Медиум

Ме́диум — чувствительное физическое лицо, которое, как считают последователи спиритуализма, служит связующим звеном между двумя мирами: материальным и духовным. Практика медиумизма также используется в вуду, кандомбле, умбанде и других эзотерических традициях.

Согласно определению Джеймса Максвелла медиум — «человек, в присутствии которого могут наблюдаться психические явления». Гюстав Желе писал: «Медиум — человек, составляющие элементы личности коего — ментальные, динамические и материальные — способны к моментальной децентрализации».

Против подобных определений резко возражал Ф. У. Х. Майерс: термин «медиум» он считал «варварским и двусмысленным». Считая, что многие явления связанные с медиумизмом являются в действительности проявлениями подсознательной деятельности, он предлагал называть таких личностей «автоматистами» («automatist»). Профессор Пьер Жане в книге «L’Automatisme Psychologique» употреблял по отношению к медиумам термин «les individus suggestibles», считая, что они находятся под контролем не потустороннего «духа», но — идеи или внушения, либо внутреннего происхождения, либо привнесённых извне.

Ломброзо утверждал, что существует прямая связь между медиумизмом и состоянием истерии. Отчасти соглашался с ним и профессор Рише, говоривший: «Медиумы в той или иной степени — психопаты… Их сознание страдает от диссоциации, следствием чего являются определенная психическая нестабильность и сниженное чувство самосознания в трансовом состоянии».

Национальный научный фонд (США) относит веру в возможность ментального общения с духами умерших и ченнелинг (способность «потусторонних сил» временно управлять телом человека) к одним из наиболее распространённых среди американцев псевдонаучных заблуждений.

История медиумизма

История медиумизма, как считают спиритуалисты, нисходит к далекой древности. Одна из самых известных историй такого рода — Аэндорская волшебница, которая, согласно Библии, призвала дух пророка Самуила, чтобы позволить царю Саулу расспросить своего бывшего наставника о грядущем сражении.

Одна из первых книг, посвященных установлению контакта живых с умершими, «Dialogues with the Dead», была написана Джорджем (Первым бароном) Литтлтоном и издана в 1760 году. В числе «духов», упоминавшихся в этом трактате, были Пётр Великий, Перикл, «Североамериканский дикарь», Уильям Пенн и Кристина (королева Швеции).

Широкое распространение медиумизм получил в США и Европе после становления спиритуализма как формы религиозного движения — начиная с 1848 года, после того, как появились сообщения о том, что в Гайдсвилле сёстры Фокс вступили в контакт с невидимой сущностью в своем доме. В середине XIX века широкую известность также получили медиумы Леонора Пайпер, Эмма Хардинг-Бриттен, Флоренс Кук, Элизабет Хоуп и Дэниэл Данглас Хьюм. О медиумах и медиумизме много писал Аллан Кардек, который в 1860 году ввёл термин спиритизм.

По мере того, как к изучению феномена приступили серьёзные учёные, стали появляться сообщения о случаях массового мошенничества среди медиумов. Вместе с тем, некоторые из медиумов, которые время от времени разоблачались наблюдателями (например, Эвсапия Паладино), имели и сторонников из числа известных учёных (Оливер Лодж, Уильям Крукс, Шарль Рише и др.)

Изучение медиумизма

В Британии исследованием медиумизма, в частности, аспектов его, связанных с телепатией и ясновидением, занялось Общество психических исследований. Публикации в Journal of the Society for Psychical Research имели, как правило, критический характер, но в некоторых случаях исследователи признавали факты подлинного медиумизма и реальность демонстрировавшихся на сеансах паранормальных явлений.

В университете штата Аризона на факультете психологии была организована специальная исследовательская программа VERITAS в лаборатории по Изучению сознания и здоровья (Laboratory for Advances in Consciousness and Health) под руководством Гэри Шварца. Своей целью она поставила проверку утверждений, что какая-то часть сознания умершего сохраняет свою индивидуальность после смерти. Программа исследований VERITAS была одобрена академическим советом университета.

Разновидности медиумизма

Различают два основных вида медиумизма: ментальный (трансовый) и физический.

Ментальный медиумизм

Ментальный медиумизм подразумевает возможность общениями духов и медиума посредством телепатии. При этом медиум «слышит», «видит» или «чувствует» информацию, которая передается ему духом-посредником и в свою очередь передает её присутствующим (которых именуют «заседающими» — «sitters»). К числу их способностей, требующихся для осуществления ментального медиумизма относятся ясновидение (сlairvoyance; как правило, подразумевает наличие «внутреннего зрения»), «яснослышание» (сlairaudience) и «ясночувствование» (сlairsentience). Последнее является наиболее распространённой формой медиумизма: принято считать, что с него начинается развитие «психических» способностей. Наиболее распространёнными разновидностями ментального медиумизма являются «прямой голос» (или «речевой медиумизм») и автоматическое письмо.

Речевой медиумизм

Последователи спиритуализма считают, что явление речевого медиумизма (другое его название — «прямой голос») известно с древности. В доказательство тому они приводят «демона», с которым общался Сократ (Ф. У. Майерс называл эту сущность «глубинным пластом самой мудрости», который «общался с поверхностным пластом разума»), «голоса» Жанны д’Арк.

Пионером современного речевого медиумизма считается Джонатан Кунз, фермер из Огайо, который в своем домике начиная с 1852 года якобы получал сообщения, используя оловянный мегафон, откуда исходили «голоса». Похожие явления (если верить, в частности, профессору Мэйпсу) происходили на сеансах братьев Давенпорт, причём биограф последних, Р. Купер утверждал, что голос «Джона Кинга» он нередко слышал и вне комнаты, в дневное время, когда прогуливался с братьями по улице. О том, что в присутствии Мэри Маршалл (первого публичного медиума Британии), также звучали голоса Джона Кинга и других духов, свидетельствовал, в частности, доктор У. Г. Харрисон, редактор журнала «Спиритуалист». Каждый раз скептики в подобных случаях подозревали медиумов в чревовещании. Чтобы исключить подобные подозрения, Д. Д. Хьюм пытался сам говорить, когда «вещали» духи, утверждая, что «говорить и чревовещать одновременно — невозможно», и делал это убедительно.

А. Конан Дойль (утверждавший, что неоднократно слышал на сеансах несколько голосов одновременно), в числе современных речевых медиумов Великобритании упоминал Робертс Джонсон, Бланш Купер, Джона К. Слоана, Уильяма Феникса, миссис Дансмор, Ивена Пауэлла.

Физический медиумизм

Физический медиумизм в спиритуализме подразумевает энергетический контакт «духа» с миром живущих посредством медиума, в результате чего последний демонстрирует различные паранормальные явления: материализацию, аппорты, психокинез, левитацию и т. д.

К числу граничных медиумических явлений, сочетающих в себе признаки как ментального, так и физического медиумизма, относится, в частности, феномен «спиритической фотографии».

Фотографический медиумизм

В 1861 году гравёр Уильям Г. Мамлер из Бостона выставил на обозрение фотографии, которые, как он утверждал, помимо его воли содержали в себе нечто, явившееся из потустороннего мира. Феномен вскоре обрёл популярность и стал известен как «спиритическая фотография». Мамлер утверждал, что поначалу это происходило у него непроизвольно: он просто обнаруживал на своих пластинках «двойников» живых людей и какие-то загадочные фигуры, совершенно видеть их там не желая. По его стопам в Британии пошёл Томас Слейтер, причём (если верить некоторым последователям спиритуализма) его участие было предсказано в 1856 году на сеансе, который Слейтер проводил в Лондоне с лордом Бругемом и Робертом Д. Оуэном. Ряд исследователей удостоверили подлинность фотографий: в их числе был натуралист сэр Альфред Рассел Уоллес, который писал в книге «О чудесах и современном спиритуализме»:

Первым и несомненным успехом было появление изображения двух голов на обратной стороне фотографической пластинки с портретом его сестры. Одна из этих голов, вне всякого сомнения, принадлежала лорду Бругему; другая, менее чёткая, изображала Роберта Оуэна, с которым мистер Слэйтер общался лично до самого момента его смерти. А. Р. Уоллес

По словам А. Конан Дойля, начиная с 1861 года появилось около 30 признанных медиумов психической фотографии, в том числе Хоуп, Хадсон, Паркес, Уайли, Бюге, Бурнель и Дюгид. Впоследствии, однако, стали появляться сообщения о том, что Мамлер занялся производством подделок, что значительно подпортило его репутацию и даже в какой-то момент стоило ему свободы. Мамлер, скончавшийся в полной нищете в 1884 году, описал свою карьеру в книге «Личные опыты Уильяма Г. Мамлера в фотографировании духов», экземпляр которой хранится в Британском музее.

Духи-наставники

В западном спиритуализме «духом-наставником» (англ. spirit guide или «духом-связным» (англ. spirit communicator) принято называть бестелесную духовную сущность, устанавливающую с медиумом постоянный контакт — как правило, руководствуясь благородными целями (для дачи советов, наставлений и т. д.). Термин дух-оператор (англ. spirit operator) используется в отношении сущности, которая использует медиума в качестве энергетического источника.

В раннем спиритуализме в роли духов-наставников нередко выступали этнические индейцы. Одним из самых популярных персонажей спиритических сеансов XIX века в США был некто, именовавший себя «Белым ястребом» (любопытно, что в негритянских общинах того же рода, в частности, основанных Матерью Лифи Андерсон, активно действовал «Черный ястреб»). Среди «наставников» были также древние китайцы и египтяне. Термин этот также употребляется иногда по отношению к «ангелам» и «духам природы»; в некоторых случаях (чаще всего в шаманизме) — даже к духам-животным.

Медиум Алиса Бейли также описывала опыт общения с «духом», которого она именовала «тибетцем».

Разногласия между последователями спиритуализма и теософии

Серьёзные разногласия в трактовке медиумизма существуют между последователями спиритуализма и теософии. Мэнли Холл в книге «Оккультная анатомия человека», определяя разницу между ясновидением и медиумизмом, критикует последний:

Ясновидящий — это тот, кто поднял спинную змею в мозг и ростом своим заслужил право зрения невидимых миров с помощью третьего глаза или шишковидной железы. Ясновидящими не родятся: ими становятся. Медиумами не становятся: ими родятся. Ясновидящий может стать таковым после долгих лет, иногда целых жизней строжайшей самодисциплины; с другой стороны медиум, сидя в темной комнате или при помощи схожих методов, может прийти к результатам через несколько дней… Медиумизм для человека ненормален, тогда как ясновидение является естественным результатом и развитие духовной природы его.

Согласно Теософскому словарю Е. П. Блаватской:

…Верование в постоянное общение живых с мертвыми, либо посредством собственных медиумистических способностей, либо через так называемого медиума, — это ни что иное, как материализация духа и деградация человеческой и божественной душ. Верующие в подобные сношения просто бесчестят усопших и постоянно кощунствуют. В древности это справедливо называлось «Некромантией».

Критиковала медиумизм в своих письмах и Елена Рерих:

…Пусть никто <…> не рассматривает медиумизм как дар. Напротив, это есть величайшая опасность и камень преткновения для роста духа. Медиум есть постоялый двор, есть одержание. Истинно, медиум не имеет открытых центров, и высокая психическая энергия отсутствует в нём… <…> Запомним одно правило — нельзя получать никаких Учений через медиумов. Е. П. Блаватская всю свою жизнь боролась против невежественного отношения к медиумам. Существует много её статей, посвященных именно описанию опасностей, которым подвергаются люди, посещающие спиритические сеансы без достаточного знания и сильной воли.

Опасности медиумизма

Парапсихология рекомендует с крайней осторожностью проводить эксперименты с медиумизмом, считая, что, поскольку в этих ситуациях задействованны глубинные слои подсознания медиума, любая неожиданность в ходе сеанса может вызвать непредсказуемую реакцию и самые неожиданные последствия. В частности: при том, что некоторые «материализации» ведут себя на сеансах подчас вызывающе-игриво, — физический контакт с ними потенциально опасен.

Случай с Марией Зильберт

Эдальберт Авиан, автор биографии медиума Марии Зильберт, так описывает поведение последней после того, как он во время сеанса не удержался и (по собственному признанию) «приласкал» оформившуюся из её эктоплазмы девушку-«духа»: «Дверь распахнулась сама собой. На пороге стояла Мария Зильберт или, точнее, призрачное её подобие. Она глядела на меня, и глаза её горели зелёным светом. За эти несколько минут Мария заметно выросла: теперь она была на голову выше меня. Черты лица её застыли, превратившись в безжизненно-серую угрожающую маску. Её тело время от времени испускало электрические разряды, сверкавшие, как молнии». Авиан ретировался в гостиную. Медиум, передвигаясь подобно роботу последовала за ним. Он спасся бегством в одну из комнат и запер за собой дверь, однако несколько минут спустя впервые в жизни «…увидел процесс взаимопроникновения материи», который назвал «ужасным» зрелищем, «противоречащим всем законам природы»:

Я стоял, глядя на входную дверь, достаточно светлой окраски. Вдруг мне показалось, что посередине она стала полупрозрачной. В тот же момент сквозь неё стали проникать тусклые всполохи света. Я прыгнул ещё на пару ступенек вверх, поближе к верхнему этажу квартиры, и присел на пол. Прозрачная часть двери стала теперь чуть темнее остальной поверхности, и сквозь неё проглянул женский силуэт. Затем на высоте примерно двух метров от пола показалась полуоформившаяся голова. Вспышки молний стали ярче и отчётливее. Дверь — моя единственная защита — явно становилась для них все более проницаемой. Затем разряды прекратились, последовала мощная вспышка, и медиум показалась в двери, но не в обычном виде, а как бы сжавшись в плоскость, сократившись на одно измерение. Тело её словно оказалось в натуральную величину спроецированным на дверную поверхность. Я ошеломлённо наблюдал за происходящим, не зная, бежать ли на верхний этаж или задержаться ещё. Последовала новая вспышка. Мария Зильберт вышла из дверной плоскости и направилась ко мне. Тяжёлые шаги гулко загрохотали по ступенькам. Её лицо, искаженное ещё более дикой, чем прежде, гримасой, было запрокинуто вверх. Я окончательно утратил самообладание и, перепрыгивая через четыре ступеньки, побежал на второй этаж. Э. Авиан о медиумизме М. Зильберт

Нандор Фодор отмечает, что рассказ Э. Авиана, служит своего рода «обратным вариантом» хроники феномена, известного как «плоская материализация». Так, на сеансах, которые барон Альберт фон Шренк-Нотцинг проводил с медиумом м-ль Биссон, последняя, если верить присутствующим, материализовывала двухмерные фигуры, неоднократно фиксировавшиеся фотокамерой. Снимки этих пространственных изображений до такой степени напоминали газетные вырезки, что скептики не раз пытались разыскать издания, из которых они были изъяты. Впоследствии в парапсихологии возникло предположение, что такого рода пространственные «шаржи» есть не что иное, как умственные образы, сверхъестественным образом вынесенные разумом в пространство. С другой стороны (отмечает Н. Фодор) предположение о том, что не «дух», а медиум могла «ужаться» в плоскость, чтобы преодолеть материальное препятствие (как это якобы сделала Мария Зильберт), выглядит невероятным.

Медиумизм сегодня

Начиная с 30-х годов ХХ века популярность спиритического медиумизма стала сходить на нет, — на смену ему постепенно пришла техника ченнелинга, в настоящее время часто ассоциируемая с традициями движения «нью эйдж». Традиционный медиумизм по-прежнему практикуется в сообществе спиритуалистических церквей и сект, в частности, в рамках британской ассоциации National Spiritualist Association of Churches (NSAC).

Спиритуалистские церкви

В современных спиритуалистских церквях общение с умершими входит в рутинную религиозную практику. Термин «сеанс» при этом используется редко: здесь чаще говорят о «приёме посланий». Как правило, такие заседания проходят не в затемнённых комнатах, а в ярко освещённых церковных холлах или на открытом воздухе в лагерях спиритуалистов (таких, как Lily Dale в штате Нью-Йорк или Camp Cassadaga во Флориде). Как правило, «посланническая служба» или «демонстрации вечности жизни» (в терминологии служителей) проходят в открытом доступе для всех желающих. В некоторых церквях службе предшествуют целительские сеансы.

Помимо «духов», имеющих родственное отношение к кому-то из гостей или непосредственно к медиуму, иногда вызываются сущности, так или иначе связанные с историей данной спиритуалистской церкви. Примером последнего может служить «Черный ястреб» (Blackhawk) — краснокожий индеец племени Фокс, который жил в XIX веке и был духом-наставником медиума Лифи Андерсон. В латиноамериканской религии Espiritismo, во многом родственной спиритуализму, сеансы называются «мессами» (misas). «Духи», здесь вызываемые, обычно представляются католическими святыми.

Критика медиумизма

Не только последователи спиритуализма, но и некоторые учёные, включая тех, что работали в рамках Общества психических исследование (ОПИ), утверждали, что известны как минимум несколько медиумов, демонстрировавших подлинные явления. Однако в обществе и науке преобладает скептическое отношение к медиумизму. Вера в возможность общения с духами и другими потусторонними силами рассматривается в качестве одного из распространённых псевдонаучных заблуждений. Считается, что медиумы пользуются хорошо известными в современной психологии методами «холодного чтения», чтобы собрать информацию о присутствующих на сеансе и затем сообщить правдоподобные сведения о них. Ключевую роль в подобного рода медиумизме играет «эффект субъективного подтверждения» (см. эффект Барнума) — люди предрасположены считать достоверной ту информацию, которая хоть и является случайным совпадением или догадкой, однако кажется им персонально важной и значимой и отвечает их личным убеждениям.

Статья об этом феномене в Encyclopedia Britannica делает акцент на том, что «…один за другим «спиритуалистские» медиумы уличались в мошенничестве, иногда используя трюки, заимствованные у сценических «магов»-иллюзионистов, с тем, чтобы убедить присутствующих в наличии у них паранормальных способностей». В статье отмечается также, что «…вскрытие широкомасшатбного жульничества, происходившего на спиритических сеансах, причинило серьёзный ущерб репутации движения спиритуализма и в США задвинуло его на общественную периферию».

В числе тех, кто отрицает медиумизм, — как атеисты, так и теисты, которые либо не верят в существование «духов умерших», либо отрицают возможность прижизненного контакта с ними посредством медиумов. В аргументации, выдвигаемой критиками медиумизма, упоминаются «самообман», «вмешательство подсознания», использование иллюзионистских трюков, фокусничество и подлог.

С точки зрения отдельных представителей христианства, медиумизм проявляются у людей, одержимых бесами.

Разоблачители лже-медиумизма

В числе наиболее известных разоблачителей лже-медиумизма были исследователи Фрэнк Подмор (Общество психических исследований), Гарри Прайс (Национальная лаборатория психических исследований), а также профессиональные сценические маги-иллюзионисты Джон Н. Маскелайн (разоблачивший трюки братьев Дэвенпорт) и Гарри Гудини. Последний заявлял, что не имеет ничего против спиритуализма как формы религии, он лишь призван разоблачать шарлатанов, которые обманывают людей от имени этой религии.

Медиа

• [www.amazon.com/Secret-KGB-Paranormal-Files/dp/B00005OCM5 The Secret KGB Paranormal Files (2001)]
• [www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1199834940 Иранский экстрасенс, победитель телепрограммы «Битва экстрасенсов» (ТНТ, Россия) Мехди Ибрагим Вафа: «Развивайте свои способности…» (веб-интервью)]
• [www.tnt-tv.ru/programs/Extrasense/ Битва экстрасенсов на ТНТ (Российское ТВ)]
• [www.bitvaextrasensov.com/index.php/bitva/ Битва екстрасенсів (Украинское ТВ)]

См. также

• Метафизика
• Спиритический сеанс
• Автоматическое письмо
• Эзотерика
• Нью-эйдж
• Спиритуализм
• Материализация
• Шизофрения
• Медиум (телесериал)

Литература

• Виноградова Е. П., Воловикова М. Л., Канищев К. А., Куприянов А. С., Ковальцов Г. А., Тихонова С. В., Чубур А. А. Краткий справочник понятий лженауки // [www.fr.spb.ru/kse/conf_lzhenauka.pdf Лженаука в современном мире: медиасфера, высшее образование, школа: Сборник материалов Международной научно-практической конференции, посвящённой памяти академика Э. П. Круглякова, проходившей в Санкт-Петербургском государственном университете 21—22 июня 2013 г] / [редкол.: С. В. Тихонова (отв.ред.) и др.]. — СПб.: Изд-во ВВМ, 2013. — 291 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-9651-0742-1.
• «Парапсихология и современное естествознание», В. Пушкин, А. Дубров Москва: Соваминко, 1989
• Дубров А.П., Пушкин В.Н. Парапсихология и современное естествознание. — М., 1990. — 200 000 экз. — ISBN 5-85300-001-2.
• «Парапсихология» (факты и мнения), М. Рицль (пер. нем.) Львов-Киев-Москва, 1999.

Ссылки

• [transcommunication.org/ Интернет-библиотека: книги о спиритуализме и спиритизме]

Отрывок, характеризующий Медиум

С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.