Межсоюзническая комендатура

Межсоюзническая комендатура — коллективный орган управления оккупированным Берлином, учреждённый четырьмя оккупационными державами: Великобританией, США, СССР и Францией. Межсоюзническая комендатура подчинялась Контрольному совету, который осуществлял верховную власть на территории Германии в первые послевоенные годы. В оккупированной Австрии аналогичные функции выполняла Союзническая комиссия по Австрии.

Первое заседание Межсоюзнической комендатуры состоялось 11 июля 1945 года в здании центральной военной комендатуры советских войск после вступления британских и американских сил в освобождённый советскими войсками Берлин. 25 июля 1945 года Межсоюзническая комендатура переехала в Далем, входивший в американский сектор оккупации города, в бывшее здание Союза общественных учреждений по страхованию от пожаров. Межсоюзническая комендатура осуществляла свою деятельность в форме распоряжений, выдаваемых магистрату Берлина и обер-бургомистру. Эти нормативные акты принимались только единогласно четырьмя комендантами. Единогласие между сторонами просуществовало недолго. Например, сторонам не удалось прийти к единому решению, подтверждающему избрание Эрнста Рейтера на пост обер-бургомистра Большого Берлина.

16 июня 1948 года советский представитель генерал-майор А.Г. Котиков покинул Межсоюзническую комендатуру. 21 декабря 1948 года представители трёх оставшихся сторон заявили о продолжении деятельности Межсоюзнической комендатуры и на своих совещаниях оставляли за столом переговоров место для советского коменданта. Однако решения Межсоюзнической комендатуры действовали уже только на территории трёх западных секторов оккупации Берлина.

Официально Межсоюзническая комендатура сложила свои полномочия с вступлением в силу Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии. В здании Межсоюзнической комендатуры с этого времени размещается администрация Свободного университета Берлина.

См. также

• Советская военная администрация в Германии
• Группа советских войск в Германии

Отрывок, характеризующий Межсоюзническая комендатура

– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.