Цветаева, Мария Александровна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мейн, Мария Александровна»)
Перейти к: навигация, поиск
Мария Александровна Цветаева
Дата рождения:

1868(1868)

Дата смерти:

5 июля 1906(1906-07-05)

Место смерти:

Таруса

Мари́я Алекса́ндровна Цвета́ева (урождённая Мари́я Алекса́ндровна Ме́йн; 1868—1906) — вторая жена Ивана Владимировича Цветаева, мать Марины Цветаевой и Анастасии Цветаевой .



Биография

Отец Марии Александровны — Александр Данилович Мейн (1836—1899) — прибалтийский немец. Мать — Мария Лукинична Бернацкая (1840—1868) — происходила из польского аристократического рода; умерла через 3 недели после рождения дочери.

Мария получила прекрасное домашние образование, училась музыке и живописи. Была одарённой пианисткой, мечтала выступать с концертами, однако отец запретил ей делать карьеру профессионального музыканта. Музыке, по свидетельству Анастасии Цветаевой, она училась у Н. А. Муромцевой, любимой ученицы Н. Г. Рубинштейна, живописи — у художника Клодта. Марина Цветаева в одном из писем 1914 года написала: «Упоение музыкой, громадный талант (такой игры на рояле и гитаре, вероятно, я уже не услышу!), способность к языкам, блестящая память, великолепный слог, стихи на русском и немецком языках, занятия живописью».

В 1891 году вышла замуж за Ивана Владимировича Цветаева, став его второй женой.[1] Долгие годы была его ближайшей помощницей в деле создания Московского музея изящных искусств:

Ближайшим сотрудником моего отца была моя мать. Она вела всю его обширную иностранную переписку и, часто, заочным красноречием своим, какой-то особой грацией шутки или лести (с французом), строкой из поэта (с англичанином), каким-нибудь вопросом о детях и саде (с немцем) — той человеческой нотой в деловом письме, личной в официальном, иногда же просто удачным словесным оборотом сразу добивалась того, чего бы только с трудом и совсем иначе добился мой отец. Главной же тайной её успеха были, конечно, не словесные обороты, которые есть только слуги, а тот сердечный жар, без которого словесный дар — ничто. И, говоря о её помощи отцу, я прежде всего говорю о неослабности её духовного участия, чуде женской причастности вхождения во все и выхождения из всего — победителем. Помогать музею было прежде всего духовно помогать отцу: верить в него, верить в него, а когда нужно, и за него.

Марина Цветаева очерк «Отец и его Музей»

В 1902 году когда у Марии Александровны был обнаружен туберкулёз, семья уехала для её лечения за границу, в Италию. В 1905 году Цветаевы вернулись в Россию, жили в Крыму, в Ялте.

Летом 1906 года, в Тарусе, Мария Александровна умерла. Похоронена в Москве на Ваганьковском кладбище.

Напишите отзыв о статье "Цветаева, Мария Александровна"

Примечания

  1. Марина Цветаева вспоминала, что её мать семнадцати лет отроду испытала единственную в жизни любовь — к человеку, который был женат и даже, выйдя замуж продолжала любить того, с которым потом никогда не искала встречи и которому, впервые и нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на вопрос о жизни и счастье, ответила: «Моей дочери год, она очень крупная и умная и я совершенно счастлива…»" — см. очерк «Мой Пушкин»).

Ссылки

  • [www.sweetstyle.ru/style/main/raz/monitor/2009/315 Образ матери: Мария Мейн-Цветаева]
  • [www.rusdeutsch-panorama.ru/jencik_statja.php?mode=view&site_id=34&own_menu_id=2986 Мейн Александр Данилович] на сайте «Российские немцы»


Отрывок, характеризующий Цветаева, Мария Александровна

– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.