Международное еврейство

Международное еврейство
The International Jew
Первоначальный газетный вариант
Автор:	Генри Форд
Жанр:	публицистика
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1920-1922
Носитель:	книга

Международное еврейство (англ. The International Jew) — антисемитская книга, изданная американским промышленником Генри Фордом в 1920—1922 годах. Книга была опубликована полумиллионным тиражом в США и впоследствии переведена на 16 языков, включая русский.

Антисемитизм Генри Форда

Известный автопромышленник Генри Форд к антисемитским идеям пришёл постепенно. Изначально его занимала проблема могущества денежного капитала, который он считал деструктивным. Фермеры-протестанты, из среды которых произошёл Форд, настороженно, а часто и враждебно относились к инородцам. Поиск простого объяснения привёл Форда к теории заговора, а рассуждения о еврейских банкирах, характерные для того времени, постепенно укрепили в нём воззрения, вылившиеся в 1920-е годы в одну из крупнейших в истории США антисемитских кампаний.

Основным источником вражды к евреям в окружении Форда был его помощник Эрнст Либолд (англ. Ernest G. Liebold). Он же обратил внимание Форда на содержание «Протоколов сионских мудрецов» с целью их использования в кампании.

За деньги Форда Либолд создал специальное детективное агентство с целью слежки за известными и предполагаемыми евреями. У некоторых американцев искали «еврейских покровителей». Для этой работы Либолд нанял целый ряд бывших агентов спецслужб, действующих государственных чиновников, бывших заключённых, фанатиков-антисемитов и русских эмигрантов. В частности, на Форда работал также русский монархист и антисемит Борис Бразоль, переводивший «Протоколы» с русского на английский язык.

История создания

В 1918 году Форд приобрёл еженедельную газету «Дирборн индепендент» (англ. The Dearborn Independent), в которой с 22 мая 1920 года на протяжении 91 номера публиковались антисемитские статьи, а также по частям полный текст Протоколов сионских мудрецов. В ноябре 1920 года подборка статей из «Дирборн индепендент» была опубликована отдельной книгой под названием «Международное еврейство. Исходная мировая проблема» (англ. The International Jew: The World's Foremost Problem) из 20 глав. Основную часть первого тома составили компиляции «Протоколов». Материалы для «Дирборн индепендент» готовил Уильям Камерон (англ. William J. Cameron), возглавивший газету в 1920 году .

В дальнейшем до конца 1922 года вышло ещё три тома: «Еврейская деятельность в США» (англ. Jewish Activities in the United States, 1921, главы 21-42), «Еврейское влияние в американской жизни» (англ. Jewish Influence in American Life, 1921, главы 43-61) и «Аспекты еврейской власти в Соединённых Штатах» (англ. Aspects of Jewish Power in the United States, 1922, главы 62-80).

Книгу позднее активно использовала нацистская пропаганда

Содержание

В предисловии к книге автор декларирует исследование «еврейского вопроса», который по его мнению угрожает существованию американцев и других народов. Автор считает, что «еврейство» представляет собой единую систему отношений между людьми еврейской расы, стремящихся к мировому господству. По его мнению, исторически сложившаяся склонность евреев к торговле и финансовым операциям, умение добиваться поставленных целей и взаимная поддержка на всемирном уровне приводит к тому, что немногочисленная прослойка евреев любой страны держит в руках рычаги управления, в первую очередь в сфере экономики и культуры.

Далее в книге утверждается, что евреи в любой стране добиваются разрушения её государственности чтобы получить власть в свои руки. Евреи, согласно автору, являются носителями коммунистической идеологии. Автор считает еврейство наднациональной силой, контролирующей местные правительства. По мнению автора, «бесспорным фактом является безграничное могущество евреев при их относительной малочисленности».

Реакция в США

Антисемитская кампания, начатая в «Дирборн индепендент», вызвала множество протестов. С началом кампании газету покинул главный редактор Эдвин Пипп. Объясняя свой уход, Пипп писал:

Готовился материал, направленный против евреев. Его прочитали, раздали сотрудникам, перечитали, переписали и прочитали еще раз… евреи обвинялись во всем. Если ветер заносит в западное окно дым — виноваты евреи; а если ветер заносит в восточное окно пыль — так и тут виноваты евреи…

В декабре 1920 года осуждение публикаций Форда выразил Федеральный совет христианских церквей Америки. Началась инициированная американскими евреями кампания по бойкоту автомобилей Ford.

12 ноября и затем 12 декабря 1920 года еврейский журнал American Hebrew бросил Форду вызов, предложив ему выбрать жюри из известных американских лидеров, которым он представит доказательства существования еврейского заговора. Если бы Форду не удалось убедить жюри в существовании заговора — он должен был признать свою ошибку и опубликовать имена тех, кто его в убедил в существовании этого заговора. Форд не ответил на вызов и продолжил антисемитские публикации.

В этой кампании Форд получил поддержку части американцев, в том числе известного изобретателя Томаса Эдисона.

16 января 1921 года 119 видных американцев, включая 3 президентов, 9 госсекретарей, 1 кардинала и множество других государственных и общественных деятелей США, опубликовали открытое письмо с осуждением антисемитизма Форда. Они писали, что Форд бросил вызов американским гражданским и демократическим принципам.

В 1924 году объектом нападок «Дирборн индепендент» стал известный фермер Аарон Шапиро, который возбудил дело о клевете, причём назвал ответчиком не газету или редактора — а лично Форда. В марте 1927 года редактор газеты Уильям Камерон показал под присягой, что материалы газеты с Фордом не обсуждались. Камерон утверждал, что никогда не посылал хозяину газеты сигнальные экземпляры еженедельника и никогда не видел, чтобы Генри Форд читал хотя бы одну из статей. Утверждения Камерона были встречены обществом с большим недоверием. После этого Шапиро вызвал в суд самого Форда, который долго уклонялся от получения повестки и в итоге так и не явился на судебное заседание. Еще один иск против Форда подал автор книги «История одного обмана — „Протоколы сионских мудрецов“» Герман Бернштейн.

В итоге Форд уладил конфликт во внесудебном порядке, в том числе с помощью выплаты крупной суммы, размер которой был засекречен по условиям сделки и неизвестен до сих пор. При этом Форд отказался от своих антиеврейских утверждений и направил 7 июля 1927 года в прессу письмо, в котором приносил извинения евреям за причинённое им зло, обещал изъять из обращения опубликованные материалы и следить, чтобы в его изданиях не было подобных нападок. Несмотря на это, в конце 1930-х на заводах Форда были вывешены антисемитские лозунги.

Влияние на национал-социализм в Германии

Немецкий перевод книги вышел в Германии в течение двух лет (1921—1922) шестью изданиями.

На Нюрнбергском процессе руководитель гитлерюгенда и гауляйтер Вены Бальдур Бенедикт фон Ширах показал, что книга произвела на него и его молодых друзей в 1920-е годы чрезвычайно глубокое впечатление и способствовала становлению и укреплению их антисемитских взглядов. Генри Форд был кумиром немецкой молодёжи.

Подробно тема влияния Форда и его книги на немецких национал-социалистов исследована Нейлом Болдуином в книге «Генри Форд и евреи: конвейер ненависти». Болдуин указывает, что публикации Форда были важнейшим источником воздействия на молодых нацистов в Германии. Аналогичного мнения придерживается автор книги «Генри Форд и евреи» Алберт Ли. Выдержки из книги «Международное еврейство» были использованы Гитлером в его книге «Моя борьба». Форд был единственным американцем, которого Гитлер с восхищением упоминал в своей книге.

Журналист «New York Times», посещавший Берлин, сообщал, что стена личного кабинета Гитлера была украшена большим портретом Генри Форда, а стол в приемной был завален экземплярами «Международного еврейства». В интервью газете «Chicago Tribune» 8 марта 1923 года Гитлер заявлял: «Мы считаем Генри Форда лидером движения фашистов, набирающего силу в Америке… Мы восхищены его антисемитской политикой; она вполне совпадает с платформой баварских фашистов».

После войны

Генри Форд умер в апреле 1947 года. Его потомки много сделали для заглаживания его вины перед еврейским народом. В частности, Генри Форд II финансировал несколько крупных еврейских организаций и основал сборочный автозавод в Израиле. Ford Motor Company спонсировала съемки фильма о Холокосте «Список Шиндлера». Уильям Клэй Форд-младший на торжественном собрании по случаю награждения его за крупные пожертвования еврейским организациям сказал: «Не может быть никаких сомнений в антисемитизме Генри Форда, но теперь всё это — лишь достояние истории».

Издание в других странах

На итальянском языке книга издавалась при режиме Муссолини в 1938 году. Издание на польском вышло в 1998 году.

Книга была переведена на арабский и издана в Египте в 2001 году. В предисловии переводчика было написано, что Генри Форд, убедившись в существовании еврейского заговора, попытался остановить его, чтобы защитить свою компанию и свою страну.

На русском языке книга была первоначально опубликована в эмиграции в 1920-е годы, а в начале 1990-х годов вышла в России. Осенью 2009 года (повторно весной 2015 года) в Российской Федерации книга «Международное еврейство» была включена в Федеральный список экстремистских материалов. Её изготовление и распространение запрещено и карается штрафом либо административным арестом на срок до 15 суток согласно статье 20.29 КоАП РФ («Производство и распространение экстремистских материалов»).

Книга публикуется на многих антисемитских сайтах в сети, например на сайте «Радио Ислам», Jew Watch и других.

Общий тираж зарубежных изданий составил около миллиона экземпляров.

Литература

• Ford R. Bryan. Henry’s Lieutenants (Detroit: Wayne State University Press, 1993) ISBN 0-8143-2428-2 (paper)
• Albert Lee. Henry Ford and the Jews (New York: Stein and Day, 1980) ISBN 0-8128-2701-5
• Max Wallace. The American Axis: Henry Ford, Charles Lindbergh, and the Rise of the Third Reich (New York: St. Martin’s Press, 2003) ISBN 0-312-29022-5
• Neil Baldwin. Henry Ford and the Jews: The Mass Production of Hate (PublicAffairs, 2000); ISBN 1-58648-163-0

Ссылки

• [rus-sky.com/history/library/ford.htm Международное еврейство]
• [www.ajcarchives.org/AJC_DATA/Files/F-46.PDF Statement by Henry Ford]. American Jewish Committee, 1927

Отрывок, характеризующий Международное еврейство

Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.