Мезон, Николя Жозеф

Николя Жозеф Мезон
фр. Nicolas Joseph Maison
маршал Николя Жозеф Мезон
Дата рождения	19 декабря 1771(1771-12-19)
Дата смерти	13 февраля 1840(1840-02-13) (68 лет)
Место смерти	Париж
Принадлежность	Франция Франция
Звание	маршал Франции
Командовал	5-я дивизия, 1-я дивизия, Морейский корпус, Военное министерство Франции
Сражения/войны	Война Первой коалиции, Война Второй коалиции, Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Война Пятой коалиции, Поход Наполеона в Россию, Война Шестой коалиции
Награды и премии

Николя Жозеф Мезон (фр. Nicolas Joseph Maison) (1771—1840) — маршал Франции, губернатор Парижа, посол в Санкт-Петербурге, министр иностранных дел и военный министр Франции.

По происхождению крестьянин, родился 19 декабря 1771 года.

Начал службу в 1789 году в Национальной гвардии и к началу Великой Французской революции был капитаном. 22 июля 1792 года вступил волонтёром в ряды Парижских добровольцев, отличился в сражениях при Жемаппе и Флерюсе, был дважды ранен и 1 мая 1796 года был произведён в капитаны республиканской армии.

После Итальянской кампании 1796 года стал адъютантом Бернадотта, с которым участвовал в Голландской экспедиции 1799 года и при отражении англо-русского десанта в деревне Скоут снова был тяжело ранен.

В кампании 1805 года, при Аустерлице, Мезон, находясь в рядах 1-го корпуса, с каре 95-го и 27-го пехотных полков отбивал атаки русской гвардии, за что был произведён в бригадные генералы.

В кампании 1806—1807 годов Мезон участвовал в сражениях при Заальфельде, где опрокинул корпус принца Вюртембергского, и Иене, затем захватил Любек. К концу этой войны Мезон был назначен начальником штаба 1-го корпуса.

Назначенный в 1808 году начальником корпусного штаба войск, действовавших в Испании, Мезон выказал большую распорядительность в сражении у Спинолы (ноябрь 1808 года), что побудило Наполеона вверить ему начальство над гвардией и направить его к Мадриду, в атаке которого Мезон принимал деятельное участие и был ранен в ногу.

В 1809 году Мезон снова сражался с англичанами в Голландии.

В походе 1812 года в Россию Мезон командовал бригадой во II корпусе Удино и особенно отличился в августовском и октябрьском боях у Полоцка. За сражение 6 августа он был произведён в дивизионные генералы; 6 октября, в течение целого дня, Мезон оборонял редут, обеспечивавший один из флангов французского расположения и несколько раз переходивший из рук в руки, а 7 октября, после ожесточённого боя в улицах Полоцка, с успехом прикрыл отступление французов за Двину.

За переправу через Березину, где Мезон заменил на посту командира 2-го корпуса раненых Удино и Леграна, он получил баронский титул.

Во главе 5-й дивизии корпуса Лористона, он участвовал в сражениях при Люцене и Бауцене. 14 мая 1813 года, во время преследования союзников при движении из Ханау к Лигницу, батальоны Мезона у Михельсдорфа подверглись нападению из засады, организованной по приказанию Блюхера. Несмотря на внезапность атаки, Мезон с нестройной толпой плохо обученных конскриптов, хотя и ценой чувствительных потерь, всё-таки отразил 25 прусских эскадронов. 14 июля 1813 года Мезон был пожалован в графы.

Под Лейпцигом его дивизия дралась у Госсы и Мезон снова был ранен. При вторжении союзников в пределы Франции в 1814 году Мезон во главе 1-й дивизии охранял Бельгию против корпуса Винцингероде; медленно отступая перед превосходящими силами, за успешные действия при Куртрэ Мезон 22 июля был удостоен ордена Почётного легиона.

После отречения Наполеона Мезон перешёл на сторону Бурбонов и был назначен губернатором Парижа. Во время Ста дней он остался верным Людовику XVIII, который 31 июля 1817 года дал Мезону титул маркиза и звание пэра Франции.

В 1828 году Карл X вверил Мезону командование войсками, отправленными для оккупации Мореи, за что 22 февраля 1829 года пожаловал его маршалом Франции. При Луи-Филиппе Мезон был министром иностранных дел (с 4 ноября 1830 года), послом французской короны в Вене и послом короля Луи-Филиппа в Санкт-Петербурге (с 1833 года), а потом с 30 апреля 1835 до 19 сентября 1836 года — военным министром.

Маршал Мезон скончался 13 февраля 1840 года в Париже. Впоследствии его имя было высечено на Триумфальной арке в Париже.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852.

Отрывок, характеризующий Мезон, Николя Жозеф

Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.