Мейснер, Александр Фелицианович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Фелицианович Мейснер
Основные сведения
Место рождения

Новгород, Российская империя

Место смерти

Москва, СССР

Работы и достижения
Работал в городах

Москва

Архитектурный стиль

эклектика, модерн, ретроспективизм, рационализм

Важнейшие постройки

Коронационное убежище в Сокольниках
Петровско-Александровский приют

Научные труды

Удешевлённое строительство. М., 1925

Награды
 Герой Труда
(1934, статут 1927 года)

Алекса́ндр Фелициа́нович Ме́йснер (1859, Новгород — 1935, Москва) — московский архитектор.

Начав работать в конце периода эклектики, после успешной практики в 1890-х и 1900-х годах, Мейснер пережил эпоху конструктивизма и активно работал до конца 1920-х годов.





Биография

Окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества в 1883 году. Работал помощником А. П. Попова на постройке Исторического музея, К. М. Быковского на постройке клинического городка на Девичьем Поле, архитектором Лазаревского института и Коронационного убежища в Сокольниках (современная больница № 14), участковым архитектором. Составлял инженерные расчёты конструкций для других архитекторов (например, расчёт церкви Михаила Архангела на Девичьем Поле, Государственного банка на Неглинной). С 1894 года преподавал в МУЖВЗ, Строгановском училище, Земледельческой школе. С 1903 года член Московского археологического общества.

С середины 1890-х годов — домашний архитектор Шереметевых. Проектировал доходные дома Шереметевых (Романов переулок, 3 и Никитский бульвар, 9), Шереметевское подворье (Большой Черкасский переулок, 2/10), реставрировал и перестраивал церковь Знамения на Шереметевом дворе, загородные усадьбы и храмы, состоял архитектором Странноприимного дома графа А. Д. Шереметева.

С 1900 года строил в стиле модерн в его первоначальном, франко-бельгийском варианте (Первый Тверской-Ямской переулок, 13). Декорировал дома растительными орнаментами, абрамцевской керамикой. Особенность почерка Мейснера — проработка горизонтальных членений между этажами, причём в наиболее богато украшенных постройках каждый этаж, включая отводимый под магазины первый, имел особое художественное оформление. «Он тщательнейшим образом прорисовывал рамы витрин, места для вывесок, полотнища дверей, решётки ворот, то есть творил тот предметный мир, который прежде всего воспринимается городским пешеходом. В этом смысле, его сооружения немало способствовали внедрению модерна в среду Москвы.»[1]

После 1917 года Мейснер продолжал работать в Москве, преподавал, имел ограниченную строительную практику, строил для различных медицинских учреждений. В 1919—1921 годах совместно с Н. В. Марковниковым, И. П. Машковым, И. Е. Бондаренко, С. К. Родионовым и И. В. Рыльским занимался реставрацией Китайгородской стены[2]. Публикации Мейснера советского периода посвящены в основном дешёвым технологиям массового строительства (глинобитные, саманные постройки) и сохранения зданий от естественных разрушений.

Жил в Москве в доходном доме Н. Г. Фалеева (Милютинский переулок, 3).[3] Младший брат архитектора И. Ф. Мейснера.[4]

Постройки и проекты

Собственные проекты (сохранившиеся постройки в Москве)

Перестройки и реставрации

  • 1890 — расширение Лазаревского института, Армянский переулок, 2.
  • 1892 — перестройка доходного дома, Тверской бульвар, 27.
  • 1897 — перестройка доходного дома Ностица, Копьевский переулок, 2/4.
  • 1897 — перестройка храма Воскресения Словущего, Брюсов переулок, 15.
  • 1898 — перестройка доходного дома, Старопанский переулок, 6.
  • 1901—1906 — перестройка Запасного дворца у Красных Ворот, при участии арх. Н. Н. Чернецова (перестроен под здание МПС).
  • 1903—1908 — перестройка здания Благородного собрания: архитектор надстроил третий этаж, изменил фасады и планировку помещений, сохранив оформление Колонного зала, интерьеры примыкающих к нему гостиных и колоннаду угловой ротонды. Первый этаж был оформлен как цокольный, над ним был поставлен колонный портик — в связи с чем кардинально изменились пропорциональные соотношения фасадов здания. В оформлении Мейснер использовал приёмы классицизма XVIII века[6].
  • 1905 — расширение Алексеевской психиатрической больницы.
  • 1913 — перестройка доходного дома, Малая Молчановка, 6.

Постройки по проектам других архитекторов и совместные проекты

Напишите отзыв о статье "Мейснер, Александр Фелицианович"

Примечания

  1. Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 346—347. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
  2. Бранденбург Б. Ю., Татаржинская Я. В., Щенков А. С. Архитектор Иван Машков. — М.: Русская книга, 2001. — С. 86. — 136 с. — ISBN 5-268-00413-1.
  3. Вся Москва: адресная и справочная книга на 1914 год. — М.: Товарищество А. С. Суворина «Новое Время», 1914. — С. 406. — 845 с.
  4. Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 173. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
  5. Нащокина М. В. Московский модерн. — 3-е, пересм., испр. и доп.. — СПб.: Коло, 2011. — С. 181. — 792 с. : [32 с. цв. ил.] с. — 1 250 экз. — ISBN 978-5-901841-65-5.
  6. Памятники архитектуры, 1989, с. 146.

Литература

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=qJapL-VMH_c&index=64&list=PLLHjKKyQ4OaSzmLGV639NDPLIg8jCJFqE Облюбование Москвы. Архитектор Мейснер.] // авторская программа Рустама Рахматуллина
  • [www.sovarch.ru/arch/m/102/ Мейснер Александр Фелицианович] // проект «Советская архитектура»

Отрывок, характеризующий Мейснер, Александр Фелицианович

– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.