Пьеро Глупый

Пьеро II ди Лоренцо де Медичи
итал. Piero di Lorenzo de' Medici
флорентийский государственный деятель
Дата рождения:	15 февраля 1472(1472-02-15)
Место рождения:	Флоренция
Дата смерти:	28 декабря 1503(1503-12-28) (31 год)
Место смерти:	Флоренция

Пье́ро II ди Лоре́нцо де Ме́дичи (итал. Piero di Lorenzo de' Medici), прозванный Пьеро Глупый (или Невезучий) (15 февраля 1472, Флоренция — 28 декабря 1503, Флоренция) — старший сын Лоренцо Великолепного, фактический правитель Флоренции с 1492 года до его изгнания из республики в 1494 году.

Биография

Пьеро ди Лоренцо был старшим сыном Лоренцо Великолепного (1449—1492) и Клариче Орсини; брат Джованни Медичи (в будущем ставшего кардиналом, а затем папой римским Львом X).

С самого рождения Пьеро готовили к будущему правлению республикой. Воспитывал юного наследника Анджело Полициано, в то время известный поэт и гуманист при дворе Медичи. Однако, несмотря на полученное блестящее образование, Пьеро, слабый как личность и бесхарактерный в политических вопросах, не смог справиться с возложенной на него ролью.

В 1492 году после смерти отца Пьеро возглавил Флорентийскую республику. После относительно короткого мирного периода, хрупкое равновесие между итальянскими городами, в своё время с трудом достигнутое Лоренцо, снова начало раскачиваться. Король Франции, Карл VIII, решил перейти через Альпы с армией, с намерением вступить в наследственные права над Неаполем.

Приходу Карла VIII в Италию всячески содействовал Лодовико Сфорца: после смерти Джана Галеаццо Сфорца, герцога Миланского, Лодовико официально признали новым герцогом, чего не мог принять Неаполитанский король Альфонсо II, который имел наследственные права на Миланское герцогство. Таким образом, используя покровительство французов, Лодовико пытался оградить себя от опасности со стороны Альфонсо II.

Карл VIII тем временем продвигался вглубь Апеннин, по направлению к Неаполю. Для этого ему предстояло пройти через Тоскану, а также оставить здесь часть своих войск, обеспечивая, тем самым, надёжную связь с Миланским герцогством и прикрывая свои тылы. Пьеро попытался сохранить политический нейтралитет, но это было неприемлемо для Карла, который уже готовил вторжение во Флоренцию. Поняв, что ему придётся сопротивляться, Пьеро теперь искал поддержки среди флорентийцев, но получил её крайне мало. Во Флоренции в то время активно проповедовал Джироламо Савонарола, который своими гневными религиозными речами настраивал народ против Медичи, и, между прочим, так успешно, что в конце концов даже двоюродные братья Пьеро перешли на сторону Карла.

Пьеро Медичи, лишённый всякой поддержки, быстро уступал политическим требованиям Карла, в то время как французы брали крепость за крепостью, окружая город. Пьеро ди Лоренцо было теперь опасно оставаться во Флоренции, страдавшей от влияния Савонаролы; яростная толпа в конце концов изгнала Пьеро Медичи из города, вместе с семьёй, как изменника; фамильный дворец был разграблен, а представителям этой династии не разрешалось возвращаться на родину до 1512 года. Форма республиканского правления была восстановлена, а фактическим правителем Флоренции стал Джироламо Савонарола.

Пьеро ди Лоренцо, не без помощи Филиппа де Коммина, сбежал в Венецию, где начал вынашивать планы вернуться во Флоренцию и снова получить власть в свои руки. Для этого он заключает союз с Карлом VIII. Медичи также поддерживал герцог Миланский, Лодовико Сфорца, недовольный обличительными проповедями Савонаролы, кардиналы Асканио Сфорца и Мариано Дженнацио, позднее к ним присоединился и сам папа римский.

Однако восстановить власть Пьеро Медичи так и не удалось. В 1503 году в битве при реке Гарильяно, Пьеро утонул во время неудачной попытки бегства (французы проиграли в этой битве).

Интриги Флорентийского двора

В 2007 году тела Анджело Полициано, наставника Пьеро Медичи, и Пико делла Мирандолы, известного итальянского мыслителя (оба умерли в 1494 году), были эксгумированы из монастыря св. Марка. Группа учёных под руководством Джорджо Группиони, профессора антропологии из Болоньи, использовала последние современные технологии в области биологических исследований, с намерением выяснить, как жили эти люди, и что послужило причиной их смерти. Из результатов судебно-медицинской экспертизы было выявлено, что, скорее всего, оба они умерли от отравления мышьяком.

По одной из версий заказчиком этих двух убийств вполне мог быть Пьеро Медичи. Главным доводом историков послужил тот факт, что оба они, особенно в последние годы жизни, испытывали влияние идей Джироламы Савонаролы, а сам Пико делла Мирандолла был близким другом проповедника (именно он пригласил доминиканского монаха во Флоренцию), главного врага Пьеро в борьбе за власть в республике. Исполнителем убийства (только в случае Пико делла Мирандолы) мог быть секретарь Пико — Кристофоро да Казальмаджоре. И в самом деле, последний позже признался, что якобы дал Пико лекарство, потому что тот был болен.

Семья и дети

В 1488 году Пьеро Медичи женился на Альфонсине Орсини, дочери Роберта Орсини, графа Тальякоццо. Двое детей:

• Лоренцо II Медичи, герцог Урбинский, (12 сентября 1492 — 4 мая 1519).
• Клариче Медичи (1493 — 3 мая, 1528); муж — Филиппо Строцци Младший (1488—1538); сын — Пьеро Строцци.

Предки

Пьеро Глупый — предки

Джованни ди Биччи Медичи               Козимо Старый Медичи                       Пиккарда Буери               Пьеро Медичи                             Алессандро Барди               Контессина Барди                       Эмилия Панночиески               Лоренцо Великолепный                                   Симоне Торнабуони               Франческо Торнабуони                       Лукреция Торнабуони                             Никколо Гвиччардини               Нанна Гвиччардини                       Пьеро Глупый                                         Франческо Орсини, сеньор Монтеротондо               Орсо Орсини, сеньор Монтеротондо                       Констанция Аннибальдески               Джакопо Орсини, сеньор Монтеротондо и Браччано                             Альдобрандино Конти               Лукреция Конти                       Катарина ди Сангро               Клариче Орсини                                   Джованни Орсини, сеньор Браччано               Карло Орсини, сеньор Браччано                       Бартоломея Спинелли               Маддалена Орсини                             Джакомо Орсини               Паола Орсини                       Изабелла Марцано             </center>

См. также

• Медичи
• Флорентийская республика

Отрывок, характеризующий Пьеро Глупый

– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.