МедиаУдар

МедиаУдар
Жанры	арт-активизм, феми­нист­ское ис­кус­ство, сов­ре­мен­ное ис­кус­ство
Годы проведения	с 2011 года
Страна	Россия Россия
Город	Москва (в основном), Гуслицы, Ека­те­рин­бург, Краснодар, Мурманск, Н. Новгород, Новосибирск, Самара, С.-Петербург, Тольятти
[mediaudar.net/ Официальный сайт]

МедиаУдар (сокращенно «МУ») – международный фестиваль активистского искусства, который, начиная с 2011 года, проводится осенью в Москве. Мероприятия фестиваля проходят и в ряде других городов России, в частности, в Екатеринбурге, Ижевске, Мурманске, Нижнем Новгороде, Новосибирске. События фестиваля направлены на создание платформы для взаимодействия активистов из разных регионов страны, поддержку гражданских низовых инициатив, построение платформы для взаимодействия угнетаемых групп общества (ЛГБТ, мигранты и др.), помощь политзаключенным, а также защиту окружающей среды. Программа мероприятий фестиваля включает в себя выставки, дискуссии, лекции, круглые столы, воркшопы и мастер-классы, перформансы, а также городские интервенции.

История

Первый фестиваль МедиаУдар стартовал осенью 2011 года как специальный проект 4-й Московской международной биеннале современного искусства, но уже в 2012 году он из кураторского проекта был переформатирован в открытую горизонтальную платформу, управляемую рабочей группой художников, активистов, искусствоведов, философов и др. Это привело к созданию вокруг фестиваля сообщества авторов, так или иначе связанных с активистскими практиками.

Толчком к созданию такого рода фестиваля послужила возросшая протестная активность и появление нового поколения художников, которые предпочитали называть себя активистами. Как отмечает австрийский художник, куратор и теоретик медиа-искусства Петер Вайбель, фестиваль сделал упор на включении художественных проектов в актуальные общественно-политические практики современной России. Гибрид искусства и политического активизма — activist art (активистское искусство) — зародился в Америке в середине 1970-х годов. По определению одного из его первых теоретиков и кураторов Нины Фелшин, «для активистского искусства характерно инновативное использование общественных пространств для обращения к социально значимым темам и побуждения сообществ к действию». По мнению искусствоведа и одного из инициаторов фестиваля МедиаУдар Татьяны Волковой, в нашей стране этот термин стал использоваться с начала 2010-х, когда стало очевидно, что появился круг художников, принципиально иначе взаимодействующих с окружающей действительностью.

Важным отличием российских художников нового поколения стала работа с медиа. Художник и теоретик арт-активизма Антон Николаев в своей статье «Артивизим и акционизм» отмечает, что в отличие от акционистов 90-х годов, для которых репрезентация сводилась непосредственно к самой акции внутри художественной, узкопрофессиональной среды, артивисты нулевых активнейшим образом используют в своей работе медиа. Акции документируются, выкладываются в интернет, информация вбрасывается в медиасреду, что приводит к бурной реакции и последующему обсуждению. «Говоря о творчестве активистских художественных групп нулевых («Агенда», «Аффинити», «Бабушка после похорон», «Бомбилы», «Война», «ПГ», «Что делать?») в сравнении с тем, что делали московские акционисты девяностых (Бренер, Кулик, Мавроматти, Осмоловский), можно констатировать, что искусство стало более политизированным и интерактивным».

На сегодняшний день МедиаУдар провел 14 фестивалей, из них девять в регионах и пять в Москве — мероприятия состоялись в Новосибирске, Мурманске, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Самаре, Тольятти, Краснодаре, а также в [art-guslitsa.ru Гуслице] (село Ильинский погост, Московская область), Ижевске, Ржеве, Туле, Егорьевске, Зарайске, Омске.

Фестиваль формируется по принципу самоорганизации рабочей группы, которую составляют художники, активисты, искусствоведы, философы и др. В рабочую группу фестиваля в разное время входили: Виктория Бегальская, Василий Березин, Александр Бидин, Василий Богачев, Татьяна Волкова, Грин, Дарья Воруйубиваева, Александр Дельфинов, Анна Дикович, Полина Заславская, Евгения Зубченко, Алексей Иорш, Мария Калинина, Таисия Круговых, Матвей Крылов (Скиф), Артем Лоскутов, Роман Минаев, Павел Митенко, Наталья Никуленкова, Антон Николаев, Тала Никитина, Антон Польский (Make), Аня Саранг, Оксана Саркисян, Александра Сербина, Арсений Сергеев, Серое Фиолетовое, Юлия Страусова, Татьяна Сушенкова, Анна Терешкина, Мадина Тлостанова, Влад Чиженков, Игорь Чубаров, Илья Фальковский.

Хронология фестиваля

МедиаУдар. Москва-1

Первый Международный фестиваль активистского искусства МедиаУдар проходил на территории Центра дизайна «[www.artplay.ru Artplay]» в Москве с 24 сентября по 10 октября 2011 года по инициативе проекта «Жир». Фестиваль прошел в формате активистского лагеря, включающего в себя различные секции: выставки, лекции и дискуссии, художественные интервенции в общественных пространствах и на улицах Москвы. Художников, принявших участие в фестивале, объединяли социальная направленность работ, протест и принцип «прямого действия». Среди участников фестиваля были такие известные мистификаторы, как активистский дуэт «The Yes Men», представившие «специальный» выпуск New York Post к всемирной конференции ООН по климатическим изменениям с передовицей «Нам хана», арт-группы «Бомбилы» и «Война», прославившиеся своими акциями, «художественные ганста-рэпперы» из группы «Кровосток», группа «Засада Цеткин», социальный график Виктория Ломаско, австрийский художник Петер Вайбель, Паша 183, Пахом, Тима Радя и многие другие.

Под впечатлением от посещения фестиваля Петр Вейбель помог организаторам МедиаУдара издать первый каталог фестиваля. На обложке издания изображена девушка в желтом балаклаве, отсылающая к участницам группы Pussy Riot, работа художницы Александры Галкиной.

МедиаУдар. Москва-2

Второй фестиваль активистского искусства проходил с 19 октября по 4 ноября 2013 года также на территории «Артплея». Если на первом фестивале 2011 года активистское искусство трактовалось достаточно широко, так, по замечанию некоторых СМИ, в экспозиции было все, что содержало более-менее выраженную протестную направленность, то на этот раз организаторы подошли к организации экспозиции более концептуально. Весь первый этаж посвящён теме протеста, уличным акциям и судам над активистами. Фестиваль открывался спецпроектом 5-ой Московской международной биеннале современного искусства выставкой – «Музей Голландского Протеста» (куратор – Екатерина Соколова), которая была посвящена документации деятельности различных групп, сообществ и персонажей анархистской и феминистской направленностей, занимавшихся протестным искусством в Голландии с 1960-х и в значительной степени, повлиявших на историю страны. Проект западных коллег по активизму продолжился большой выставкой российского активистского искусства, включающую в себя «Историю российского активизма в комиксах» Алексея Иорша, «Фрагменты истории самиздата», «Трафы» и т.д.

Второй этаж площадки был отдан кураторам Виктории Ломаско и Надежде Плунгян, где они представили выставку «Феминистский карандаш – 2». В рамках выставки также ежедневно проходили воркшопы, дискуссии и лекции на феминистскую тематику. На презентации выставки «Феминистский карандаш – 2» художница Александра Галкина совершила интервенцию: в разных частях экспозиции появился мужской половой орган, нарисованный маркером, который представлял критику проведения выставки исключительно из гендерных соображений («бабы рисуют» по замечанию журналиста газеты «Коммерсант» Анны Толстовой). Акция Александры Галкиной вызвала недовольство кураторов выставки и спровоцировала многочисленные дискуссии в СМИ и в социальных сетях.

В 2014 году «МедиаУдар-2» попал в шорт-лист конкурса «Инновация-2013» в части «Кураторский проект», но премия досталась Елене Селиной за проект «Реконструкция».

МедиаУдар. Москва-3

В 2014 году состоялся третий по счету фестиваль МУ всё на той же площадке «Artplay» в Москве, фестиваль проходил с 1 по 9 ноября. На этот раз организаторы фестиваля решили отказаться от показа искусства в пользу лекций, дискуссий и перформансов. Поначалу в зале практически не было выставлено никаких художественных работ, но по ходу фестиваля часть пространства было обжито произведениями участников. По центру на первом этаже расположился фримаркет, где всем желающим предлагалось обмениваться одеждой, а на втором этаже вегетарианская «анархистская» кухня, где по вечерам активисты готовили себе еду, комната для сна и мастерская, где любой желающий мог создать произведение активистского искусства. Вместо единой выставки проходили перформансы, лекции и дискуссии. Также в рамках фестиваля был проведен аукцион в поддержку фигурантов «Болотного дела», который провели Мария Алехина, Татьяна Волкова и Надежда Толоконникова. По данным организаторов, в нем участвовали работы более чем 50 художников, всего было продано работ на сумму 181 566 рублей. Деньги были переведены на счет Комитета 6 мая.

МедиаУдар. Москва-4

В 2015 году фестиваль проходил с 30 октября по 8 ноября на площадке центра «Красный» на Красном октябре. Этот фестиваль претерпел ряд изменений, в частности, помимо смены места проведения, было также решено вместо одной постоянной экспозиции на площадке «Красного» проводить однодневные выставки. На протяжении фестиваля проходили презентации и воркшопы региональных и зарубежных участников, но, прежде всего, последний на сегодняшний день московский МедиаУдар запомнился вторжением общественной организации «Антидилер» под руководством депутата Госдумы от ЛДПР Дмитрия Носова, из-за чего фестиваль закрылся на день раньше. Первый раз представители Антидилера пришли на фестиваль 4 ноября на секцию проекта «Наркофобия», который посвящён проблемам гуманизации государственной наркополитики, и попытались сорвать выступление активиста московского Фонда им. Андрея Рылькова Максима Малышева. В следующий раз представители движения пришли 7 ноября в предпоследний день фестиваля, когда были запланированы детские секции фестиваля, но уже во главе с депутатом Дмитрием Носовым и представителями телеканалов «Россия» и «Рен-ТВ». «Антидилеровцы» обвинили фестиваль в «пропаганде ЛГБТ, наркотиков и экстремизма» и вызвали полицию, однако впоследствии в возбуждении дела им было отказано. Несмотря на это организаторы фестиваля были вынуждены покинуть площадку в центре Красный по требованию арендатора, который не хотел проблем с полицией.

МедиаУдар. Москва-5

Пятый московский МедиаУдар проходил с 7 по 21 сентября 2016 года на территории ЦТИ «Фабрика» в Москве. В программе фестиваля были кинопоказы и презентации, в том числе презентация книги «МедиаУдар: активистское искусство сегодня. II», фри-маркет, куда каждый мог принести одежду и взять себе что-то из принесённого другими, дискуссии и концерт «МедиаУгар», где сыграли AWOTT, «Электрохарам», ЖиФФ, «Пролетарий», «Ленина Пакет» и другие.

МедиаУдар в регионах

Первый фестиваль «МедиаУдар» за пределами Москвы прошел в 2013 году в Новосибирске по приглашению художника и организатора Монстраций Артема Лоскутова. Фестиваль длился пять дней с 26 апреля по 1 мая и включал в себя художественные выставки, перфомансы, дискуссии и лекции. Завершился новосибирский МедиаУдар десятой юбилейной Монстрацией, которая, по данным МК, собрала рекордное количество человек: от 2 до 4 тыс. Летом 2013 года фестиваль побывал в Мурманске, в апреле 2014 года в Нижнем Новгороде, в сентябре в Санкт-Петербурге и Екатеринбурге, в 2015 году в Самаре и Тольятти.

В марте 2016 года фестиваль должен был пройти в Краснодаре на площадке [typography-online.ru КЦСИ «Типография]». Однако, как рассказал СМИ координатор [typography-online.ru КЦСИ «Типография»] Степан Субботин, 25 марта в арендуемое для проведения фестиваля здание пришли полицейские с ведомственным письмом, в котором сообщалось о пропаганде в ходе фестиваля «нетрадиционных ценностей, пропаганды порнографии, смены пола и т.д». Один из спикеров МедиаУдара Алексей Кнедляковский также сообщал СМИ, что его жене, участнице фестиваля и художнице Лусинэ Джанян, несколько раз позвонили неизвестные с угрозами и обвинениями в связи с фестивалем. Учредитель [typography-online.ru КСЦИ «Типография»] Евгениий Руденко сообщил, что в итоге было принято решение отказать фестивалю в площадке. Члены рабочей группы фестиваля решили все же провести свои мероприятия на альтернативных площадках: первый день фестиваля прошел на фуд-корте одного из торговых центров поблизости, последующие в частных помещениях за закрытыми дверями. 

Основные проекты и секции фестиваля

Наркофобия

Наркофобия — это инициатива московского Фонда им. Андрея Рылькова, фестиваля МедиаУдар, группы Бабушка После Похорон из Новосибирска и Панда-театра из Берлина. Проект был впервые презентован в октябре 2011 года на фестивале «МедиаУдар - 1» в Москве. Проект посвящён проблеме гуманизации наркополитики государства. Как отмечается на официальном сайте инициативы, проект «Наркофобия» направлен на поддержку и защиту людей, уже ставших жертвами наркорепрессий, а также на предотвращение новых жертв, защиту свободы слова, справедливого правосудия, продвижение гуманной наркополитики и просвещение».

Союз выздоравливающих

Союз выздоравливающих — это художественная, исследовательская и взаимоучастная коллективная инициатива, связанная с анализом конструирования психической нормативности и нематериальным производством в локально обусловленных параметрах.

Таймлайн активистского искусства

Таймлайн активистского искусства — это хронология активистского искусства, начиная с 1989 года по настоящее время. В хронологию включены акции 90-х годов, артивистская практика 2000-х годов, ключевые события 2010-х, в том числе информация о погромах и закрытиях знаковых выставок, судебная хроника преследования активистов и художников, а также ключевые моменты из истории феминистского, ЛГБТ и других движений и многое другое. Таймлайн готовился на протяжении нескольких лет членами рабочей группы фестиваля с привлечением экспертов. Проект будет презентован на фестивале МедиаУдар в сентябре 2016 года.

Арт-экспедиции

Начиная с 2014 года, в рамках фестиваля проводятся творческие экспедиции по малым городам России. Экспедиции включают в себя знакомство и общение с местными жителями, посещение знаковых для города мест, изучение местной художественной среды, знакомство с местными художниками, посещение их мастерских и так далее. Результатами таких поездок становятся интервью, дневники экспедиций, фотоотчеты, а также видеодокументация. Первая поездка в рамках Творческих экспедиций состоялась в 2014 году в город Ржев, Тверской области. Пропагандистом и инициатором поездок стал художник Антон Николаев, который в течение многих лет в рамках своей арт-группы «Бомбилы» также ездил по городам России и снимал короткие «роуд-муви». Всего с 2014 по 2016 было совершено пять поездок в различные города (Ижевск, Красноярск и др). В них приняли участие художники Алиса Йоффе, Матвей Крылов, Антон Николаев, Татьяна Сушенкова, Светлана Шуваева и другие. Фото и видео отчеты, а также дневники экспедиций публикуются на сайте МедиаУдар.

Фем-клуб

Фем-клуб — феминистская платформа, презентованная в апреле 2015 года в Москве. Фем-клуб развивает идеи третьей волны феминизма, которая включает в себя компоненты анархо-феминизма (борьбы с угнетением любого рода), киберфеминизма (распространением этих идей в медиапространстве), квир-теории (теории, которая считает пол социальным конструктом), постколониальной теории (анализа социокультурного наследия колониализма), экофеминизма (феминизма, который проводит параллель между эксплуатацией природы и женщины в патриархатном западном обществе) и дестигматизации (освобождении от социальных ярлыков) сексуальности.

Отрывок, характеризующий МедиаУдар

– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.