Международный институт социальной истории

Международный институт социальной истории (IISG)

Международный институт социальной истории, МИСИ (англ. International Institute of Social History, нидерл. Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis, сокращенно IISG) — научно-исследовательское учреждение в Амстердаме (Нидерланды), располагающее крупнейшим архивом по истории левого движения. Основан в 1935 году. Входит в состав Королевской академии наук Нидерландов. Занимается сбором и изучением документов по истории общественных движений.

История института

От основания до окончания Второй мировой войны

Институт был основан 25 ноября 1935 года Николаасом Постюмусом (Nicolaas Posthumus) как место хранения и изучения документов, касающихся истории общественного движения, в особенности социал-демократических и рабочих организаций. Политическая ситуация в Центральной и Восточной Европе в середине и второй половине 1930-х годов (захват власти в Германии Гитлером, а также процессы, происходившие в сталинистском СССР), представляли серьёзную угрозу как для участников многих общественных движений, так и для их архивов. Сохранить их, вывозя в нейтральные Нидерланды, и сделать доступными для исследователей стало основной задачей института.

В 1935—1940 годах деятельность института полностью финансировалась страховой компанией Де Централе (De Centrale), близкой к социал-демократическому движению. В этот период институт активно собирал документы по всей Европе. Наиболее важными приобретениями стало архивное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса, архивы и библиотеки многих российских анархистов и социал-демократов, покинувших в разное время Россию и СССР, а также архивы профсоюзных и анархистских организаций Испании.

В 1940 году МИСИ открыл свой филиал в Лондоне, куда в преддверии фашистской оккупации Нидерландов были вывзены наиболее ценные документальные коллекции. В период оккупации институт в Амстердаме был закрыт немецкими властями, в его здании разместилось отделение Штаба рейхсляйтера Розенберга. Многие остававшиеся в архиве документы были вывезены в Германию.

Послевоенная история

Послевоенное восстановление работы института растянулось на десятилетие. Значительное количество документов было возвращено в Амстердам с территории Германии, часть была впоследствии возвращена Польшей. Некоторые коллекции остались в руках властей советской оккупационной зоны и были вывезены в СССР. Разностороннюю помощь институту, который уже не мог существовать на значительно сократившиеся ассигнования Ди Централе, оказывали Амстердамский университет, городской муниципалитет, Фонд Форда и Фонд по возмещению ущерба (Wiedergutmachung).

В 1960-х и 1970-х годах коллекции института пополнялись материалами из Латинской Америки, в конце 1980-х годов — документами турецких партий и профсоюзов, а также китайского демократического движения, как передаваемыми в Амстердам их владельцами, так и непосредственно собираемыми сотрудниками института.

В 1979 году институт стал частью Королевской академии наук и искусств Нидерландов. В 1989 году для размещение растущих коллекций и обеспечения работы сотрудников МИСИ был перестроен старый склад какао в районе восточных доков Амстердама. В этом здании располагаются помимо Международного института социальной истории также Нидерландский архив экономической истории и Нидерландский музей прессы. Доступ к коллекциям всех трех учреждений обеспечивается единым электронным каталогом.

Архивные фонды

Архивы института — одно из наиболее крупных в мире собраний документов по истории общественных движений. Среди прочего здесь хранятся персональные фонды немецких социалистов и анархистов Карла Каутского, Августина Сухи, Георга фон Фольмара, Фридриха Адлера, Макса Неттлау, американских анархистов прибалтийского происхождения Александра Беркмана и Эммы Гольдман, французского коммуниста Бориса Суварина, послевоенных немецких деятелей Вольфганга Абендрота и Вольфганга Хариха. В архиве находятся коллекции документов, посвященные анархистскому и троцкистскому движению в Испании времен гражданской войны. Кроме того, в МИСИ хранятся обширные архивы Международной конфедерации свободных профсоюзов.

Среди архивных фондов, связанных с Российской империей и СССР можно отметить персональные фонды:

• Рафаила Абрамовича Абрамовича, одного из лидеров Бунда (документы 1922—1939 годов);
• Павла Борисовича Аксельрода, видного деятеля партии меньшевиков (документы 1879—1929 годов);
• Михаила Александровича Бакунина (документы 1860—1876 годов);
• Анжелики Исааковны Балобановой, российско-итальянской социалистки (документы 1939—1962 годов);
• Владимира Савельевича Войтинского, видного социал-демократа (документы 1919—1960 годов);
• Александра Ивановича Герцена (документы 1834—1887 годов);
• Федора Ильича Дана и Лидии Осиповны Дан, социал-демократов, меньшевиков (документы 1903—1963 годов);
• Григория Петровича Максимова, видного анархиста (документы 1917—1952 годов);
• Леонида Петровича Меньщикова, народовольца и агента Департамента полиции, публициста (документы 1886—1932 годов);
• Георгия Валентиновича Плеханова, социал-демократа, одного из первых русских марксистов (документы 1890—1921 годов);
• Александра Николаевича Потресова, социал-демократа, меньшевика (документы 1889—1905 годов);
• Бориса Викторовича Савинкова, эсера, террориста и организатора антибольшевистских выступлений (документы 1919—1921 годов);
• Валериана Николаевича Смирнова, народника и близкого помощника П. Л. Лаврова (документы 1870—1900 годов);
• Льва Давидовича Троцкого (документы 1917—1939 годов);
• Виктора Михайловича Чернова, лидера партии эсеров (документы 1879—1939 годов)

В большинстве случаев в перечисленных фондах хранятся документы, связанные с деятельностью указанных лиц в эмиграции.

Обширные материалы отложились в фондах политических партий и движений:

• Всеобщего еврейского рабочего союза (Бунда) — документы 1897—1940 годов;
• Партии социалистов-революционеров (эсеров) — один из самых обширных фондов, включающий также многочисленные документы, связанные с различными организациями народников — документы 1870—1934 годов

Интересны также коллекции, сложившиеся в результате исследовательской деятельности, в частности:

• Общества охранения русских культурных ценностей (Париж), собиравшего письма, публикации, произведения искусства и т. п. русской эмиграции, главным образом ученых и деятелей искусств — документы 1864—1957 годов;
• авторского коллектива «Биографического словаря диссидентов в Советском Союзе» (Biographical dictionary of dissidents in the Soviet Union, 1956-1975 / Сomp. and ed. by S.P. de Boer, E.J. Driessen and H.L. Verhaar. Nijhoff, 1982) — документы 1956—1875 годов;
• Фонда им. Александра Герцена (Амстердам), занимавшегося сбором и публикацией различного рода советского самиздата — документы 1968—1998 годов.

Ссылки

• [www.iisg.nl Официальный сайт института] (англ., нидерл.)
• [www.iisg.nl/iisg/history-ru.php Страница истории института на официальном сайте] (русск.)

Отрывок, характеризующий Международный институт социальной истории

Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.