Медичи, Лоренцо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Медичи, Лоренцо де»)
Перейти к: навигация, поиск
Лоренцо ди Пьеро де Медичи
итал. Lorenzo di Piero de Medici
флорентийский государственный деятель
Место смерти:

Флоренция

Лоре́нцо ди Пьеро де Ме́дичи «Великоле́пный» (итал. Lorenzo di Piero de Medici il Magnifico; 1 января 1449, Флоренция — 9 апреля 1492, Флоренция) — флорентийский государственный деятель, глава Флорентийской республики в эпоху Возрождения, покровитель наук и искусств, поэт.





Биография

Сын Пьеро Медичи и его жены Лукреции Торнабуони. Стал главой республики в возрасте двадцати лет после смерти своего отца в 1469 году. Однако уже весной 1470 года он столкнулся с вооружённой оппозицией. Изгнанный его отцом из Флоренции Бернардо Нарди вторгся в республику во главе вооружённого отряда и занял Прато, собираясь вторгнуться в саму Флоренцию. К счастью для Лоренцо, местное ополчение Прато во главе с городским головой Чезаре Петруччи пленило Нарди и его сторонников. По приказу Петруччи главари мятежников были повешены на городской площади Прато.

Политика

В 1478 году он раскрыл стоивший жизни его брату Джулиано заговор, возглавлявшийся Франческо Пацци и поддерживаемый папой Сикстом IV и пизанским архиепископом. В гневе папа конфисковал всё имущество Медичи, на которое смог наложить руку, закрыл в Риме концессии банка Медичи, отлучил от церкви Лоренцо и всё правительство Флоренции и впоследствии наложил отлучение на весь город. В конце концов папа договорился с неаполитанским правителем Фердинандом I, сын которого — Альфонсо — напал на Флоренцию. Война длилась два года, но крупными сражениями она не отмечена. Войска Папы и неаполитанского короля одержали всего несколько побед, поскольку флорентийцам пришлось рассчитывать только на свои силы: ни венецианцы, ни миланцы не прислали войск в поддержку. Тогда Лоренцо вступил в переговоры с неаполитанским королём. Фердинанд принял его с почётом. Был заключен мир, и Флоренция сохранила все свои владения. Война с папой длилась ещё некоторое время, пока Сикст IV не счёл более важным, чтобы итальянцы общими усилиями изгнали турок, уже овладевших к этому времени Отранто. Кроме того — до Папы дошли слухи, что Лоренцо намерен вступить в союз с королём французским, поэтому Сикст IV радушно принял послов Флоренции. 3 декабря 1480 года был заключен мир, по которому Флоренция обязалась снарядить 15 галер для войны с турками.

Таким образом, возросшая популярность Лоренцо позволила ему ослабить республиканскую систему правления и ввести желательные для него перемены в государственное устройство. Теперь решение всех дел поручалось совету из семидесяти граждан, приверженцев политики Лоренцо. Совет, в частности, назначал на все должности, заведовал финансами и, естественно, он исполнял все пожелания Лоренцо, отдавая ему государственные деньги, в которых он при своей роскошной жизни постоянно имел надобность. Государственные долги росли, и часто приходилось производить финансовые операции дурного характера: насильственно понижались проценты государственного долга, отбирались деньги у благотворительных учреждений. В конце концов государственная казна сделалась едва ли ни личной собственностью Лоренцо, а Флорентийская республика осталась таковой только по названию — фактически Лоренцо обладал властью суверенного монарха.

Был введён закон, согласно которому каждое покушение на жизнь и благополучие Лоренцо рассматривались как «оскорбление величества» и каралось жесточайшим образом. Но, к чести Лоренцо, свою неограниченную власть он употреблял во многом к большей пользе и славе государства.

Расцвет культуры и искусства

Лоренцо использовал общественные деньги для того, чтобы заручиться поддержкой среднего класса и способствовать возрождению интереса к философии, литературе, скульптуре и живописи. Находящаяся под его патронажем Академия Кареджи, членами которой были Фичино, Пико делла Мирандола и Полициано, стала тем центром, из которого по всей Европе распространилось понятие неоплатонизма. При флорентийском дворе создавали в то время свои шедевры Сандро Боттичелли и Микеланджело Буонарроти. Желая сохранить политическое равновесие в итальянских городах-государствах, Лоренцо также делал всё возможное для того, чтобы положительный пример флорентийского Возрождения распространился на Рим, Венецию, Милан и Неаполь. Во многом эпоха правления Лоренцо напоминала времена Перикла и Августа, Флоренция достигла при нём культурного и экономического расцвета. Благодаря его уму и военному счастью, государство пользовалось безопасностью. Междоусобицы, от которых в то время страдали многие города Средней Италии, показывали флорентийцам, что они должны дорожить спокойствием, которым пользуются под управлением Лоренцо.

Лоренцо собрал большую коллекцию книг, ставшей впоследствии Библиотекой Лауренциана, или Медичи. Также писал стихи, используя народные мотивы: лирические поэмы, идиллии, зарисовки быта, фольклор и религиозные стихи; был главой банкирского дома Медичи, который постигли финансовые неудачи, но который заложил основы прославленной и могущественной династии.

Последние годы

Вёл активный образ жизни: любил рыцарские турниры и игры, охоту, но страдал подагрой; эта болезнь в конце концов усилилась до того, что он перестал лично заниматься государственными делами, жил в своих загородных дворцах или ездил лечиться на минеральные воды. Теперь его любимым обществом стали ученые. Чувствуя приближение смерти, он пригласил к себе знаменитого проповедника Джироламо Савонаролу, бывшего тогда настоятелем доминиканского монастыря Св. Марка во Флоренции. Биографы Лоренцо говорят, что он исповедовался у Савонаролы, и что выслушав его, последний произнес речь, в которой убеждал его возвратить флорентийцам свободу и отдать законным владельцам всё несправедливо приобретенное имущество; Лоренцо с досадой отвернулся, и Савонарола ушёл, не дав умирающему отпущения грехов. В начале 1492 года болезнь Лоренцо приняла опасный характер; появилась изнурительная лихорадка, силы больного таяли на глазах. В ночь с 8 на 9 апреля 1492 года он умер в своём загородном дворце в Кареджи. Похоронен в Капелле Медичи рядом со своим братом Джулиано. Флорентийцы очень сожалели о смерти Лоренцо, которому было всего 43 года. Итальянские государи отправили послов во Флоренцию передать гражданам сочувствие их печали.

Семья

Лоренцо сочетался браком 4 июня 1469 года с Клариче Орсини. Дети:

Воспитывал бастарда своего убитого брата, будущего папу римского Климента VII. Музой стихов Лоренцо была его платоническая любовь Лукреция Донати.

Предки

Медичи, Лоренцо — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Аверардо Медичи
 
 
 
 
 
 
 
Джованни ди Биччи Медичи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Якопа Спини
 
 
 
 
 
 
 
Козимо Старый Медичи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Эдуардо Буери
 
 
 
 
 
 
 
Пиккарда Буери
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Пьеро Медичи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Алессандро Барди
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Контессина Барди
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Эмилия Панночиески
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Лоренцо Великолепный
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Симоне Торнабуони
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Франческо Торнабуони
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Лукреция Торнабуони
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Никколо Гвиччардини
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Нанна Гвиччардини
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

В популярной культуре

Лоренцо Медичи является одним из персонажей игры Assassin’s Creed II.

Один из главных героев современного телесериала "Демоны Да Винчи"

См. также

Напишите отзыв о статье "Медичи, Лоренцо"

Ссылки

  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/47265/ Лоренцо Великолепный. Программа «Эха Москвы» из цикла «Всё так»]
  • [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le7/le7-0803.htm В литературной энциклопедии]
  • [belpaese2000.narod.ru/Teca/Quattro/Medici/lorenzo0.htm Обзор творчества на belpaese2000, итал. стихи]


Литература

Предшественник:
Пьеро ди Козимо
Глава Флорентийской республики
14691492
Преемник:
Пьеро ди Лоренцо

Отрывок, характеризующий Медичи, Лоренцо

Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.