Меланхтон, Филипп

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Филипп Меланхтон
Дата рождения:

16 февраля 1497(1497-02-16)

Место рождения:

Бреттен (ныне — федеральная земля Баден-Вюртемберг)

Дата смерти:

19 апреля 1560(1560-04-19) (63 года)

Место смерти:

Виттенберг (ныне — федеральная земля Саксония-Анхальт

Направление:

гуманизм, лютеранская теология

Значительные идеи:

адиафора

Фи́липп Мела́нхтон (нем. Philipp Melanchton; 16 февраля 1497, Бреттен (ныне — федеральная земля Баден-Вюртемберг) — 19 апреля 1560, Виттенберг (ныне — федеральная земля Саксония-Анхальт) — немецкий гуманист, теолог и педагог, евангелический реформатор, систематизатор лютеранской теологии, сподвижник Лютера.





Ранние годы

Настоящая фамилия — Шварцерд (Schwartzerdt или Schwarzerd). Родился в семье оружейника и купеческой дочери; ученик и внучатый племянник Иоганна Рейхлина. 12 лет от роду поступил в Гейдельбергский университет, в 1514 году получил в Тюбингенском университете степень магистра и читал там лекции о римских классиках и греческой грамматике. В это время известный гуманист и философ того времени Эразм Роттердамский издал свой перевод Нового Завета. Этот перевод послужил началом для изучения текста Библии Меланхтоном.

С 1509 года не без влияния своего великого родственника вместо настоящей фамилии стал использовать её перевод на греческий — Меланхтон (Μελάγχθων; и то, и другое означает «чёрная земля», «чернозём»), под которым и вошёл в историю.

В 1520 году женился на Катарине Крапп — дочери бургомистра Виттенберга.

Меланхтон и Лютер

Ещё до женитьбы стараниями Рейхлина Меланхтон получил кафедру греческого языка в Виттенбергском университете, где познакомился с Лютером. В своей вступительной лекции «De corrigendis adolescentiae studiis» (1518), составившей эпоху в истории немецкой школы, он изложил свою гуманистическую программу, одобренную Лютером. Дружба с Лютером началась у Меланхтона во время лейпцигского диспута Лютера с Экком весной 1518 года. С тех пор, несмотря на временные разногласия, эта дружба не прерывались до самой смерти Лютера, во многом, благодаря мягкости самого Филиппа. Лютер предназначал его себе в преемники, и после смерти Лютера (1546 год) Меланхтон действительно встал во главе лютеранства. После своей смерти Меланхтон был погребен рядом с могилой Лютера.

Богословие Меланхтона

Поскольку Меланхтон известен как сподвижник Лютера, что влияет и на трактовку его богословских работ, для выделения особенностей богословия Меланхтона полезно указать на его разногласия с Лютером:

  1. Оправдание верой, но не только
  2. Синергизм, ибо воля Бога должна быть принята человеком как свободный дар
  3. Концепция духовного, а не реального присутствия Христа в Причастии

Меланхтон и распространение Реформации

Меланхтон выступил с целым рядом политико-богословских трактатов, имевших большое значение в ходе Реформации. Это были:

В 1545 году Мелахтон составил «виттенбергову реформацию», в которой сделал католикам большие уступки в отношении епископальной организации церкви.

Присутствуя на всех главных собраниях евангелистских чинов, Меланхтон принимал деятельное участие во введении реформации в Саксонии и Мейсене, в устройстве церковных и школьных дел в Нюрнберге, Лейпциге, Йене, Тюбингене, Франкфурте. Слава его была настолько велика, что короли Франциск I и Генрих VIII приглашали его во Францию и Англию для упорядочения церковных дел; но Меланхтон приглашения отклонил.

С одной стороны, Ф. Меланхтон всегда и везде выступал уступчивым посредником, склонным на значительные уступки, лишь бы сохранить мир и единение; особенно симпатизировал он швейцарским реформаторам и с 1535 года всё решительнее стал склоняться в учении о евхаристии к воззрениям Кальвина; участвовал также в выработке лейпцигского интерима. Хотя после смерти Лютера к Меланхтону почти всецело перешёл весь тот престиж, которым окружен был основатель Реформации, но этого было недостаточно, чтобы обуздать ненависть ортодоксальных последователей Лютера, возмущавшихся отступлениями Меланхтона от строго-лютерова учения. До самой смерти Меланхтона преследовала «ярость богословов» (rabies theologorum); одни считали его криптокальвинистом, другие обвиняли его в склонности к католическим воззрениям.

С другой стороны, Ф. Меланхтон одобрял казнь еретиков: сожжение Сервета женевскими кальвинистами он называл «благочестивым и достопамятным для всего потомства примером».

Значение деятельности Меланхтона

Господствовавшее в лютеранской Германии ортодоксальное направление долго препятствовало признанию заслуг Меланхтона как реформатора. Но его значение как «учителя Германии» (Praeceptor Germaniae) никогда не оспаривалось. Именно он разработал устав университета, предполагавший подготовку ученых богословов и служителей обновленной церкви, начитанных в Библии и патристике, а также разбирающихся в античной литературе и риторической культуре[2]. Немецкая школа, какой она была с XVI по XVIII век, через него получила своё прочное устройство и послужила образцом также для иезуитов. Это было, однако, вовсе не оригинальное творение, а осуществление мыслей, которые с самого начала господствовали в немецком гуманизме. Изучали латынь, чтобы изящно владеть ей в письме и в речи; учились по-гречески, чтобы иметь возможность читать Новый Завет в подлиннике, — а за этими целями все остальное отступало на второй план. Меланхтон составил для школ и университетов получившие всеобщее распространение и служившие образцами учебники греческой и латинской грамматики, логики, риторики и диалектики, богословия, этики, физики и психологии. Его изложение было скорее ясно, систематично и изящно, нежели глубоко. В основу он положил Аристотеля, этого «единственного мастера метода». В большинстве случаев Аристотель, по мнению Меланхтона, сходится и с откровением; где этого нет, там надо оставить Аристотеля. Меланхтон остался приверженцем аристотелево-птолемеевского учения о мироздании даже по появлении системы Коперника; эту последнюю Мелахтон считал «злым и безбожным мнением» и полагал, что правительство обязано подавить её.

В 1865 году Меланхтону поставлен памятник в Виттенберге. Памятник Реформации, открытый в 1883 году в Лейпциге, изображает Лютера и Меланхтона; статуя Меланхтона входит также в состав памятника Реформации в Вормсе, открытого в 1868 году. Биографию Меланхтона написал его друг Иоахим Камерарий; «Verzeichniss der Schriften Melanchthons» составил Ротермунд (Бремен, 1814). Новейшее и наиболее полное собрание сочинений Меланхтона издали Бретшнейдер и Биндсейль в «Corpus reformatorum» (28 т., Брауншвейг, 1834—60), а последний издал также «Melanchtonis epistolae, judicia, consilia etc.» (Галле, 1874); дополнением к «Corpus reformatorum» служит «Melanchthoniana paedagogica», изданная Hartfelder’ом (Лейпциг, 1892).

Изображен на почтовой марке ФРГ 1960 года.

См. также

  • Ян (Иоганн) Августа — чешский богослов и проповедник XVI века, старшина чешского братства, друг Лютера и Меланхтона.
  • Иоганн Карион — немецкий историк, написавший по просьбе Меланхтона историческую хронику, которую Меланхтон позднее исправил.
  • Пётр Кодициллус — ученик Меланхтона.

Напишите отзыв о статье "Меланхтон, Филипп"

Литература

  • Меланхтон, Филипп. Аугсбургское вероисповедание (1530). Перевод с немецкого Ирины Каркалайнен, под ред. Ивана Фокина / См.: Лютер, Мартин. О свободе христианина. [Сборник]. Уфа: ARC, 2013. С. 117—157. ISBN 978-5-905551-05-5
  • Galle, «Versuch einer Charakteristik M.'s als Theologen» (Галле, 1840)
  • Herrlinger, «Die Theologie M.'s» (Гота, 1879)
  • A. Franck, «M., Praeceptor Germaniae» (Нердлинген, 1860)
  • Hartfelder, «M., als Praeceptor Germaniae» (в «Monumenta Germaniae paedagogica», т. 7, Б., 1889)
  • Bernhardt, «M., als Mathematiker und Physiker» (Виттенберг, 1865)
  • Chr. E. Luthardt, «M.'s Arbeiten im Gebiete der Moral» (Лейпциг, 1885)
  • Matthes, «Philipp M., sein Leben und Wirken aus den Quellen dargestellt» (Альтенбург, 1842; 2 изд., 1846)
  • Meurer, «M.'s Leben» (Лейпциг, 1860; 2 изд., 1869)
  • С. Schmidt, «Philipp M.'s Leben und ausgewählt Schriften» (Эльберфельд, 1861)
  • Nisard, «Renaissance et reforme. Erasme, Th. Morus, M.» (3 изд., II., 1877)

Примечания

  1. ↑ «Христианство. Энциклопедический словарь», т.2, М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия», 1995 — стр. 97
  2. ↑ [sbiblio.com/biblio/archive/makarov_oche/04.aspx Макаров И. В. Очерки истории Реформации в Финляндии (1520—1620 гг.) 2007]

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Филипп Меланхтон
  • [books.google.com/books?id=zEUMAAAAIAAJ&dq=tragoedia&as_brr=1&hl=ru&pg=PR4-IA1#v=onepage&q&f=false Речь «О свободных искусствах» (1517)]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Меланхтон, Филипп

– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Меланхтон,_Филипп&oldid=77896372»