Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1174—1177)

Дата	29 июня 1174 — февраль 1177
Место	Северо-Восточная Русь
Причина	Конфликт интересов ростово-суздальского боярства и ремесленных городов юго-западной части княжества
Итог	Победа младших Юрьевичей
Противники
• Ростовское княжество (удельное) • Суздальское княжество (удельное) • Рязанское княжество • Переяславль-Залесское княжество (удельное) • Черниговское княжество
Командующие
• Мстислав Ростиславич • Ярополк Ростиславич • Глеб Ростиславич • Михаил Юрьевич • Всеволод Юрьевич • Святослав Всеволодович
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1174—1177) — борьба за власть во Владимиро-Суздальском княжестве после убийства боярами великого князя Владимирского Андрея Боголюбского. Происходила между его племянниками от старшего брата Мстиславом и Ярополком, с одной стороны, и его младшими братьями Михаилом и Всеволодом, с другой. Ростиславичей поддерживали ростово-суздальское боярство, а также их смоленские и рязанские родственники. Юрьевичей поддерживали новые ремесленные города юго-западной части княжества, сохранившие верность присяге, данной Юрию Долгорукому относительно его преемников, а также Святослав Всеволодович черниговский, соперник смоленских князей в борьбе за Киев.

Предшествующие события

Ещё в 1162 году Андрей Боголюбский, стремясь сконцентрировать управление княжеством в своих руках, изгнал из него своих братьев и племянников. В 1168 году, уже во время борьбы Андрея против Мстислава Волынского, Михаил Юрьевич подчинялся последнему, в частности возглавлял отряд чёрных клобуков, посланных Мстиславом на помощь его сыну в Новгород против суздальцев. Киев был взят войсками Андрея (1169), Новгород устоял (1170).

После смерти на киевском княжении своего младшего брата, Глеба (1171), Андрей Боголюбский рассчитывал на подчинение себе своих прежних союзников по борьбе с Мстиславом Волынским, смоленских Ростиславичей, владевших основными удельными центрами Киевской земли. Наиболее лояльным по отношению к Андрею был старший из них, Роман, который принял Киев из рук Андрея, а после отказа в выдаче киевских бояр, заподозренных в отравлении Глеба Юрьевича, подчинился требованию Андрея вернуться в Смоленск (1173).

Тогда Андрей отдал Киев брату Михаилу, но младшие Ростиславичи захватили Всеволода Юрьевича, Мстислава и Ярополка Ростиславичей, осадили Михаила в Торческе и заставили его отступить от союза с Андреем и Святославом Черниговским, пообещав Переяславское княжество, управляемое тогда Владимиром Глебовичем. Тогда Андрей собрал под свои знамёна огромные силы, но война закончилась лишь безрезультатной 9-недельной осадой Вышгорода. В Киеве сел поддержанный Смоленском и Галичем Ярослав Изяславич Луцкий, в борьбу с которым вступил Святослав Черниговский. Немногим ранее (1172) ростово-суздальскими боярами был саботирован другой непопулярный поход, на волжских булгар (не время воевать зимою болгар).

В 1174 году Андрей был убит, а в Киеве сел Роман Ростиславич смоленский.

История

См. также: Липицкая битва (1176) и Сражение на Колокше (1177)

Мстислав Ростиславич был женат на смоленской княжне, неизвестной по имени. В 1175 году Ярополк Ростиславич женился на дочери Всеслава Полоцкого, союзника смоленских князей (его женой была дочь Ростислава Мстиславича). Сестра Мстислава и Ярополка была замужем за Глебом Ростиславичем рязанским, который ранее посылал войска в помощь Боголюбскому в походы на Новгород, Вышгород и Волжскую Булгарию.

После смерти Андрея в 1174 году Суздальская земля отправила послов за Ярополком и его братом Мстиславом, решив призвать к себе на княжение Ярополка. Послы нашли Ярополка Ростиславича в Чернигове вместе с братом Мстиславом, а также Михаилом и Всеволодом Юрьевичами. Братья обрадовались чести быть избранными на княжение и предложили своим дядям, Михаилу и Всеволоду, править вместе с ними, при этом признав Михаила старшим.

Но союз просуществовал недолго. Ярополк, следуя совету ростовцев, которые были недовольны прибытием Михаила, оставил его в Москве, а сам втайне от брата уехал в Переяславль-Залесский. Однако Михаил Юрьевич, узнав, что его племянник Ярополк Ростиславич отправился по ростовской дороге, уехал во Владимир и затворился здесь с одними горожанами, так как дружина владимирская, числом в 1500 человек, отправилась также по приказу ростовцев в Переяславль. Ярополк Ростиславич взял в осаду город Владимир, а в это время его союзники рязанцы и муромцы жгли деревни в окрестностях. В течение 7 недель горожане стояли за Михаила и мужественно оборонялись. Но в конце концов, изнурённые голодом, они объявили Михаилу, чтобы он дал им мир или сам уехал. Михаил выехал из Владимира. А Ярополк Ростиславич стал князем владимирским, Мстислав стал именоваться ростовским и суздальским князем. Вышгородская икона Богородицы досталась Глебу рязанскому вместе с другой добычей.

Вскоре возникло недовольство владимирцев тем, что Ростиславичи раздали своим дружинникам посаднические должности в Ростово-Суздальской земле и разрешали им притеснять народ судебными «взысками» и взятками. Кроме этих поборов, Ярополк Ростиславич вместе с приближёнными отнял у собора Владимирской Богородицы уделы и доходы, которые назначил ей ещё Андрей Боголюбский. Поднялось всеобщее негодование, и владимирцы призвали к себе из Чернигова Юрьевичей (Михаила и Всеволода), те пришли с черниговской помощью и княжичем Владимиром. Ростиславичи, выступив против дядей, проиграли битву, произошедшую на пути между Москвой и Владимиром, и вынуждены были бежать: Ярополк в Рязань, а Мстислав в Новгород. Юрьевичи въехали во Владимир в воскресенье 15 июня 1175 года. После этого черниговский княжич Олег Святославич проводил из Чернигова до Москвы жён Михаила и Всеволода и из Лопасны напал на находившийся под рязанской властью другой черниговский удел — Сверилеск. Глеб послал против него своего племянника, но тот потерпел поражение. Михаил начал поход на Рязань, и Глеб вернул взятое во Владимире за год до этого, включая икону Богородицы.

Михаил стал владимирским князем, а двинувшийся из Новгорода Мстислав уже после его смерти был разбит Всеволодом на Юрьевском поле (июнь 1176). Владимирцы присягнули ему и детям его.

В 1176 году Святослав Всеволодович стал наращивать давление на смоленских Ростиславичей на юге, воспользовавшись их поражением от половцев. Святослав обвинил в поражении Давыда Ростиславича (который уклонился от битвы; однако, позже автор «Слова о полку Игореве» обращался к Рюрику и Давыду Ростиславичам вместе: не ваю ли вои злачёными шеломы по крови плаваша?). Святослав потребовал у Романа Киевского лишить Давыда волости на Киевщине, тот отказался, и Святослав выгнал Романа из Киева.

В 1176 году Мстислав Ростиславич Храбрый женился на дочери Глеба Ростиславича рязанского, тот принял у себя Ростиславичей и сжёг Москву. Всеволод выступил против него, и когда был в Коломне, узнал, что Глеб с половцами пошёл к Владимиру другим путём. К Всеволоду присоединились черниговцы во главе с княжичами Олегом и Владимиром и переяславцы во главе с Владимиром Глебовичем. Они настигли Глеба на реке Колокше и разбили (февраль 1177). Глеб со старшим сыном Романом и Мстислав попали в плен. Вскоре Всеволод потребовал у рязанцев выдачи Ярополка, он был схвачен на р. Воронеже и отправлен во Владимир. Все пленники были посажены в порубы. Глеб скончался в заточении, не отказавшись от рязанского княжения и отвергнув предложение уехать в южнорусские земли к Святославу Всеволодовичу.

Ослепление Ростиславичей

По предположению Карамзина Н. М., вторая жена Юрия Долгорукого и мать младших Юрьевичей была родом из Византии, где ослепление политических противников и военнопленных было распространённым методом борьбы. Киевский летописный свод и Новгородская первая летопись сообщает об ослеплении Мстислава и Ярополка по приказу Всеволода, Новгородская также сообщает об их последующем чудесном исцелении в Смоленске. Суздальская летопись объясняет поступок Всеволода давлением владимирцев и не сообщает о самом факте ослепления. По этому поводу Шахматов А. А. пишет:

Это чудовищное злодеяние всколыхнуло Древнюю Русь: даже через 200 лет монах Лаврентий не решается восстановить в своей летописи грустную повесть, и следуя своему источнику, обрывает её на половине фразы. Тем естественнее было современнику умолчать об этом событии, вызывавшем, конечно, тяжёлое воспоминание Всеволода Юрьевича…Итак, в основании Лаврентьевской лежит более древняя по составу летопись, так как в ней сохранился рассказ, записанный, очевидно, тут же, после самого события, когда оно не представлялось ещё во всём своём ужасе и не успело ещё найти всеобщего осуждения, породившего молву о чудесном исцелении ослеплённых князей

Оценки

В своей борьбе с боярством Всеволод Большое Гнездо опирался не только на города, но и на мужающее с каждым годом дворянство (в источниках к ним применяются термины «отроки», «мечники», «вирники», «гриди», «меньшая дружина» и т. д.), социальной чертой которого является служба князю за землю, доходы и другие милости. Эта категория населения существовала и прежде, Но теперь она становится все более многочисленной. С увеличением значения великокняжеской власти в некогда заштатном княжестве их роль и влияние также вырастали год от года. Они, по существу, несли всю основную государственную службу: в войске, судопроизводстве, посольских делах, сборе податей и налогов, расправе, дворцовых делах, управлении княжеским хозяйством.

…история Владимиро-Суздальской Руси показывает нам победу великокняжеской авторитарной власти над земельной аристократией к концу XII века.

Последующие события

См. также: Политика владимирских князей в Рязанском княжестве

В 1178 году сын Святослава Всеволодовича Владимир женился на дочери Михаила Юрьевича. В том же году в Новгороде умер Мстислав Ростиславич, и новгородцы пригласили на княжение Романа Ростиславича из Смоленска. Последний побыл в Новгороде год, затем его сменил его брат Мстислав Ростиславич Храбрый, который вскоре умер (1180), и его место занял Владимир Святославич. В 1179 году Владимир Глебович переяславский женился на племяннице Святослава Всеволодовича.

В 1180 году Всеволод Большое Гнездо предпринял интервенцию в Рязанское княжество, направленную против Романа Глебовича (женатого на дочери Святослава Черниговского) в пользу его младших братьев, одновременно захватив в плен черниговского княжича Глеба в Коломне. Святослав с новгородцами и половцами предпринял поход против Всеволода, но он закончился безрезультатным стоянием на р. Влене. Попытка Святослава в 1181 году нанести поражение смоленским Ростиславичам в их землях решительных успехов не принесла, тем не менее Святослав на короткое время лишался киевского княжения в пользу действовавшего на юге Рюрика Ростиславича, а пригород пославшего в помощь Святославу свои войска Новгорода Торжок был сожжён Всеволодом Юрьевичем. Сидевший в Торжке Ярополк Ростиславич попал в плен и умер в заточении. Год его смерти точно не известен. Князем в Новгороде стал представитель Всеволода Большое Гнездо — Ярослав Владимирович.

Святославу пришлось смириться с утратой влияния на северо-восточные дела, и в 1182 году Глеб был отпущен из плена и женился на сестре жены Всеволода, а в 1183 году киевский князь послал помощь Всеволоду против волжских булгар (дай нам Бог, брат и сын, повоевать нам в наше время с погаными).

См. также

• Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1212—1216)
• Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1281—1293)

Ссылки

• [krotov.info/acts/12/pvl/ipat25.htm Ипатьевская летопись]
• [krotov.info/acts/12/pvl/novg02.htm Новгородская первая летопись старшего извода]
• Карамзин Н. М. «История государства Российского» [www.magister.msk.ru/library/history/karamzin/kar02_15.htm ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ ДАВИДОВИЧ КИЕВСКИЙ. КНЯЗЬ АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157—1159], [www.magister.msk.ru/library/history/karamzin/kar02_16.htm ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ ВТОРИЧНО В КИЕВЕ. АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159—1167]
• Соловьёв С. М. «История России с древнейших времен» [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv02p6.htm ОТ ВЗЯТИЯ КИЕВА ВОЙСКАМИ БОГОЛЮБСКОГО ДО СМЕРТИ МСТИСЛАВА МСТИСЛАВИЧА ТОРОПЕЦКОГО (1169—1228)]

Отрывок, характеризующий Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1174—1177)

– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.