Мелетий II

Патриарх Мелетий Πατριάρχης Μελέτιος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
109-й Папа и Патриарх Александрийский и всей Африки
20 мая 1926 год — 28 июля 1935 года
Избрание:	20 мая 1926 года
Церковь:	Александрийская православная церковь
Предшественник:	Фотий
Преемник:	Николай V
правил под именем Мелетий II
261-й Святейший Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
27 ноября 1921 года — 20 сентября 1923 года
Избрание:	27 ноября 1921 года
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Герман V
Преемник:	Григорий VII
Отречение:	20 сентября 1923 года
правил под именем Мелетий IV
Архиепископ Афинский и всея Эллады
1918 год — 1920 год
Церковь:	Элладская православная церковь
Предшественник:	Феоклит I
Преемник:	Феоклит I
правил под именем Мелетий III
Образование:	семинария Святого Креста в Иерусалиме
Имя при рождении:	Эммануил Николау Метаксакис
Оригинал имени при рождении:	Εμμανουήλ Μεταξάκης
Рождение:	21 сентября 1871(1871-09-21) деревня Парас, ном Ласити, Крит
Смерть:	28 июля 1935(1935-07-28) (63 года) Цюрих, Швейцария
Похоронен:	Каир
Принятие монашества:	1892 год

Патриа́рх Меле́тий (греч. Πατριάρχης Μελέτιος, в миру Эммануи́л Николау Метакса́кис, греч. Εμμανουήλ Μεταξάκης; 21 сентября 1871, деревня Парас, ном Ласити, Крит — 28 июля 1935, Цюрих, Швейцария) — греческий религиозный и общественный деятель, в 1926—1935 годы — Папа и Патриарх Александрийский и всей Африки (под именем Мелетий II), в 1921—1923 годы — Патриарх Константинопольский (под именем Мелетий IV), в 1918—1920 годы — Архиепископ Афинский и всея Эллады (под именем Мелетий III), в 1910—1918 годы — митрополит Китийский Кипрской Церкви.

Один из наиболее противоречивых деятелей Православия в XX веке. Проводил новостильную реформу и стоял у истоков экуменического движения, был единственным в истории Православной Церкви лицом, последовательно возглавлявшим 3 различные поместные автокефальные Церкви.

Биография

В 1889 году поступил в Семинарию Святого Креста в Иерусалиме, где обучался до её временного закрытия в 1891 году.

В 1891 году игуменом монастыря Вифлеем и архиепископом Фаворским Спиридоном (будущим патриархом Антиохийским) рукоположён в сан иеродиакона с наречением имени .

После возобновления деятельности семинарии вновь продолжил обучение там.

В 1900 году окончил семинарию с отличием и Патриархом Иерусалимским Дамианом назначен секретарём Священного Синода Иерусалимской Патриархии.

В 1908 году Патриарх Дамиан изгнал Мелетия вместе с архимандритом Хризостомом (Пападопулосом), будущим Архиепископом Афинским, из Святогробского Братства за «деятельность против Святого Гроба».

По утверждению историка Александра Зервудакиса, офицера британского Министерства обороны (1944—1950), в 1909 году архимандрит Мелетий посетил оккупированный британцами Кипр и здесь, вместе с двумя другими православными священнослужителями, вступил в ряды английской масонской ложи.

В 1910 году — митрополит Китийский (Кипрская православная церковь).

По смерти 13 ноября 1912 года Патриарха Константинопольского Иоакима III, выдвигал свою кандидатуру на Константинопольский престол, но его кандидатура была отклонена.

Архиепископ Афинский

В 1916 году переехал в Грецию, где, при поддержке Венизелоса, находившегося во главе греческого правительства, был избран в 1918 году Архиепископом Афинским. Он считал: «положение Православной Церкви в России сейчас изменилось, и есть более благоприятные перспективы на сближение с Западом». После ухода в 1920 году Венизелоса из власти, 20 ноября был смещён с кафедры и в феврале 1921 года отбыл в США. Пользуясь признанием в качестве законного Архиепископа Афинского (которому в 1908 году поручалось управление греческими общинами в Северной Америке) со стороны клира в США, руководил преобразованием их 15 сентября 1921 года в «Греческую Архиепископию», в 1922 году официально признанную штатом Нью-Йорк.

Патриарх Константинпольский

25 ноября 1921 года избран на вдовствовавшую более 3-х лет Константинопольскую Патриаршую кафедру — без согласия османского правительства; прибыл в оккупированный тогда войсками Антанты Константинополь на корабле под византийским флагом.

Одним из первых его актов 1 марта 1922 года было упразднение томоса Патриарха Иоаким III 1908 года, что возвращало греческие приходы в Америке в юрисдикцию патриархии (официально оформлено 11 мая 1922 года). Акт не был признан в Греции, откуда был назначен альтернативный епископ для осуществления контроля над архиепископией, что крайне расстроило течение церковной жизни в греческой общине США — вплоть до 1931 года.

В марте 1922 года издал томос о праве Константинополя на «непосредственный надзор и управление всеми без исключения православными приходами, находящимися вне пределов поместных православных Церквей, в Европе, Америке и других местах».

В марте 1923 года Патриарх Мелетий вмешался в церковные дела в Польше, утвердив избрание митрополитом Варшавским епископа Дионисия (Валединского).

Томосом от 7 июля 1923 года принял в свою юрисдикцию Православную Церковь в Эстонии (ранее Ревельская епархия Российской Церкви) — как автономный округ под именем «Эстонская Православная Митрополия».

С 10 мая по 8 июня 1923 года, по его инициативе и под его председательством в Константинополе проходил «Всеправославный конгресс» из девяти человек, в котором приняли участие архиепископ Александр (Немоловский) и архиепископ Анастасий (Грибановский), которые однако не были уполномочены представлять Русскую церковь. «Всеправославный конгресс» наметил целый ряд реформ, призванных облегчить унию с англиканами, в первую очередь календарную — Были приняты решения об «исправлении» календаря и пасхалии Православной Церкви. Также «Всеправославный конгресс» положительно высказался о допустимости вступления клириков в брак после хиротонии, в том числе и повторный (для вдовцов). Также было решено созвать всеправославный или даже вселенский собор.

8 июля 1923 года возглавил епископскую хиротонию эстонского протоиерея Германа Аава (Российская Церковь), который вскоре стал 1-м предстоятелем автономной (в юрисдикции Константинопольского Патриархата) Финляндской Православной Церкви; ещё ранее, 6 июля, Церкви Финляндии дан томос о её новом статусе, против чего протестовали как Московская Патриархия (постановление от 14 ноября 1923 года), так и Собор РПЦЗ (4 — 6 июня 1923).

Как предстоятель Константинопольской Церкви, с осуждением относился к начавшемуся весной 1922 года в России движению обновленцев — позиция, которая сохранялась некоторое время и при его преемнике на Константинопольской кафедре Григории VII.

10 июля 1923 года был вынужден, под предлогом болезни, ввиду недовольства им со стороны клира и мирян, покинуть Константинополь и удалиться на Афон; 20 сентября того же года, под давлением правительства Греции и Архиепископа Афинского Хризостома I, ушёл в отставку, что также совпало по времени с крахом военной кампании греков в Малой Азии.

Патриарх Александрийский

20 мая 1926 года был избран на Александрийскую Патриаршую кафедру, на которой пребывал до своей смерти. В его патриаршество в Александрийской Церкви был принят григорианский календарь и составлены документы, продолжающие быть основой её устройства: «Положение о священническом служении» (15.V.1930), «Положение о Синоде» (13.XI.1931), «Органический закон Греко-православной Александрийской Патриархии» (27.VI.1934). Мелетий укрепил за Александрийским Патриархатом юрисдикцию надо всей Африкой, и, объезжая континент, учредил кафедры в Йоханнесбурге (1928), Бенгази, Тунисе (1931), Судане и Эфиопии. Для подготовки клира он основал Свято-Афанасиевское духовное училище в 1928 году, преобразованное в 1934 году в высшую духовно-педагогическую семинарию. В период его предстоятельства велось активное строительство новых храмов и благотворительных учреждений.

В 1930 году, в качестве главы церковной делегации Мелетий (Метаксакис) принял участие и в Ламбетской конференции, где вёл переговоры о единстве между англиканцами и православными и признал силу англиканских хиротоний. Он также поучаствовал в Ватопедской межправославной комиссии в том же году по вопросу предстоящего диалога с нехалкидонскими Восточными Церквами.

28 июля 1935 года после тяжелой шестидневной агонии скончался в Цюрихе (Швейцария); был похоронен в Каире с большими почестями.

Оценка деятельности

В Русской православной церкви всегда господствовала негативная оценка деятельности Патриарха Мелетия: критике подвергаются как его поспешные реформы, так и та предположительно новая роль, которая при нём была воспринята Константинопольской Патриархией в отношении диаспоры.

Канонист и историк Сергей Троицкий отмечал: «<…> Проявилось это стремление в виде новоизмышленной теории об обязательном и исключительном подчинении Константинопольской Церкви всей православной диаспоры, всего православного „рассеяния“ (Вас. Вел. пр. 85), под которым греки стали понимать не только отдельных лиц, но и все православные приходы и даже епархии, находящиеся вне границ государств, в которых существуют Православные автокефальные Церкви. <…> Творцом этой теории является горячий панэллинист Китийский, а затем Афинский Митрополит, <…> Александрийский Патриарх Мелетий (Метаксакис 1871—1935), и теория эта не осталась на бумаге, но энергично и усиленно проводилась в жизнь как творцом теории, так и его преемниками по Константинопольской кафедре.»

Богослов Алексей Буевский также писал: «Близкий друг Венизелоса, он всецело разделял политические устремления панэллинистов и своей бурной, но печальной памяти карьерой дал образец „иерарха-новатора“, безраздельно подчиняющего интересы Единой Церкви духу времени».

Не менее серьёзной критике подвергался он и со стороны консервативных представителей греческих церквей. Так, митрополит Керкирский Мефодий (Кондостанос) так охарактеризовал его: «беглец со святых мест, из Китии, из Афин, из Константинополя, Мелетий Метаксакис — непостоянный и неспокойный властолюбивый дух, злой демон».

Наиболее непримиримые противники его реформ прекратили общение с придерживающимися нового календарного стиля и образовали старостильные церкви.

Являлся масоном, был членом Великой масонской ложи Греции.

Литература

• ΝΑΝΑΚΗΣ, ΣΤΑΥΡΟΣ [thesis.ekt.gr/thesisBookReader/id/0926#page/14/mode/2up (1988, Αριστοτέλειο Πανεπιστήμιο Θεσσαλονίκης (ΑΠΘ)), Η ΧΗΡΕΙΑ ΤΟΥ ΟΙΚΟΥΜΕΝΙΚΟΥ ΘΡΟΝΟΥ ΚΑΙ Η ΕΚΛΟΓΗ ΤΟΥ ΜΕΛΕΤΙΟΥ ΜΕΤΑΞΑΚΗ 1918-1922]

Ссылки

• [www.ec-patr.org/list/index.php?lang=gr&id=319 Μελέτιος Δ´] справка на официальном сайте Константинпольской Патриархии
• [antimodern.wordpress.com/2009/10/17/meletios/#more-1636 Биография Мелетия Метаксакиса] на сайте «Антимодернизм»
• [www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/page_2702.htm Мелетий Метаксакис: митрополит, Архиепископ, Папа и Патриарх]
• Епископ Триадицкий Фотий [www.blagogon.ru/biblio/44/ «Всеправославный» конгресс 1923 года в Константинополе и его последствия]

Отрывок, характеризующий Мелетий II

– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.