [www.bearplanet.ru/ Планета медведей]
  • [zooclub.ru/wild/hish/medv.shtml Медвежьи на сайте Зооклуб]
  • [www.piterhunt.ru/pages/animals/anim/hishniki/1.htm Медвежьи] // на сайте Питерский охотник
  • [animaldiversity.ummz.umich.edu/site/accounts/information/Ursidae.html Ursidae на Animal Diversity Web] (англ.)

Отрывок, характеризующий Медвежьи


Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.