Мелетий (Леонтович)

Архиепископ Мелетий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Харьковский и Ахтырский
22 июня (4 июля) 1835 — 29 февраля (12 марта) 1840
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Иннокентий (Александров)
Преемник:	Смарагд (Крыжановский)
Архиепископ Иркутский и Нерчинский
18 (30) июля 1831 — 22 июня (4 июля) 1835
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Ириней (Нестерович)
Преемник:	Иннокентий (Александров)
Епископ Пермский и Екатеринбургский
21 апреля (3 мая) 1828 — 18 (30) июля 1831
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Дионисий (Цветаев)
Преемник:	Аркадий (Фёдоров)
Епископ Чигиринский, викарий Киевской епархии
21 ноября (3 декабря) 1826 — 21 апреля (3 мая) 1828
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Афанасий (Протопопов)
Преемник:	Кирилл (Куницкий)
Имя при рождении:	Михаил Иванович Леонтович
Рождение:	6 (17) ноября 1784(1784-11-17) село Старые Санжары, Российская империя (ныне — в Новосанжарском районе, Полтавская область)
Смерть:	29 февраля (12 марта) 1840(1840-03-12) (55 лет) Харьков
Похоронен:	Благовещенский собор (Харьков)
Принятие священного сана:	24 февраля (7 марта) 1820
Принятие монашества:	11 (23) февраля 1820
Епископская хиротония:	21 ноября (3 декабря) 1826
Канонизирован:	21 февраля 1978 года Священным синодом Русской православной церкви
В лике:	святитель
День памяти:	12 (25) февраля 29 февраля (13 марта) (28 февраля (13 марта) в невисокосный год)
Архиепископ Мелетий на Викискладе

Архиепи́скоп Меле́тий либо Меле́тий Ха́рьковский (в миру Михаи́л Ива́нович Леонто́вич; 6 [17] ноября 1784, село Старые Санжары, Российская империя — 29 февраля [12 марта] 1840, Харьков) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Харьковский и Ахтырский.

Святой Русской православной церкви, почитается в лике святителей, память совершается 12 (25) февраля — тезоименитство и 29 февраля (13 марта) (28 февраля (13 марта) в невисокосный год) — преставление.

Жизнеописание

Обучение

Родился 6 ноября 1784 года в селе Старые Санжары Полтавской губернии. Предки его были духовного звания. С четырёхлетнего возраста учился в доме своего отца чтению по книгам церковной и общественной печати, чистописанию и основам российской и латинской грамматики.

2 сентября 1794 года поступил в Полтавское приходское училище, которое успешно окончил в двенадцатилетнем возрасте. Продолжал обучение в Екатеринославской бурсе, в которой был один из лучших учеников и был награждён похвальным листом. В сентябре 1799 года Михаил был переведён в Екатеринославскую семинарию, которую окончил в 1808 году. Как лучший ученик был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию, которую окончил в августе 1814 года по первому разряду со степенью магистра. Стал в академии бакалавром греческого языка и через 2 месяца после её окончания был назначен конференц-секретарем, преподавал греческий язык. В это время готовился стать монахом.

7 января 1816 года подал академическому начальству просьбы о намерении стать монахом, но прошение не было удовлетворено и 30 июля 1817 года Михаил был переведён в созданную Киевскую духовную семинарию на должность инспектора и профессора церковной истории и греческого языка. 27 октября 1817 года Киевская духовная семинария была открыта и Михаил Леонтович стал её инспектором.

Монашество

11 февраля 1820 года в братской обители Киевской духовной академии был пострижен в монашество митрополитом Евгением в день памяти святителя Мелетия Антиохийского, чьи именем и был наречён при постриге. 22 февраля 1820 года Мелетий был рукоположен в иеродиакона, а через 2 дня в иеромонаха.

9 августа 1821 года Мелетий получил назначение на должность ректора Могилёвской духовной семинарии и настоятеля Кутенского Оршанского монастыря, где был посвящён в архимандрита.

В августе 1823 года Мелетия перевели на должность ректора Псковской духовной семинарии. В 1824 года он вернулся в Киев ректором академии.

Епископство

21 ноября 1826 года Мелетия возвели в сан епископа Чигиринского, викария Киевской епархии и настоятеля Киевского Златоверхо-Михайловского монастыря.

21 апреля 1828 года был переведён на Пермскую кафедру. За время епископства в Перми им был написан «Ставленнический катехизис» для подготовки кандидатов в священство, а такжа начата обширная миссионерская деятельность среди старообрядцев. Весной 1829 года Мелетий совершил поездку по своей епархии, служив в приходских храмах.

В августе 1831 года Мелетия перевели на Иркутскую кафедру с возведенням в сан архиепископа. Здесь он занимался проповеднической и миссионерской деятельностью.

22 июня 1835 года Мелетий был переведён на Слободско-Украинскую кафедру, в связи с плохим здоровьем. 9 ноября 1835 года прибыл в Харьков. В феврале 1836 года его епархия была переименована в Харьковскую и Ахтырскую.

В 1839 году Мелетий тяжело заболел. 6 декабря 1839 года, в день именин императора Николая I, не обращая внимания на болезнь, архиепископ Мелетий отслужил литургию и из-за плохой погоды заболел ещё сильнее. 29 февраля 1840 года архиепископ Мелетий скончался.

Праведника похоронили по подписке, потому что, получая крупный казённый оклад и большие доходы с епархии, он оставил после себя всего-на-всего 350 рублей ассигнациями, 2 подзорных трубы, два куска бархата, книги, да необходимое нательное белье. Похоронили Мелетия 5 марта 1840 года в усыпальнице Покровского монастыря.

3 декабря 1875 года в Покровский церкви начался пожар, сгорело всё, но огонь не тронул гроб Мелетия. В 1948 году мощи святителя Мелетия были перенесены в Благовещенский собор Харькова, где они находятся в настоящее время в левом Свято-Варваринском приделе, у стены вблизи клироса.

Канонизация

21 февраля 1978 года решением Священного Синода Русской православной церкви архиепископ Мелетий был канонизирован для общецерковного почитания. Произошло это благодаря активности архиепископа Харьковского Никодима (Руснака).

Служба и акафист святителю были составлены архиепископом Харьковским Никодимом (Руснаком), а отредактированы митрополитом Никодимом (Ротовым).

Чтобы не раздражать власти, канонизацию архиепископа Мелетия, в отличие от канонизации митрополита Иннокентия, совершили почти незаметно: «Журнал московской патриархии» сообщил только о благословении патриархом и Синодом Русской православной церкви акафиста святителю Мелетию, а год спустя после канонизации появилась краткая заметка об этом событии. Ещё позднее была опубликована статья о годовщине канонизации Мелетия.

Ссылки

• [pravoslavie.kharkov.ua/index.php?newsid=86 Житие святителя Мелетия]
• [days.pravoslavie.ru/Life/life6737.htm Святитель Мелетий (Леонтович), архиепископ Харьковский] на сайте Православие.Ru

Отрывок, характеризующий Мелетий (Леонтович)

Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.