Мейер, Эдуард

Эдуард Мейер
Eduard Meyer
Портрет работы Ловиса Коринта. 1910—1911
Дата рождения:	25 января 1855(1855-01-25)
Место рождения:	Гамбург
Дата смерти:	31 августа 1930(1930-08-31) (75 лет)
Место смерти:	Берлин
Страна:	Германия
Научная сфера:	древняя история египтология ориенталистика

Эдуа́рд Ме́йер (нем. Eduard Meyer; 25 января 1855, Гамбург — 31 августа 1930, Берлин) — известный немецкий специалист по древней истории, египтолог и ориенталист. Один из последних историков, самостоятельно пытавшихся написать универсальную историю древнего мира. Мейер был братом кельтолога Куно Мейера (1858—1919 гг.).

Его главное произведение — История древнего мира (5 томов, 1884—1902 гг.). В нём он в общих рамках представил историческое развитие Передней Азии, Египта и Греции до 366 г. до н. э., освободив греческую историю от изолированного рассмотрения, практиковавшегося до тех пор. До сегодняшних дней это собрание считается одним из самых важных произведений науки о древнем мире, хотя, конечно, сведения в некоторых частях являются устаревшими в сравнении с результатами современных исследований. Мейер был представителем теории циклов, которую он на основе аналогий во внешних формах ставил над прогрессом человечества (это объясняет, почему он в 1925 г. в книге под соответствующим заглавием одобрил «Закат Европы» Шпенглера), и благодаря чему считается основоположником теории модернизации исторического процесса. Иллюстрацией к вышесказанному может служить его концепция о роли и значении рабства в античном мире, которое, по его мнению, мало чем отличалось от наёмного труда и определяющее значение которого для античной экономики он отрицал. Об истории Атлантиды от Платона он констатировал: «Атлантида — это чистая фикция, не основывающаяся ни на каких исторических или естественнонаучных знаниях».

Жизнь

Школа в Гамбурге

Эдуард Мейер рос в своем родном городе — в Гамбурге. Его родителями были Генриетта и д-р Эдуард Мейер. Отец его был либерально настроенным ганзейцем и ученым филологом-классиком. Он интересовался историей и опубликовал несколько книг по истории Гамбурга и античности. Он и его брат, позже ставший известным как кельтолог Куно Мейер, росли в ученой среде. Отец ещё в раннем возрасте учил их языкам древности, которые он сам преподавал в гуманистической гимназии Йоханнеум. Естественно, туда же пошли и его сыновья.

Йоханнеум был самой богатой традициями гимназией в городе. Занятия в этом учебном заведении проходили на высшем уровне. Во время учёбы Мейера руководил ей известный филолог-классик Иоханнес Классен, считавшийся наставником и покровителем Мейера. Изучение таких древних языков как латынь и древнегреческий было обязательным и на верхней ступени даже достигало научного уровня. Учителями Мейера были специалист по греческой культуре, знаток произведений Фукидида Франц Вольфганг Ульрих и латинист, знаток произведений Горация Адольф Кислинг. Например, на занятиях у Кислига было принято дискутировать о Горации на латыни. Здесь были заложены основы всей последующей жизни Мейера, определен его интерес к языкам и истории. В это время он впервые занялся историей Малой Азии во времена античности. Даже последующее получение доцентуры основывалось на подготовительных работах, проведенных в гимназии. Древнееврейский и арабский языки он начал изучать ещё в школе. Весной 1872 г. он сдал выпускные экзамены. Его достижения были настолько впечатляющими, что ему предоставили стипендию.

Высшее образование

Основной целью учёбы Мейера было изучить как можно больше языков Древнего Востока, чтобы использовать их для исторических исследований. Сначала Мейер поступил в Боннский университет. Здешние условия не соответствовали высоким требованиям студента. Прежде всего, его ожидания не оправдал специалист по истории древнего мира Арнольд Шефер. По этой причине, проведя всего один семестр в Бонне, он перешёл на зимний семестр 1872—1873 гг. в Лейпцигский университет.

К этому времени Лейпциг стал немецким центром ориенталистики. Здесь учёба Мейера дала большие плоды. Он учился у индогерманиста Адальберта Куна, изучал санскрит, персидский и турецкий у Отто Лота, арабский и сирийский у Генриха Леберехта Флейшера и египетский у Георга Эберса. Кроме того, он изучал историю, философию и народоведение. Помимо индогерманских и семитских языков Мейер также рано начал интересоваться античной историей религии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что под руководством египтолога Флейшера в 1875 г. он защитил докторскую диссертацию, посвященную истории религии. Его диссертация представляет исследование древнеегипетского божества, известного под именем Сет-Тифон («Бог Сет-Тифон, исследование в области истории религии»). После смерти Флейшера Мейер составил в его честь памятный некролог.

Период между учебой и профессурой

Совершенно случайно после защиты докторской работы доктор получил работу у английского генерального консула в Константинополе сэра Филипа Френсиса. В его обязанности входило воспитывать детей. Для Мейера это был идеальный вариант, так как у него появилась возможность посетить некоторые памятники древневосточной и античной культуры. Однако через год Френсис умер, а ещё через несколько месяцев Мейеру пришлось уйти с должности домашнего учителя. Он проводил семью обратно в Британию, где ему удалось посетить Британский музей.

После возвращения Германию Мейер сначала отбыл военную службу в Гамбурге. В 1878 г. он вернулся в Лейпциг, где весной 1879 г. он был назначен на должность преподавателя древней истории. Свою диссертацию для получения доцентуры на тему «История королевства Понтос» он начал ещё в Гамбургской гимназии. Затем он проработал несколько лет внештатным преподавателем в Лейпциге. Это было время, о котором Мейер позже охотно вспоминал, потому что ему нравилось общение и обмен мнениями с коллегами-ровесниками. Ему также очень нравилось заниматься всеми эпохами древней истории согласно курсу. Он видел в этом благотворное принуждение, которое в конце концов привело его к увлечению древней историей в её совокупности и с учетом других древних культур. Зародился план для написания общей истории древнего мира. Первый том этой работы появился в 1884 г. и вызвал бурный рост авторитета Мейера в кругах специалистов.

В том же году Эдуард Мейер женился на Розине Фреймонд.

Профессура

После начала профессорской деятельности в Лейпциге через год после выхода первого тома «Всемирной истории» он был назначен на должность заведующего кафедры древней истории Бреславльского университета. В Бреславле он продолжил работу и выпустил несколько других произведений. Его авторитет быстро рос. В 1889 г. он стал первым профессором древней истории в Университете Галле. Он и здесь целенаправленно работал над своим фундаментальным трудом. Теперь ему предлагали должности на известных кафедрах больших университетов. В 1900 г. его пригласили в Мюнхен, но он отклонил приглашение и в 1902 г. последовал в Берлинский университет.

С 1904 г. он несколько лет пробыл в США. Во времена Первой мировой войны и Веймарской республики Мейер выступал как консервативный публицист, придерживаясь идей германского империализма. Незадолго после окончания войны он отказался от должности учётного доктора, предоставленной ему британскими и американскими университетами (среди прочего Оксфордом и Гарвардом). В 1919 г. он был избран ректором Берлинского университета.

Хронология профессуры

• 1884 г.: профессор в Лейпцигском университете
• 1885 г.: профессор в Бреславльском университете
• 1889 г.: профессор в Университете Галле
• 1902 г.: профессор в Берлинском университете

Труды

• История древнего мира (5 томов, 1884—1902 гг.; множество переизданий)
• Египетская хронология (1904)
• Монархия Цезаря и принципат Помпея (1918)
• Происхождение и начала христианства (3 тома, 1921—1923 гг.)
• Освальд Шпенглер и закат Европы (1925).

Литература

• Эдуард Мейер. Труды по теории и методологии исторической науки / Вступит. ст. Ю. И. Семенова; Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2003. — 202 с.

На немецком языке:

• Герт Аудринг (издатель): Будни ученых. Переписка между Эдуардом Мейером и Георгом Виссова (1890—1927 гг.). Weidmann, Hildesheim 2000, ISBN 3-615-00216-4.
• Уильям М. Колдер III, Александр Демандт (издатель): Эдуард Мейер. Жизнь и достижения историка-универсалиста. Brill, Leiden 1990 (Mnemosyne Supplementband 112) ISBN 90-04-09131-9

Новые средства информации

• Юрий Семёнов. [scepsis.ru/library/id_161.html Эдуард Мейер и его труды по методологии и теории истории]
• Мейер, Эдуард // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51269.ln-ru Профиль Эдуарда Мейера] на официальном сайте РАН
• [ag.geschichte.hu-berlin.de/site/lang__de/3403/default.aspx#meyer DFG-Projekt «Aufbereitung wichtiger Briefbestände aus dem Nachlass Eduard Meyer»]
• Иоганн Густав Дройзен и др.: История древнего мира в представлении Иоганна Густава Дройзена, Теодора Моммсена, Якоба Буркхардта, Роберта фон Пёльманна и Эдуарда Мейера. Directmedia Publishing, Berlin 2004, CD-ROM.

Отрывок, характеризующий Мейер, Эдуард

– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.