Медер, Иоганн Валентин

Иоганн Валентин Медер Johann Valentin Meder
Дата рождения	3 мая 1649(1649-05-03)
Место рождения	Вазунген (Тюрингия)
Дата смерти	1719(1719)
Место смерти	Рига (Латвия)
Профессии	композитор, органист
Инструменты	орган

Иоганн Валентин Ме́дер (нем. Johann Valentin Meder; 3 мая 1649, Вазунген, Германия — июнь 1719, Рига, Латвия) — немецкий композитор и органист. Представитель эпохи барокко.

Биография

Медер состоял, по-видимому, на службе при одном из мелких дворов средней Германии, пока в 1687 году не был приглашен городским капельмейстером в Данциг. Позже композитор лишился этого места за попытку устроить в Данциге оперу, поставив два своих собственных произведения («Nero» 1695 года и «Coelia» 1696-го; последняя вследствие запрещения городским советом Данцига была поставлена в соседнем городе). После этого Медер покинул Данциг и отправился в Кёнигсберг, а затем в Ригу, где в 1701 году стал органистом в рижском Домском соборе и служил там до 1719 года. Там он осуществил первое исполнение своих ораториальных композиций «Страсти по Луке» и «Страсти по Матфею».

Творчество

Каталог духовных произведений Медера, составленный его сыном, рижским нотариусом Эрхардом Николаусом Медером в год смерти отца, свидетельствует о чрезвычайной творческой продуктивности композитора. Этот каталог включает в себя около 130 сочинений, среди которых 12 месс, 4 пассиона, 5 магнификатов и множество концертных мотетов. Его перу принадлежат и светские сочинения: зингшпиль «Верная Аргения», две оперы, опера-балет, вокальные произведения и камерно-инструментальные композиции. Иоганн Маттесон, Дитрих Букстехуде и другие его современники ценили его творчество.

См. также

• Музыка эпохи барокко

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/muzyka/ORGAN_V_LATVII.html/ Орган в Латвии — статья в онлайн-энциклопедии «Кругоствет»]
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Медер, Иоганн Валентин] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Медер, Иоганн Валентин

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…