Межконтинентальный кубок по футболу 1982

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Межконтинентальный кубок по футболу 1982
1982 Intercontinental Cup
Турнир

Межконтинентальный кубок по футболу

Дата

12 декабря 1982

Стадион

Олимпийский стадион, Токио

Игрок матча

Жаир (Пеньяроль)

Арбитр

Луис Паулино Силес

Посещаемость

63 000

1981
1983

Межконтинентальный кубок 1982 (англ. Intercontinental Cup 1982) — 21-й розыгрыш Межконтинентального кубка, который состоялся 12 декабря 1982 года. Прошёл между английским клубом «Астон Вилла», победителем Кубка европейских чемпионов 1981/82, и уругвайским клубом «Пеньяроль», победителем Кубка Либертадорес 1982. Матч прошёл на нейтральном поле на «Национальном стадионе» в Токио. Его посетило 63 000 зрителей.



Статистика матча

Пеньяроль 2:0 Астон Вилла
Жаир  27'
Сильва  68'
[www.rsssf.com/tablest/toyota82.html Отчёт]

Пеньяроль
Астон Вилла
Вр 1 Густаво Фернандес
Зщ 2 Вальтер Оливера
Зщ 3 Нельсон Гутьеррес
Зщ 4 Виктор Диого
Зщ 5 Мигель Боссио
ПЗ 6 Хуан Моралес
ПЗ 7 Венансио Рамос
ПЗ 8 Марио Саралегуи
ПЗ 9 Фернандо Морена
Нап 10 Жаир
Нап 11 Валкир Сильва
Главный тренер:
Уго Баньюло
Вр 1 Джимми Риммер
Зщ 2 Марк Джонс
Зщ 3 Гэри Уильямс
Зщ 4 Аллан Эванс
Зщ 5 Кен Макнот
ПЗ 6 Деннис Мортимер
ПЗ 7 Дес Бремнер
ПЗ 8 Гэри Шоу
ПЗ 9 Питер Уит
Нап 10 Гордон Коуэнс
Нап 11 Тони Морли
Главный тренер:
Тони Бартон

См. также

Напишите отзыв о статье "Межконтинентальный кубок по футболу 1982"

Ссылки

  • [www.rsssf.com/tablest/toyota82.html Отчёт о матче]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Межконтинентальный кубок по футболу 1982

– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».