Мелвилл, Эндрю

Эндрю Мелвилл
Andrew Melville
Род деятельности:	богослов, религиозный реформатор
Дата рождения:	1 августа 1545(1545-08-01)
Место рождения:	Монтроз, Ангус
Подданство:	Шотландия
Дата смерти:	1622(1622)
Место смерти:	Седан
Отец:	Ричард Мелвилл

Эндрю Ме́лвилл (англ. Andrew Melville; 1 августа 1545 — 1622) — шотландский богослов и религиозный реформатор, один из основателей пресвитерианской церкви.

Молодые годы

Эдрю Мелвилл был младшим сыном Ричарда Мелвилла, небогатого шотландского дворянина, чье имение находилось в графстве Ангус, близ города Монтроз. Рано потеряв отца, павшего в битве при Пинки в 1547 г., Эндрю воспитывался своим старшим братом Ричардом (1522—1575). После обучения в начальной школе в Монтрозе, Мелвилл стал изучать древнегреческий язык под руководством одного из французских преподавателей, приглашенных в Шотландию для улучшения системы образования. Поступив позднее в Сент-Эндрюсский университет Эндрю Мелвилл удивлял профессоров уровнем своего владения древнегреческим языком и заслужил по окончании университета репутацию «лучшего поэта, философа и знатока греческого в Шотландии».

В 1564 г. Мелвилл переехал во Францию, где закончил курс восточных языков в Парижском университете и гражданского права в Пуатье. В 1568 г. он переехал в Женеву, где стал преподавателем гуманитарных наук в университете и сблизился с лидерами Реформации кальвинистского толка.

Возвращение в Шотландию

В 1574 г. Мелвилл вернулся в Шотландию, где был назначен директором Университета Глазго. К моменту назначения Мелвилла этот университет находился в полном упадке, а количество студентов было незначительным. Новому директору удалось реформировать систему образования, создать новые кафедры языков, науки, философии и богословия. Вскоре университет вновь обрел популярность, в него стали стекаться студенты со всех концов страны. Авторитет Мелвилла необычайно возрос. В 1580 г. Мелвилл стал директором Сент-Эндрюсского университета, который также под его руководством превратился во влиятельное учебное заведение. Под началом Мелвилла проходило обучение новое поколение шотландского духовенства, что во многом определило его необычайный авторитет, а также быстрое распространение его идей среди шотландских протестантов.

Не написав ни одной книги по богословию или философии, Мелвилл тем не менее приобрел репутацию одного из отцов-основателей шотландской пресвитерианской церкви. Влияние Мелвилла объяснялось его преподавательской и организационной деятельностью в университетах и логичностью его философских построений, оказавшихся в русле общего развития шотландской религиозной мысли.

Идеология Мелвилла

К моменту возвращения Мелвилла Реформация в Шотландии окончательно одержала победу. Официальной религией страны стало протестантство, причем в версии близкой к англиканской церкви. Епископальная организация продолжала существовать, треть церковных доходов изымалась государством. Мелвилл выступил с новой, более радикальной протестантской идеологией, выработанной за годы жизни в Женеве, центре кальвинизма. Он заявил, что для обеспечения чистоты веры, необходимо полностью ликвидировать епископат и должности суперинтендантов. Вместо них должны были быть созданы коллегиальные органы управления церковными округами — пресвитерии, которые должны состоять из пасторов приходских церквей, докторов богословия и старейшин-пресвитеров — избираемых пожизненно авторитетных мирян, служащих связующим звеном между прихожанами и духовенством. Кальвинистская идея о ненужности посредника в виде священника для общения с Богом нашла своё отражение в идее непосредственного участия мирских лиц в церковной организации. Пресвитерианская система управления, предложенная Мелвиллом, быстро получила признание среди шотландских протестантов. По всей стране начали создаваться пресвитерии, которые узурпировали власть епископов.

Еще более глобальное значение имела предложенная Мелвиллом теория «двух царств». По мысли реформатора, церковь и государство представляют собой две совершенно самостоятельные друг от друга системы. Поэтому государство должно быть полностью отстранено от вмешательства в дела церкви: пресвитерии и генеральные ассамблеи шотландской церкви должны были избираться без всякого участия государственной власти, все церковные доходы должны оставаться в распоряжении церкви, ни король, ни парламент, ни какие-либо иные органы государственной власти не должны иметь никакой компетенции в церковных делах. В свою очередь духовенство также отказывалось от участия в государственной администрации. Однако, поскольку пасторы выводились из судебной власти государства, а от каждого гражданина страны требовалось беспрекословное подчинение пресвитерианской церкви, на практике теория «двух царств» означала доминирование церковной власти.

Участие Мелвилла в политике

Естественно, что предложения Мелвилла встретили сопротивление со стороны официальных властей шотландского государства и церкви. Даже регент Мортон (1572—1580), много сделавший для утверждения в стране протестантства, отказывался принять пресвитерианское устройство, лишающее государство всякого контроля над церковью. По высказыванию Мортона, «в Шотландии никогда не наступит спокойствие, пока не будет повешена полдюжины таких людей как Мелвилл». Еще более непримиримую позицию заняло правительство графа Аррана (1583—1585): Мелвилл был обвинен в измене и был вынужден в 1584 г. эмигрировать в Англию, в Шотландии введены так называемые «Чёрные акты», законы, направленные против пресвитерианских преобразований.

После падения Аррана в 1585 г. Мелвилл вернулся на родину и возобновил преподавательскую деятельность в Сент-Эндрюсском университете, а в 1590 г. был избран ректором этого учебного заведения. Король Яков VI, проводя политику «среднего пути», воспринял (с оговорками) пресвитерианскую доктрину и не препятствовал постепенному росту влияния пресвитериев, которые почти полностью вытеснили епископов из сферы церковного управления. В 1596 г. состоялась знаменитая встреча короля и Мелвилла, в ходе которой реформатор убеждал Якова VI, что тот является просто «глупым вассалом Господа» и должен во всех вопросах подчиняться церкви.

Усиливающиеся претензии пресвитерианской церкви на верховную власть в стране вызвали ответную реакцию со стороны государства: под давлением короля в конце 1590-х была введено обязательное согласие монарха на назначение пасторов в крупнейшие приходы, восстановлена государственная юрисдикция в церковных вопросах, началось возрождение епископальной власти. В 1599 г. Мелвилл был смещен с поста ректора Сент-Эндрюсского университета.

Окончательный разрыв между королём и лидером пресвитериан произошел уже после восшествия Якова VI на престол Англии, в 1606 г.: Мелвилл и ещё семь пресвитерианских богословов были приглашены в Лондон для консультаций с королём. Во время переговоров Мелвилл выступил со страстной речью против юрисдикции государства над пасторами и потребовал свободных выборов в генеральную ассамблею церкви. Более того, он позволил себе огласить едкую эпиграмму на англиканский порядок богослужения, принятый при королевском дворе Англии и обвинил архиепископа Кентерберийского в папизме. В результате Мелвилл был арестован и заключен в Тауэр, где он пробыл до 1611 г. После освобождения основатель пресвитерианской церкви покинул страну и обосновался в Седане, где до самой своей смерти преподавал в местном университете.

Ссылки

• [www.electricscotland.com/history/other/melville_andrew.htm Andrew Melville] (англ.). Significant Scots. Electric Scotland.com. Проверено 26 марта 2010. [www.webcitation.org/67lMsXWm8 Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].
• [www.geo.ed.ac.uk/scotgaz/people/famousfirst1821.html Andrew Melville] (англ.). Gazetteer for Scotland. Проверено 26 марта 2010. [www.webcitation.org/67lMtec4d Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Мелвилл, Эндрю

– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.