Мейендорф, Николай Феофилович

Николай Феофилович Мейендорф
Дата рождения:	10 (22) декабря 1887(1887-12-22)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	17 марта 1969(1969-03-17) (81 год)
Место смерти:	Зальцбург
Учёба:	Парижская академия художеств

Барон Николай Феофилович (Богданович) Мейендорф (10 (22) декабря 1887, Санкт-Петербург — 17 марта 1969, Зальцбург) — полковник лейб-гвардии Конной артиллерии, участник Первой мировой войны и Белого движения. В эмиграции — иконописец.

Биография

Из остзейского баронского рода Мейендорфов. Сын генерала-от-кавалерии, генерал-адъютанта Феофила (Богдана) Егоровича Мейендофа и Елены Павловны, урождённой графини Шуваловой (1857—1943).

Среднее образование получил в частной гимназии Карла Мая, курс которой окончил в 1907 году. В военную службу вступил вольноопределяющимся. В 1913 году выдержал офицерский экзамен при Михайловском артиллерийском училище и был произведен подпоручиком в лейб-гвардии Конную артиллерию, с которой и вступил в Первую мировую войну. Был ранен, награждён орденом святой Анны 4-й степени «за отличие в делах против германцев».

В Гражданскую войну участвовал в Белом движении в составе Вооруженных сил Юга России. В сентябре 1919 года — в гвардейской артиллерии, полковник. В 1920 году эвакуировался через Константинополь в Югославию. В эмиграции там же, состоял членом Общества офицеров-артиллеристов. Позднее получил художественное образование в парижской академии.

В годы Второй мировой войны служил в Русском корпусе, сформированном в Югославии. С 25 октября 1941 года был назначен казначеем 2-го полка (в чине гауптмана), с 3 января 1942 года — командиром транспортной роты при штабе Корпуса. После окончания войны жил в Зальцбурге, где и скончался 17 марта 1969 года.

Творчество

В 1920—30-е годы Николай Феофилович участвовал в групповых выставках русских художников, в том числе в Белградском университете (1924) и Большой выставке русского искусства (1930). Король Александр пригласил барона Мейендорфа на должность дворцового художника. В 1920-е годы в составе группы русских художников он снимал копии фресок древних сербских храмов и участвовал вместе с Иваном Мельниковым в реставрационных работах в монастыре Жича. Расписывал православные храмы, писал иконы:

• 1930-е годы — церковь Святого Георгия на горе Опленац — мавзолей Карагеоргиевичей;
• 1934 — роспись дворцовой часовни святого Андрея на Дединье,
• 1937 — роспись кладбищенской церкви в Алексинце
• 1941—1942 — изготовил плафон церкви Пресвятой Троицы в Белграде (не сохранился);
• нач. 1960-х — роспись стен церкви святого Прокопия Устюжского в Гамбурге .

Николаем Мейендорфом были созданы мозаичные образы Владимирской Божией матери на фронтоне церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Зальцбурге и Феодоровской Божией Матери над входом в Храм-памятник святого прав. Иова Многострадального в Брюсселе (1968).

Дочь Николая Феофиловича, баронесса Елена Николаевна, в одном из интервью вспоминала:

Он впоследствии стал знаменитым художником — представителем православной живописи и расписал 23 церкви, работал для 3-х королевских дворов, написал минимум 40 икон. Одна из его последних работ — роспись русского православного храма в Гамбурге. А главный труд — усыпальница королевской династии в местечке Топола, находящаяся в соборе на вершине зелёной горы. Там внутри, на стенах и куполах, 3600 м2 заполнены мозаикой, эскизы к которой делал мой папа. Впоследствии он сам научился изготовлять мозаики, например, делал мозаичный иконостас для русской церкви Святой Троицы в Бостоне. К сожалению, он не успел его завершить, и пришлось работу доделывать мне по его эскизам.

Был членом общества «Икона» в Париже.

Семья

Был женат на Нине Александровне, урождённой Асеевой (18.08.1896-13.08.1971).

• Елена Николаевна (род. 15.04.1923-05.03.2014) — основатель «Центра русской культуры в Зальцбурге».

Источники

• С. В. Волков, П. Н. Стрелянов (Калабухов) Чины Русского корпуса: биографический справочник в фотографиях. — М., 2009. — С. 277.
• [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist&pid=10876 Российское зарубежье во Франции 1919—2000. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская. — Москва. Наука; Дом-музей Марины Цветаевой, 2008.]
• [www.regiment.ru/bio/M/243.htm Биография на сайте «Русская императорская армия»]
• [zarubezhje.narod.ru/mp/m_162.htm Биография на сайте «Религиозные деятели русского зарубежья»]
• [www.artrz.ru/articles/1804785252/index.html Биография на сайте «Искусство и архитектура русского зарубежья»]

Отрывок, характеризующий Мейендорф, Николай Феофилович

– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.